«Для моего прадеда и не могло быть лучшего подарка от императора Николая II. По наследству тульский самовар, — сообщил бен Насер, — перешел к нам. Но тоже не совсем просто. Когда умер последний дед лет сорок назад, детям осталось кое-что из имущества. Но одной из главных ценностей были три самовара. Два дорогих, скорее всего, французских из чистого серебра, и один медный — из России. Мне, как бы неприхотливому человеку, достался, на первый взгляд недорогой, зато по-настоящему царский самовар. И я, как видите, безумно счастлив». И бен Насер предложил посидеть у самовара за чашкой чая. Но только из традиционного марокканского железного чайника, из которого веяло ароматом зеленых листиков китайского чая с марокканской мятой.
Затем бен Насер достал из шкафа еще одну реликвию из России — миниатюрный Коран с позолоченной обложкой 1892 года. Она тоже из Санкт-Петербурга и тоже осталась от прадеда, с радостью сказал он. «Да хранит Вас и Вашу страну Аллах. Да пребудут долго добрые отношения с Россией. И уверен, они будут еще краше», — добавил с уверенностью правнук-дипломат прадеда-дипломата, верных друзей по жизни и истории.
Есть также ряд свидетельств, что между Россией и Марокко был подписан договор о мире и торговле. Так, признанный знаток русских архивов В. Уляницкий в книге «Русские консульства за границей в XVIII в.» указывал, что на пост нештатного консула России в Гибралтаре с 1787 г. был назначен Яков Симпсон. «От Симпсона донесение гр. Воронцову о заключении дружеского трактата с владетелем африканским для предохранения российского флага от опасностей, которым он ныне от барбарских (берберских. — Ред.) морских разбойников подвержен».
Эту версию поддерживает польский автор А. Дзюбиньский, считающий, что нет оснований не доверять сообщениям Симпсона. Вместе с тем, по мнению Дзюбиньского, договор о дружбе, подписанный Екатериной II и Сиди Мухаммедом бен Абдаллахом после переговоров 1783–1787 гг., в последующий период (по причине фактического отсутствия русского флота в Средиземноморье) не осуществлялся на практике.
Версию подписания русско-марокканского договора в 1791–1792 гг., т. е. после окончания русско-турецкой войны 1787–1791 гг., предлагал известный советский востоковед Б. М. Данциг. Поиски текста договора в архивах, начатые Б. М. Данцигом в 1950-х годах и продолженные в 1980-х годах, до сих пор не увенчались успехом. Упоминание о существовании трактата отсутствует в перечнях и списках договорных актов, заключенных Россией с иностранными государствами в XVIII в. О нем не говорится ни в одном из дипломатических документов об истории русско-марокканских связей, выявленных нами в отечественных архивах.
Имеются и некоторые соображения, доказывающие сомнительность факта подписания русско-марокканского договора, а именно шаткость положения российского торгового флота в Средиземноморье в конце XVIII — начале XIX в. и отсутствие политической стабильности в Марокко и вокруг него. В конце XVIII — начале XIX в. первоочередной задачей России на Востоке по-прежнему являлась нормализация взаимоотношений с Турцией. Частые вспышки враждебности между двумя странами в эти годы приводили к тому, что положения Кючук-Кайнарджийского договора о защите российских судов от пиратства и преимуществах в торговле на Средиземноморье постоянно нарушались.
Накануне вторжения Наполеона в Россию русскому правительству удалось выйти из войны с Портой; одна из статей Бухарестского мирного договора 1812 г. гарантировала России удовлетворение за убытки, причиненные подданным и купцам российского императорского двора корсарами правительств алжирского, тунисского и триполийского, а также рассмотрение всех жалоб, связанных с торговлей.
В 1815 г. на Венском конгрессе европейские державы решили силой оружия положить конец действиям корсаров. Исполнить это решение было поручено Англии. В мае 1816 г. в Петербурге получили сообщение о выходе эскадры адмирала Эксмаута в море к берегам Алжира. В мае-июне начались военные действия англичан против Алжира и Туниса. Эти события широко комментировались в отечественной прессе того времени.
Беи Туниса и Триполи подчинились требованиям Эксмаута, выдали пленных христиан и дали обещание запретить пиратство.
