Теперь ее створка оказалась чуть-чуть приоткрытой. Толкнув, Грач спустился по каменной лестнице вниз. Здесь была еще одна дверь, стальная, в толстых шляпках заклепок. Раньше этой двери не было.

«Словно на броненосце», — усмехнулся про себя Грач.

С усилием он провернул на петлях металлический лист. Открылась темная комната, освещенная единственной масляной лампой, подвешенной в углу на стене. Мебели не имелось; пол застилали циновки.

Едва дверь затворилась, от стен отлепились две беззвучные тени. Они приблизились — двое молодых и крепких китайцев, с косами, в черных куртках, такого же цвета штанах.

Грач остановился.

— Господин Чен у себя?

Китаец, что казался постарше, внимательно рассматривал гостя.

— Хозяина ждет, — сказал он.

— Веди.

Китайцы поклонились и жестами пригласили следовать. Выстроились таким порядком: тот, что моложе, впереди, за ним Грач, а замыкал шествие китаец постарше.

Прошли длинным и темным коридором, по обе стороны которого располагались помещения без дверей. В глубине, на грязных циновках, вповалку лежали десятки тел. Слышались приглушенные возгласы, шепот, бормотание — бессвязное, как лепет умалишенного. Воздух был пропитан тошнотно-сладким привкусом опия.

Подошли к комнате, замыкавшей коридор. Один из китайцев почтительно постучал и только потом распахнул дверь.

Грач шагнул внутрь. Комната была обставлена почти по европейскому образцу. За большим столом, напротив входа, сидел толстый китаец с лоснящимися щеками и косыми щелями глаз — узкими, как бритвенные порезы.

— Здравствуй, Чен, — сказал Грач, переступив порог. — Я тут мимо шел. Дай, думаю, навещу знакомца.

Китаец поклонился, не вставая. С непроницаемым лицом он разглядывал незваного гостя. Пауза затягивалась.

— Добрый день, — сказал наконец китаец. — Дорогой гость спешит? Или мы сможем воздать должное искусству моего нового повара, несравненного Ю Фаня?

Говорил он на удивление чисто.

— Непременно сможем, — ответил Грач, присаживаясь к столу без приглашения. — Уф, жарко у тебя тут.

Чен что-то коротко сказал своим стражам, и те вышли. Старший перед уходом окинул Грача быстрым внимательным взглядом.

— Как идут дела? — спросил Грач.

Китаец покачал головой.

— Дела не хороши, — сказал он. — Моя работа в убыток. Но я не жалуюсь. Я помогаю несчастным. Надеюсь, в старости меня не оставят без пригоршни риса.

Грач сочувственно покивал.

— Да, жизнь становится тяжелее, — сказал он. — Ах, куда подевались золотые денечки!

— Неужели в полиции стали плохо платить? — удивленно спросил китаец. — А мне говорили, будто простой конторщик у вас получает в год тысячу двести рублей.

— Чен, у нас нету конторщиков. У нас письмоводители. Впрочем, один черт. Но тысяча двести сейчас — не то что раньше. Нет, братец, совсем не то. Помнишь, хлеб стоил четыре копейки за фунт? А драповую шинель можно было построить всего за двадцать пять целковых! Эх, что я говорю!.. Да за пустую бутылку в деревне давали жирную курицу!

— Помню, — отозвался китаец. — Но парикмахер за работу брал два рубля золотом.

— Это верно, — согласился Грач. — Поэтому я всегда брился сам.

Дверь отворилась, и вошел пожилой китаец. С видимым трудом он нес широкую доску, уставленную дымящимися плошками, из-под крышек которых истекал восхитительно-ароматный пар.

— Твой Ю Фань просто кудесник, — сказал Грач. — Кстати, а куда подевался прежний повар?

— Ли Синь ушел от меня, — грустно сказал Чен. — Теперь он живет в большом доме, где много веселых женщин.

— Это где ж такой?

— В Модягоу.

— А! Заведение мадам Дорис! Понимаю. Значит, твой Ли Синь — любитель общительных дамочек. Вот уж никогда б не сказал. Занятно.

— Ли Синь пошел туда не из-за женщин.

— Вот как! А ради кого?

— Он пошел к мужчинам.

Тут уж Грач искренне удивился.

— Быть не может! — воскликнул он. — Я помню его. Ведь он старик!

Чен грустно улыбнулся.

