— Почем петушки?

Этот невинный вопрос вызвал удивительную перемену в лоточнике: он съежился и словно врос в тротуар.

Вердарский оглянулся — перед ним стоял молодец в алой рубахе и брюках, заправленных в сверкавшие черным пламенем сапоги. На черной бархатной поддевке сияли серебряные пуговки. Это был тот самый лаковый щеголь, что накануне разыграл на лошадиной бирже перед Вердарским целый спектакль.

— Ого! — сказал молодец, увидав Вердарского. — Да это опять вы! Чуть свет, а уже на ногах?

«Как его имя? Елисей? Еремей? Нет, не то… Ага, вот оно: Егор! Егор Чимша!»

Об этом Егорке Грач его успел просветить. Оказывается, молодец в алой рубахе был никакой не секретный агент полиции (О, стыд! Надо ж было так опростоволоситься!), а лошадиный барышник и конокрад.

И теперь при встрече с барышником Вердарский, понятно, никаких теплых чувств не испытал.

— Служба, — коротко ответил он.

— Понимаю, — кивнул Чимша. — Снова по той же надобности или еще что? Подмогнуть чем не надобно?

— Нет, — отрезал Вердарский. Он решил, что лучше всего держаться с этим лаковым наглецом сухо-официально.

— Как знаете, — ответил тот, повернулся к лоточнику и сказал: — Ну, что притих, безмолвник? Я ж тебя спросил, почем петушки! Али не слышал?

— Пятиалтынный…

— За штуку?! — изумился Чимша.

— Десяток…

— Все равно дорого. По копейке торгуй.

Лоточник быстро закивал.

В этот момент Вердарский подумал, что, пожалуй, игрушку надо купить: теперь лоточник наверняка продаст ему со скидкой.

— А китайские штучки почем? — спросил он.

При этих словах лоточника аж перекосило.

— Какие штучки? — промямлил он. — Нету у меня, барин, никаких таких штучек. Вот оно все перед вами. Нашенское. А китайского ничего не держим-с…

— Так… — обронил Чимша и выставил вперед ногу в сверкавшем сапоге. — Ты мне что обещал, пень безлозый?

— Виноват!.. — Лоточник повалился в пыль. — Согрешил, бес попутал! Егорушка, не губи…

— Смолкни, блудодей. Так-то ты слово мое уважаешь?

Сказано было веско. Лоточник зарыдал.

Вердарский ошарашенно наблюдал за этой сценой. То, что это именно представление, он не сомневался даже при своем малом опыте и полном отсутствии «системы».

Шелковорубашечный Егор хмыкнул, поглядел на лоточника неуважительно.

— Вставай, сиволапый. Я нынче с утра незлобивый. Нюрка моя так и сказала: ты, Егорушка, чистый андел сегодня. Да и бабу твою с ребятишками жалко — что они без тебя, заплевыша, делать-то станут? Но гляди: попадешься еще раз — считай, кончилось твое счастье. И вот что: выдай-ка господину о чем он просил!

Лоточник мигом извлек откуда-то из-под полы коробку, раскрыл и вынул небольшую деревянную самоделку, игрушку с веревочным хвостиком. Дернул — и самоделка запрыгала у него на ладони.

— Пожалуйте… Нет-нет, денег не надо! — заверещал он, увидев, что Вердарский снова сунул руку в карман.

Признаться, в карман помощник надзирателя полез вовсе не за деньгами, а за платком. Побоялся принять китайскую игрушку, так сказать, незащищенной рукой.

Чимша наблюдал за ним, слегка улыбаясь.

— Гляжу, и у вас свой регламент имеется, — сказал он, когда Вердарский спрятал самоделку. — Это правильно. А не угодно ли, подвезу?

— У меня служба.

— Да вижу, — ухмыльнулся Чимша и вдруг подмигнул: — Служба у вас, ваше благородие, просто на зависть. Мне бы такую. Уж я бы там развернулся!

— Где? — машинально спросил Вердарский.

— Известно, где, — у мадам Дорис, — ответил Егор Чимша и захохотал, очень довольный произведенным эффектом.

Вердарский сперва сконфузился, а потом и задумался: как быть? С одной стороны, этот Чимша — элемент уголовный. Приятельствовать с таким субъектом для полицейского надзирателя (хотя б даже только помощника) непозволительно. А с другой — в позу становиться уж поздно. Да и, пожалуй, попросту глупо.

