Рия присматривала за домом, Глау охотился. Порой они разводили на поляне костер и сидели долгими вечерами у огня. Эльф рассказывал о своем доме, о больших белых цветах, из которых они рождаются. О зеленом огне, что заменял им обычное пламя. Потом он в какой-то определенный момент замолкал, и просыпались ночные певцы.

  Так они прозвали птиц. Местные пичуги действительно бодрствовали исключительно в темное время, и яркий свет вечного полнолуния порой очерчивал их небольшие силуэты с остроконечными перьями. Глау как-то наткнулся на заброшенное гнездо, где обнаружил еще не истлевший трупик. Притащил ведь в дом, и Рия долго отчитывала непутевого эльфа, но, впрочем, все равно с любопытством рассматривала ночного певца. Он был похож на ласточку с пышным оперением. Зелено-голубым в основном и белым пушком на грудке. Девушка коснулась перьев и вскрикнула, когда порезалась о них. Острые и на ощупь больше как бумага. Глау поморщился и поспешно вынес трупик птицы из дома. Потом присыпал порез на пальце девушки запасенной бурой травой. Он волновался о том, не было ли оперение у беззащитных на первый взгляд птиц ядовитым, потому что здесь вряд ли бы нашлись нужные лекарства в случае беды.

  Они, конечно, вместе иногда бродили по округе, и Глау показывал ей растения, которые можно было есть, а которые следовало обходить стороной, и чем дальше, тем лучше. Здешние травы и цветы, конечно, не были хищниками, как деревья, но и они могли доставить неудобство. Одни опасные цветы были ядовитыми, хотя о невзрачный белый цветочек можно было порезаться и не заметить. Другие вызывали сыпь, которая потом распространялась по телу, и на месте каждой точки открывались маленькие ранки. Третьи, говорил Глау, вовсе сеяли свои семена под кожу, а потом новые цветы прорастали на существе. Он припомнил, как однажды видел безобидного зверя, поросшего этими цветами. Зверь в итоге умер, потому что цветы корешками выпили всю жидкость из его тела, а выдернуть паразитов никто не пожелал. Или побоялись.

- А мне не разрешили, - досадливо поморщился эльф. - Велели держаться подальше. Зверю не было больно, но мне стало его жаль.

  Глау тогда открылся с другой стороны. Нет, он был мягким и ласковым, он умел помогать и заботиться, но почему-то Рие показалось, что отношение к тому псу было иное. Не просто жалость, но сочувствие. Искреннее желание помочь бедняге.

- Что это был за зверь?

- Лаунгха, - откликнулся парень и пояснил, - невысокое животное с мягкой короткой шерстью. Очень доброе и травоядное. Совершенно безобидное.

  Девушке почему-то представился лабрадор, и от этого стало еще печальнее.

  Но в общем-то Рие было хорошо, и порой приходила крамольная мысль остаться здесь навсегда. Желание вернуться домой не пропало, куда там, но в предгорьях и доме было слишком хорошо и слишком спокойно. Их окружали исключительно повседневные заботы, и не нужно было думать, куда бежать, где прятаться или как выжить. Не было необходимости задумываться об уроках, поступлении, о том, как она встретится с подругами в таком искалеченном виде. Не кукла, нет, но прежней уже не станет.

  Девушка с легким удивлением как-то поняла, что и не хочет быть прежней. Нет, она бы не отказалась вернуть руку и глаз, но стать той беззаботной девочкой не хотелось. Не то чтобы она желала еще раз пройти через все испытания, снова оказаться в рабстве или помогать убивать преследователей, но... Силу, что приобрела во время пути, терять было нельзя. Рия часто думала об этом, когда они сидели у костра.

- Я ничего почти не делала, - рассуждала она вслух, удобно устроившись в объятиях Глау, - я позволила течению нести себя. Судьбе, совпадениям, чему-то еще.

- Нитям.

- Или нитям, - соглашалась Рия. - Тенетам.

  Эльф качал головой и крепче обнимал ее.

- Не совсем. Нити и тенета - разные вещи. Тенета в небе, и мы их увидим отчетливо, когда придет Зверь. Нити видимы, это сеть, сотканная нашими творцами, и мы движемся вдоль них.

- В греческой мифологии, кажется, были те, кто плел нити судьбы, - вспомнила во время одного из таких разговоров Рия. - Как же их звали... Что-то в голову лезет Шелоб, но это не из той оперы. Кажется... три сестры, которые пряли и обрезали нити судьбы, когда у человека заканчивалось время жизни.