Алжирский бей ответил отказом. Он обратился за военной помощью к Турции. Пока Порта раздумывала, посылать ли ей свою эскадру, Эксмаут подверг бомбардировке Алжир, чем вынудил бея подписать договор, в силу которого воспрещалось пиратство, уничтожалось рабство христиан и даровалась свобода всем пленным.
Но, как утверждали европейцы, пиратские действия продолжались и в последующие годы, что послужило одним из предлогов для организации французским правительством экспедиции против Алжира. В 1830 г. французская армия высадилась на алжирском побережье и захватила Алжир.
Для России захват Алжира Францией означал дальнейшее осложнение в развитии связей с Северной Африкой. В начале 90-х годов XVTII в. внутреннее положение в Марокко изменилось. В 1790 г. закончилось царствование султана Сиди Мухаммеда бен Абдаллаха. В 1790–1791 гг. усилились феодально-племенные междоусобицы, что приводило к беспорядку, грабежам, разорению, интригам, анархии среди племен. О внутренних событиях в стране подробно сообщалось в Петербург русским консулом в Гибралтаре Я. Симпсоном в донесениях за декабрь 1791 — июнь 1792 гг. В 1792 г. на престол взошел сын Сиди Мухаммеда бен Абдаллаха Мулай Слиман, правивший с 1792 по 1822 г. Новый султан, не в пример своему отцу, не проводил активной внешней политики. Пытаясь покончить с феодальной раздробленностью и отстоять независимость страны, он предпринимал попытки изолировать Марокко от внешнего мира. В период его пребывания у власти пришла в упадок торговля, ухудшилось финансовое состояние страны.
17/29 марта 1816 г. посол России в Лондоне X. А. Ливен направил в МИД пространную записку о целесообразности установления прямых русско-марокканских отношений и учреждения в Марокко российского генерального консульства. Автором записки являлся некий X. Кэйхилл, проживший 11 лет в Марокко, знавший местный диалект, а также государственных деятелей страны и утверждавший, что султан желает установить отношения с Россией. В сопроводительной депеше Х. А. Ливен писал, что, по его мнению, «изложенный в записке проект представляет значительный интерес для нашего департамента коммерции и заслуживает того, чтобы его довели до сведения правительства» его высочества императора. Предложение Х. А. Ливена вызвало интерес, о нем докладывали Александру I, но дальнейшего хода оно не имело. В письме Х. А. Ливену от 23 марта 1816 г. К. В. Нессельроде по согласованию с императором подчеркивал: «Швеция имела договоры с берберами и соглашалась платить им дань. Россия не согласилась и никогда не согласится на это, считая подобную уступку ниже достоинства великой державы». Наконец, в ответе на депешу Х. А. Ливена 12/24 августа 1816 г. К. В. Нессельроде отмечал: «…при таком положении император не может установить прямые связи с Марокко».
Пройдут годы, и русские дипломаты сделают вывод о том, что в 1830 г., в период начала колонизации Алжира, в сущности, на повестку дня международной жизни встал марокканский вопрос. Его основное содержание — соперничество между европейскими державами, прежде всего между Англией, Францией и Испанией, в завоевании Марокко.
Впоследствии история русско-марокканских связей в XVIII в. несколько раз напоминала о себе.
Любопытно, что екатерининский генерал A.B. Пущин, двоюродный дед И. И. Пущина, декабриста и друга A.C. Пушкина, имел среди всех своих регалий марокканские. Он не помнил, за что их получил, писал советский историк Н. Эйдельман, но очень гордился этими редкими в России наградами.
В 1907 г., когда Марокко оказалось на грани финансового банкротства, в казне не оказалось денег и нечем было платить жалованье солдатам, султан Мулай Абд аль-Азиз поручил слугам продать свою личную коллекцию монет. Русский поверенный в делах в Танжере писал тогда, что в ней имелись испанские дублоны 1808 г., всевозможные золотые монеты и даже… неизвестно каким образом очутившиеся несколько екатерининских золотых пятирублевого достоинства 1767 г.». Мы же видим в этом упоминание и подтверждение событий XVIII в., связанных с установлением дружественных связей между россиянами и марокканцами, символ нашей давней дружбы.
