Круг посвященных был предельно узким. Помимо командармов, о готовящейся операции знали начальники штабов армий, начальники оперативных отделов и командующие артиллерией. Командиры полков получили задачи за три дня до наступления. Младшему комсоставу и красноармейцам задачу объявят за два часа до сигнала…
Коренич подгонял своих солдат – негоже было оставаться вдали от противника. Бойцы бежали по ходам сообщений – пригнувшись, не высовываясь раньше времени. А на севере уже вовсю стреляли. Пулеметчики Желябина дразнили передний край обороны 9-й армии генерала Буссе. Взорвалось несколько снарядов – в бой вступала полевая артиллерия. Трещали автоматы. Немцам надоело, что под боком у них хулиганят, и они двинулись в контратаку, используя складки местности и разветвленную сеть траншей.
Снаряд взорвался пугающе близко – и траншею засыпало. Рядовой Гришин как раз в этот момент неосмотрительно высунулся наружу; Максим схватил его за шиворот, повалил на землю. Красноармеец кашлял, отплевывался.
– Дурачина он, товарищ лейтенант, – прокомментировал вездесущий Чумак. – Не понял еще, что смерть – это надолго. Любопытный, как кошка. Что, Семен, невкусная чужая землица?
– Наша повкуснее будет, – отплевавшись, хрипел Гришин. – Хотя один, конечно, хрен, земля – она и есть земля… Виноват, товарищ лейтенант, исправлюсь.
– Тихо, – застыл идущий в авангарде младший сержант Антипов. – Немцы, товарищ лейтенант.
Солдаты распались, прижались к стенам траншеи. Немецкая речь звучала отчетливо – так, что ее не заглушала перестрелка в отдалении. Отрывистые команды звучали по фронту, за изгибами ходов сообщений. Максим плохо знал язык, хотя и учил его в школе; сейчас его знаний хватило, чтобы понять: господин оберфельдфебель приказывал отделению рассредоточиться и занять оборону, «поскольку русские свиньи где-то близко». Солдаты вермахта (хотя, возможно, и Ваффен СС) бряцали оружием; осыпалась земля с бруствера.
– Всё, капец… – пробормотал фаталист Малышкин и судорожно перекрестился.
– Капец, – согласился Антипов. – Хотя еще не всё. Делать-то чего будем, товарищ лейтенант?
– Поздороваемся? – задумчиво предложил Чумак.
– Наладим дипломатический контакт, – поддержал Сорокин.
– Приготовить гранаты, – глухо приказал Коренич. – Бросаем по одному, с интервалом в секунду. Каждый – по два броска. Поехали, мужики.
Лимонки Ф-1, гранаты оборонительного действия, обладали приличным радиусом поражения и убойной силой. Их можно было бросать лишь из надежных укрытий.
Бойцы швыряли с удовольствием, предвкушая потеху – и тут же падали, зажав уши. Земля вздрагивала, оглушительный грохот бил по ушам.
Густая пыль еще висела в воздухе, а Максим, оттолкнув Антипова, уже бежал по проходу. На тесном пятачке, где располагался блиндаж – сюда сходились лучами три траншеи, – валялись изувеченные тела. Коренич увидел контуженного немца – тот пятился к дальней траншее, заливая форму кровью из ушей. Фриц пристраивал автомат к бедру, но его руки тряслись, он просто не понимал, что делает. Застыл, углядев свою смерть на «кончике темноты», издал что-то похожее на вздох облегчения и повалился, прошитый очередью.
Один немец еще подрагивал, обводил мутным взором склонившихся над ним разведчиков. Малышкин задумчиво приставил ППШ ему к груди, подумал и надавил на спуск. Немец вздрогнул и затих. Малышкин подумал еще, затем стащил каску и потер макушку.
– Враг убит, но совесть немного мучает? – хлопнул его по плечу Сорокин. – Нормально все, не бери в голову.
– Здо-о-орово мы их, – недоверчиво протянул Гришин.
– Ну да, – согласился Антипов. – Не дурью единой богаты мозги.
Малышкин очнулся от раздумий и озвучил мысль, терзающую весь личный состав победоносной Красной армии – от генералиссимуса до вшивой обозной собаки:
– Странно, мужики, почему они до сих пор не поняли, что нас не победить?
