Он выдернул щуп и неторопливо направился к палаткам.

Шкуматов развел костер и начал греметь посудой. Я побродил вокруг палаток и взялся заряжать фотоаппарат: Бычихин прав. Нечего тянуть время, его и так мало отпущено…

– У меня к вам разговор, Павел Александрович, – заглядывая в палатку, прошептала Алена. – Можно?

– Говори, – бросил я.

– Я должна сейчас же идти в Еранское, – заявила Алена,

– Зачем?

– Я там все выясню и приду. Мы должны все выяснить.

– После обеда мы начинаем раскопки, – сказал я. – А ты условие помнишь. Тем более ты сказала, что песен там не поют. Так что твоя практика срывается.

– Я не из-за песен! – горячо зашептала Алена. – Я хочу для всех! Мы не можем так работать! Надо урегулировать конфликт с жителями…

– Дипломат…

– Не смейтесь, Павел Александрович. Я женщина, и мы сможем понять друг друга! Кого вы пошлете?

– Я за тебя отвечаю головой, Алена, и не могу рисковать.

Выходило, будто я говорил чужие слова. Кого, собственно, опасаться? Женщин?.. И если у Алены после вчерашнего знакомства с жителями Еранского не пропала охота идти к ним опять, значит, действительно она что-то сможет выяснить. Отпустить? Не звери же там, не растерзают.

– Иди, – сказал я. – Только долго там не задерживайся.

– Хорошо! – обрадовано зашептала Алена. – Диктофона брать не буду. А то вчера их только напугала… Я быстро!

Алена убежала, а я целый час не выходил из душной палатки. Наконец позвали обедать. Мы сели за стол. Шкуматов, ничего не подозревая, поставил пять мисок борща и уселся с краю. Сергей вопросительно глянул на меня, и я приготовился объясниться.

– Смотрите-ка, – проронил Шкуматов. – Вон, на тропе… Я оглянулся. По тропе шла женщина в мужской рубашке навыпуск, в шароварах и кирзовых сапогах. В одной руке ее был зажат платок, и конец его тащился по земле.

– Приятный аппетит, – сказала она сдержанно низким, с хрипотцой голосом.

– Нежевано летит, – бухнул Шкуматов и осмотрелся. Ребята помалкивали, забыв о еде.

– Садитесь с нами, – предложил я, разглядывая женщину. На вид ей было лет пятьдесят: худое загорелое лицо, строгие усталые глаза под черными бровями…

– Спасибо. – Она вытерла платком лицо и шею. – Кто начальник-то будет? Ты, что ли? – Женщина глядела на Бычихина.

– Я начальник… – Я вышел из-за стола. – Воронин, Павел Александрович.

Она спокойно осмотрела меня и поджала губы.

– Себя-то уже величаешь, а совести не нажил, – проронила она и устало вздохнула. – Фросю позвал курганы показывать…

– Фрося сама предложила, – сказал я.

– А ты и обрадовался! – Женщина сверкнула глазами. – Она как дитя малое, не понимает… Приехали, хозяева! Тьфу!

– Раскопки согласованы с председателем сельсовета Крапивиным, – пояснил я и сообразил, что дал маху.

– С Крапивиным?! – возмутилась она. – А нас ты спросил? Нас? Крапивин, конечно, позволит! Ему-то что!

– У нас такое правило… – пытался объяснить я. – Мы обращаемся к местным властям…

– А мы не дадим вам курганы копать, – отрезала женщина, – люди, может, вы и хорошие, а не дадим! Уходите отсюда. Собирайтесь на моих глазах и уходите.

– Одну минуту! – вмешался Бычихин, и я с надеждой обернулся к нему. – Вы кто, собственно? Как вас зовут?

– Я-то? Бригадир я здешний, с лесопитомника, – она чуть растерялась, – Анастасия Прокопьевна…

– Так вот, Анастасия Прокопьевна, что же вы думаете, мы просто так к вам приехали? Взяли да приехали, чтоб курганы ваши раскопать? – Сергей неторопливо подошел к женщине. – Вроде повеселиться, погулять… Вы понимаете, что у нас государственное задание? Государству нашему нужно знать, что лежит под курганами.

– Прах тама лежит, что еще-то… – теряясь все больше, вставила она. – Люди побитые…

– Вот нас и послали сюда, чтобы узнать, как жили эти люди и как они погибли, – улыбнулся Сергей.