  Глау только фыркнул на это.

- Бедные женщины, - заявил он. - Сидеть вечно за прялкой и следить за всеми живыми существами... Это же так скучно.

- Они же были почти богини, - возразила девушка, - или точно богини. Хотя нить судьбы в принципе расхожий образ.

- Что?

- У нас у многих народов есть такие легенды, - пояснила Рия. - У нас вообще очень много разных легенд... и в то же время похожих между собой.

- Сколько же у вас было творцов? - недоуменно поинтересовался эльф. - Тут три сестры, там ты рассказывала о двенадцати, еще у других народов... Вашим творцам не тесно всем в одном небольшом мире? Или у вас он огромен? Ведь нужно столько места для одних только творцов. Или они иногда к вам приходят? Рия покачала головой и улыбнулась. - Мы... никогда их не видели. Вполне возможно или скорее всего эти боги просто выдуманы. Творцы, о которых я тебе рассказывала, придуманы людьми и похожи на людей, только наделены куда большей силой. Сейчас официально у нас, кажется, пять религий, и в каждой главенствует один бог. - Она чуть нахмурилась. - Но кроме этого и о старых творцах помнят и пишут, и в книгах люди выдумывают новых, целые вселенные... Но это книги.

- У эльфов книг нет, - в голосе Глау вдруг послышалась легкая печаль, - мы часто поем или просто рассказываем, но почти никогда не записываем.

- Поете? - Рия расплылась в улыбке и умоляюще взглянула на парня. - А мне ты споешь?

  Эльф чуть прищурился, подозрительно глядя на нее, ощутимо напрягся, словно собрался отвечать на удары. Девушка в ответ нахмурилась, не понимая причины

  такого поведения.

- Вы не поете людям?

- Мы не поем чужакам, - отрезал эльф и резко выдохнул, расслабляясь. - Но ты - не чужая. Я спою.

  Рия снова повернулась к огню, прижимаясь спиной к груди Глау, и сжала подаренный им медальон. Парень шумно втянул воздух и замер. Наступила полная тишина, словно природа поняла, что сейчас будет. Ветер почти стих, перестал слишком громко трещать огонь, а затем, словно вода, полилась песня на чистом эльфийском.

  Девушка не понимала слов, но этого не требовалось. Песня обнимала, нежно, ласково, а слова превращались в ручей, что обещал восполнить силы. Песня казалась рассветом, песня казалась гомоном птиц и тихим голосом уходящей зимы. Она обещала, что все будет хорошо, и клялась, что все ушедшие вернулся назад, что не будет больше крови и боли, но останутся радость и счастье. Слова тихо проливались на сердце, и распускались на поляне ярко-белые цветы.

  Когда Глау замолчал, Рия поняла, что плачет. От щемящей нежности и легкой радости ветер чуть покачивал распустившиеся цветы, и эльф, потянувшись, осторожно сорвал один.

- Мы называем их звездами, - хрипло сообщил он и протянул цветок повернувшейся Рие. - Он похож на тебя. Хрупкий, но сильный.

  Девушка улыбнулась и приняла цветок, расцеловала его лепестки и потянулась поцеловать эльфа в благодарность за такое чудо. Глау послушно склонился, подставляя лоб.

- Ты невероятен, - шепнула Рия, касаясь губами его виска. - И хорошо, что ты сейчас рядом.

  А собранный букет звезд простоял еще полтора месяца.

  Третий приход Дагрун ознаменовал холодный ветер. Солнце все так же пригревало, но резкие порывы заставляли ежиться и растирать кожу, чтобы не замерзнуть. Глау нормально растопил печь: Рия верно рассудила, что этой ночью им вряд ли будет жарко. Эльф на охоту не пошел, все равно у них оставались запасы в погребе, да сушилось мясо на крайний случай. Клубни сиклицы тоже остались с запасом.

  Стало почему-то грустно. Глау сидел на кровати, скрестив ноги и прикрыв глаза. Он размышлял о чем-то своем, а Рия могла вдоволь налюбоваться его красотой. Конечно, она видела парня каждый день... круглые сутки, и знала о нем практически все, но порой словно видела впервые и вновь восхищалась нечеловеческой красотой. А грусть не уходила из сердца, и девушка никак не могла понять, почему.