Взвод Желябина немного повоевал, но долго этим делом не увлекался, отступил в лабиринты траншей. Соседи слева, ведомые лейтенантом Шеботней, выпустили в противника весь боезапас и как-то притихли. Максим гадал – чем они там занимаются? Отделения его взвода соединились метрах в ста от переднего края и вели огонь, не поднимая голов. Похоже, в эту ночь весь передний край содрогнулся от разрывов мин, снарядов, от града свинца. Без потерь не обошлось – двоих бойцов ранило осколками снаряда, бухнувшегося в их траншею. Четверо потащили раненых в тыл. Двум отделениям Коренич дал приказ отходить – в их присутствии он больше не нуждался. Он все уже понял, запомнил, закрепил каракулями в блокноте при свете карманного фонаря. Оборонительные сооружения этого участка были устроены вполне привычно. Максим отметил пулеметные гнезда, батарею шестиствольных минометов, скорострельных полевых пушек, которые нужно было взрывать с воздуха.
Вскоре бестолковая стрельба начала затихать; и Коренича понемногу отпускало напряжение, сдавившее грудь. Раздражала лишь бестолковая трескотня пулемета MG-42: шальные пули летели вразнос и часто вспахивали землю на бруствере.
– Уважаю, едрить их! – скрипел зубами сержант Антохин. – У фрица патроны в пулемете не кончаются, все шпарит да шпарит. А у нашего Алексеева, чуть что – «патроны кончились, я не виноват»… Так и хочется по башке дать… Товарищ лейтенант, нам долго еще тут куковать? Встретим дивный рассвет? А то у меня от этого тарарама скоро нервный тик по всей роже будет…
Взвод Коренича вернулся в полк за час до рассвета – с минимальными потерями и в неплохом настроении. Капитан Гордеев выслушал отчет, сделал пометки на карте, поблагодарил за службу и умчался докладывать начальнику оперативного отдела штаба дивизии. По информации, собранной разведчиками, на участке фронта перед 27-й дивизией не было ничего устрашающего.
О наличии глубоко эшелонированной обороны знали все. Немцам не хватало солдат. В пятый армейский корпус генерала артиллерии Вегера прибыло несколько батальонов 11-го корпуса СС и 56-й танковой армии генерала Вейдлинга, но это не сделало немцев неуязвимыми. Там сражался батальон фольксштурма – народное ополчение Третьего рейха, несколько подразделений мальчишек из гитлерюгенда, едва умеющих стрелять из фаустпатронов. Четвертый и шестой воздушные флоты рейха были фактически уничтожены – и уж точно не могли сопротивляться армадам советских бомбардировщиков и штурмовиков.
Немцы застыли в тревожном ожидании. Полуторамиллионная громада двух фронтов зависла над стасорокатысячной немецкой группировкой. К утру 15 апреля можно было сбросить маскировку. Гитлеровское командование физически не смогло бы за сутки подтянуть к Зееловским высотам достойное подкрепление. На рубежи выходили ударные соединения: 47-я армия генерал-лейтенанта Перхоровича, 3-я ударная – Кузнецова, 5-я ударная – генерал-полковника Берзарина, 8-я гвардейская – генерал-полковника Чуйкова. Изготовились к бою танковые армии Катукова и Богданова – их предполагалось пустить в сражение после того, как пехота прорвет высоту. Маршал Жуков, вознамерившийся взять Берлин в сжатые сроки без каких-либо «нахлебников» вроде маршала Конева, бодро рапортовал в Ставку о том, что армии готовы захватить столицу рейха за шесть-семь дней.
Максим Коренич волновался, как любой боец перед наступлением. Приказа еще не было, но он явственно витал в воздухе. Советский тыл гудел и громыхал. Через переправы на Одере нескончаемым потоком тянулись грузовики и бронетехника. На узловых станциях разгружались поезда. Подходили подкрепления, тянулись обозы тыловых служб. Солдаты изумленно таращились на диковинных среднеазиатских верблюдов, тянущих груженные доверху повозки. С недоумением смотрели на подразделение, марширующее по прифронтовой дороге – солдаты были в немецкой форме, со знаками отличия, вооружены и экипированы. Командовал подразделением щеголь-офицер в фуражке с высокой тульей. Отличались от врага эти люди лишь тем, что носили на рукавах трехцветные красно-черно-желтые повязки – цвета Веймарской республики[1]. Это шли бывшие военнопленные, жаждущие воевать против нацистов, так называемые «солдаты Зейдлица» – генерала вермахта, который достойно бился с большевиками под Сталинградом, а потом сдался в плен, когда фюрер предал свои окруженные армии; Зейдлиц объявил, что будет сражаться на чьей угодно стороне, лишь бы против Гитлера.