Егор Чимша свистнул, из-за угла выкатился новенький экипаж, на пружинах. И через пару минут Вердарский уже катил прочь от погорелого места, слушая веселую болтовню Чимши и размышляя, как бы сейчас поступил на его месте майор Гриффит.

— Стало быть, Мирон Михайлович новым порученьицем снарядил? И как оно вам? — спросил Егор.

Вердарский захлопал глазами. Что тут отвечать? Неплохо бы поставить наглеца на место, да только как это сделать, если сам вояжируешь в его экипаже?

Чимша засмеялся.

— Да нет, это я так, разговору ради. Понимаю — секрет. Егор Чимша в чужие дела не лезет. Если помочь — пожалуйста. А так — ни-ни, упаси Бог!

Вердарский опять промолчал. Но словоохотливый спутник его этим молчанием нисколечко не смутился, а продолжал трепаться вовсю:

— А вот говорят, будто немецкие профессора одну штуку изобрели — по глазам душегубов определять. Не слыхали?

— Нет. В каком смысле — по глазам?

— А вот в каком: будто бы в глазу человека изображение отпечатывается, точно в фотографической карточке. И если через особое стеклышко глянуть, это изображение можно разобрать. То есть вот лежит себе труп, спокойненько. Во лбу, скажем, дырка, а так все в порядке. Но ежели веко у того покойника приподнять да посмотреть как следует — то и увидишь, кто покойника жизни лишил. В смысле, когда тот еще в живом виде существовал. Ну как, ничего о таком способе в вашей книге не сказано?

— Нет как будто.

— Ну, стало быть, врут, — заключил Чимша. — Так я и знал.

Вердарский глянул на него и подумал — а вдруг этот щеголеватый конокрад и есть тот самый счастливый случай, что в сыщицком деле главнее всего? Тогда не грех и воспользоваться предложенной помощью.

Чимша, словно уловив ход мыслей помощника надзирателя, сказал:

— Вы небось обо мне прежде справлялись. Так что теперь имеете представление, что я за птица. Это правильно. Только не думайте, что если вы в сыскной, а я с фартовыми дела делаю, так мы друг на друга должны волками глядеть. Нет, сударь, нам надобно ладить между собой. Это куда как полезней. Потихонечку, чтоб посторонние не узнали. У которых вместо мозга в башке — одни кислые дрожжи. А таковых людишек и у вас, и у нас хватает.

— Ладить? — спросил Вердарский. — А получится?

— Получится, — сказал Чимша. — Есть на свете одна хитрая вещь. Магнитом зовется. Чудная штукенция! Другие железки к ней издаля прилепляются. Такое уж свойство имеет. Да вы, конечно, слыхали. Так вот, есть люди — вроде того магнита. Тоже притянуть норовят. Смекаете?

«Незамысловато, однако же точно, — подумал Вердарский. — Однако зачем я его слушаю?»

На самом деле он знал, зачем. Все просто: отчего-то испытывал он симпатию к этому ухватистому малому в немыслимой рубахе и сапогах зеркального свойства.

— А что, тот китаец и впрямь после пожара боится открывать торговлю? — спросил Вердарский.

— Ну да! Напугается такой пожара, как же! Это он меня устрашился. И правильно. Договор не блюдешь — значит, пеняй на себя. А он вишь какой продувной! Мужика вместо себя поставил! Ничего, я его возьму за цугундер.

Хотя Егор говорил экивоками, смысл сказанного был ясен: некий китаец задолжал ему и теперь скрывается. Значит, за Чимшей — сила.

«Надобно ему рассказать, — подумал Вердарский. — Вдруг и впрямь поможет? Если разобраться, чем я рискую? В конце концов, важен сам результат. Да и не узнает никто…»

Некоторое время он еще успокаивал себя подобным образом, но, в сущности, уже решился. Потом выбрал момент и рассказал Егору Чимше, явному уголовнику и вообще темной личности, о последних событиях, знать о которых тому было совсем необязательно.

Будь рядом Грач — тот бы в два счета растолковал Вердарскому ситуацию. Объяснил бы, что такие фигуры, как Егорка Чимша, ничего и никогда не делают без личной для себя выгоды. И надеяться на их лояльность — все равно что к гулящей девке свататься.

Но Грача поблизости не было, а имелся один только кучер, который в беседе, понятное дело, участия не принимал. Сидел себе, вожжами потряхивал. А кони словно сами знали, куда требуется.