— Мой гость неправильно меня понял, — с достоинством ответил он. — В заведение мадам Дорис ходят мужчины, которые любят хорошую китайскую кухню. А Ли Синь — очень хороший повар.

— Да как же он туда попал?

— За него попросили.

— Кто?

— Доктор, который служит у мадам Дорис. Этот доктор тоже любит хорошую китайскую кухню.

Грач повертел головой.

— Хм, доктор… Кстати, как его имя?..

Китаец немного помедлил с ответом.

— Его зовут доктор Тетов.

— Тетов? — переспросил Грач. — Может, ты ошибаешься?

— Может быть, — согласился китаец. — Я думаю, его зовут Дитов. Нет, вот так: доктор Детов.

Грач вздохнул.

— А как же он узнал о твоем поваре?

— Доктор тоже любит хорошую китайскую кухню, — осторожно ответил Чен.

— Понятно. — Грач усмехнулся. — Значит, сей эскулап тоже посещал твой вертеп. И так возлюбил стряпню Ли Синя, что не захотел с ним разлучаться. Но как же ты согласился?

— Я добрый человек. Если меня хорошо просят, я редко отказываю. А Ли Синь просил очень хорошо.

— Да, Чен. — Грач засмеялся. — Ты сама сердечность. Мне порой кажется, что ты занят не своим делом. Не податься ль тебе в монахи?

— В монастырях живут жадные дураки, — спокойно сказал китаец, наблюдая, как повар расставляет блюда на столе перед ним. — Эти дураки только делают вид, будто ищут в нищете просветления. На самом деле от просветления они дальше других.

— Почему? — равнодушно спросил Грач.

— В своей нищете монахи все равно думают о богатстве. Больше ни о чем. Недаром говорят: не смотри на лицо монаха, а смотри на лицо Будды.

— А чьи лица видишь ты? Тех, кто валяется на циновках в этом твоем притоне?

В глазах китайца промелькнула черная вспышка. Он махнул рукой, и повар с поклоном выкатился в коридор.

— Люди, которых ты видел, живут плохо, — сказал он. — Но я помогаю им забыть о своих бедах. На время. Поэтому я занимаюсь очень полезным делом. Разве не так?

— Да, — легко согласился Грач. — Ты действительно очень полезный человек. И будешь еще полезнее, если покажешь, наконец, что состряпал твой несравненный повар.

Чен улыбнулся и принялся перечислять:

— Вот лебединые крылья. Вот гнезда морской крачки. Горб верблюда с «серебряными ушками»… — говорил он, и пальцы его любовно касались глиняных судков.

— Однако! Твой повар угодил бы самому императору. А это? — Грач показал на отдельно стоящее блюдо, где в желто-коричневом соусе плавало нечто совершенно трансцендентное, украшенное кожурой лимона и лепестками хризантем.

— О! Это у нас называется «Битва дракона с тигром». Лесной полоз запечен в дикой пятнистой кошке. У змеи сперва вырезают кости и желчный пузырь, а кошку… как это?..

— Свежуют, — подсказал Грач.

— Да. Потом долго тушат в особом соусе, рецепт которого Ю Фань не скажет никому. Даже под пыткой.

— Ну, под пыткой-то, надо полагать, скажет, — заметил Грач, на которого описание блюда не произвело никакого впечатления. — Впрочем, мне все равно. У меня нет своего повара.

И принялся накладывать себе куски двузубой деревянной вилкой.

* * *

Только далеко за полдень, когда солнце, словно утомившись, укрылось лохматым облаком, Вердарский покончил с опросом поломойки и рассыльного. Оба жили у черта на рогах: одна — в районе Пристани, другой — вовсе на левом берегу, в Затоне. И оба нисколько не продвинули следствия.

Были они неграмотными, и в обиходе фамилиями постояльцев не интересовались. Гостей сплошь именовали «барами» и разбирали только по возрасту, телосложению и принадлежности к мужскому или женскому полу. А при более тонких расспросах получилась и вовсе чепуха.

Рассыльный, золотушного вида мальчишка лет одиннадцати, лишь плаксиво гримасничал и божился, что отродясь ничего не крал.

С поломойкой вышло иначе, но все равно нескладно.

Толстая молодуха с плоским конопатым лицом на все расспросы отвечала глупым хихиканьем, то и дело поглядывая на лоб Вердарского. А потом вдруг не к месту заявила, что к ней «сам Аркадий Христофорович ходют чай пить, и оченно бывают довольны».