– Так я рассказать могу! – обрадовалась она. – Копать-то • на что? Я скажу – вы запишите…

– Мы вас обязательно послушаем, Анастасия Прокопьевна,- заверил Бычихин. – Но копать нам все равно придется. У нас задание такое. План такой дали, понимаете?

– План-то я понимаю… – Женщина беспомощно осмотрелась, словно ища поддержки. – Да курганы-то наши святые. И дед Родионька сказывал, еще до войны – святые… Грешно трогать их, люди там похороненные… Рука поднимется ли?

– У нас такая работа, – вздохнул Бычихин. – Что делать?

– Не по-человечески это… – тихо проронила женщина и медленно побрела мимо нас по направлению к курганам.

Мы проводили ее глазами и вернулись за стол. Аппетит пропал.

– Ловко вы с ней! – восторженно сказал Шкуматов, глядя на Бычихина. – У нас ротный всегда говорил: наука побеждать – это наука убеждать. Ч-черт! Я тоже когда-нибудь научусь так. А то ишь, раскричалась – уходите!..

– На будущее тебе, Павел, – хмуровато, не слушая Ивана, сказал Сергей. – Если опять начнутся подобные вещи, очень мягко и корректно объясняй, что выполняем государственное задание. Они поймут.

– Спасибо, – бросил я, но в душе почему-то не было благодарности. Я чувствовал какую-то необъяснимую вину перед этой женщиной. И то, что Сергею так быстро удалось переубедить, сломать ее, лишь усиливало это ощущение. Да, мы ученые! Мы познаем историю развития человечества и познаем себя… Отчего же так хочется догнать сейчас эту женщину и попросить у нее прощения?

Стас Кареев хлебнул борща из миски и вдруг швырнул ложку.

– Противно! – сказал он. – Лгали женщине в глаза, лицемерили с этакой улыбочкой… – Он скривился и вылез из-за стола.

– Ох, намаешься ты с ним, Павел, – со вздохом сказал Сергей. – Он тебе все лето кровь будет портить. Кстати, где Алена?

– Я ее отпустил в Еранское, – сказал я.

– Вот это ты сделал зря. – Сергей встал и возбужденно прошел взад-вперед. – Мы же с тобой договаривались!

Обед совсем расстроился. Удрученный Шкуматов несколько Раз звякнул ложкой и спросил:

– Вы есть-то будете сегодня? Или я зря варил?

Ему никто не ответил. У меня перед глазами стояла фигура Анастасии Прокопьевны, ее платок, волочившийся по земле…

– Сергей, – наконец решился я, – давай еще на день отложим раскопки. Нужно все до конца выяснить, разобраться…

Бычихин остановился, долго смотрел мне в лицо.

– Что ж, начальству виднее, – сказал он наконец и пожал плечами, – в таком случае я иду купаться.

– Не хотите – вылью все к чертовой матери! – бормотал за спиной Шкуматов. – Заелись начисто…

Я подумал, что у нас с Сергеем это первая серьезная размолвка, о которой, возможно, я буду еще жалеть…

Анастасия Прокопьевна сидела возле кургана, подобрав под себя ноги. Она слышала мои шаги, но не обернулась. Я встал за ее спиной. Затылок жгло солнце, по-прежнему было безветренно, и только вершины сосен шумели протяжно и нескончаемо.

– Уходите, – глухо произнесла она. – Курганов копать не позволим.

Мне казалось, приду сейчас к ней, расспрошу, поговорю один на один и все станет ясно. Однако все заготовленные слова вмиг забылись, и я не знал, с чего начать.

– Уходите, – с тупым упрямством повторила женщина и глянула на меня снизу вверх. – Хоть теперь не тревожьте, дайте покою.

Она встала, отряхивая колени, затем повернулась ко мне.

– Не обессудь уж, – бросила она и, клоня голову, прошла мимо. Я двинулся следом, забежал вперед.

– Вы объясните толком – почему, в чем дело? Анастасия Прокопьевна остановилась на секунду, заглянула мне в лицо.

– А ты не поймешь, – сказала она с сожалением. – Не-ет… И так про нас в округе всякое болтают, смеются… И ты посмеешься. В нонешний день шесть похоронных бумаг пришло, помянуть бы надо… – Она глянула в небо, на солнце. – Того и смотри – сеногной пойдет…

И тут меня осенило.

– Вы кого-нибудь хоронили в курганах? – Я снова забежал вперед.

– Хоронили? – переспросила она. – Как сказать… Да нет, не хоронили. У нас в Еранском кладбище есть…

В лагере было пусто, с озера доносился плеск воды.