Тиманчик был мастер обманывать хариусов. Я был свидетелем, как эта хитрая рыба жадно бросалась на приманку и ровно через полчаса многие из них уже жарились на нашей сковородке.

Вечерело медленно, в июле в этих местах почти не бывает темноты — не успеет вечерняя заря погаснуть, а уж на востоке разгорается утро. Но человек быстро привыкает к светлым ночам и в положенное время легко засыпает. Усталость требовала своего, но прежде чем отдаться минутам отдыха, я решил посмотреть рысьих малышей, которые были устроены на ночь под лиственницей, недалеко от костра.

Они не спали, были голодны, скучали о матери и не понимали, почему их лишили родного уголка под старой елью. Но стоило мне только прикоснуться к рюкзаку, как они сейчас же разражались гневом. Только теперь я рассмотрел их.

Им было, видимо, немногим больше двух месяцев, но как они походили на мать и пушистыми шубками, и ушками, и хвостиками. Такой же злобный, не знающий примирения взгляд, полный хитрости и ненависти. Их маленькие пухлые лапки кончались острыми когтями, всегда готовыми к защите. Это были уже рыси, получившие по наследству от матери, нужный для их звериной жизни, инстинкт. Они прижимались друг к другу и, приняв оборонительную позу, предупреждающим взглядом смотрели на меня.

Я завязал рюкзак, проверил, надёжно ли привязаны собаки, и стал готовиться ко сну. Тиманчик уже спал.

По реке струилась прохлада, и вместе с ней на зелёный покров долины тонким слоем ложилась роса. Появился ветерок, и радостно зашумели освежённые листья деревьев.

Мы быстро уснули.

Часа в два ночи нас разбудил отчаянный лай собак. Мы вскочили. Кто-то с треском удалялся от бивуака. Тиманчик быстро отвязал собак, и они скрылись. Мы стояли, посматривая друг на друга, не понимая, кто бы это мог быть, а лай всё усиливался, и скоро перешёл в схватку. Тиманчик с берданой в руках бросился на лай, я последовал за ним. Мы ещё не успели добежать до дерущихся, как по лесу раздался отчаянный визг собаки Майто. Хорошо, что было светло. Выскочив на поляну, окружённую небольшими елями, мы увидели катающийся по земле клубок. Борьба была настолько ожесточённой, что даже наше появление осталось незамеченным. В общем клубке мы увидели животное светлой окраски. Это была крупная рысь. Подобрав под себя Майто, она так и застыла, стиснув стальными челюстями горло собаки. Чирва, спасая сына, сидела на спине зверя и зубами рвала хребет. Майто задыхался и уже чуть слышно хрипел. Два прыжка — и Тиманчик оказался у дерущихся. Бердана, описав в воздухе круг, угодила в лоб рыси, и ложе переломилось пополам. Тогда эвенк схватил ствол и, как безумный, стал бить им зверя.

Удары, рычанье — всё смешалось, и в этом гвалте трудно было что-нибудь разобрать.

Через минуту рысь свалилась набок, но челюстей не разжала, так и умерла с задушенным Майто.

Горю Тиманчика не было предела. Он разжал пасть зверя и, приподняв безжизненное тело Майто, стал тормошить его, пытаясь пробудить в нём жизнь, но всё было напрасно…

Мы вернулись к месту ночёвки, ещё не вполне сознавая всё, что случилось. Для нас было несколько странным поведение рыси. Обычно этот зверь не выдерживает натиска собак и отделывается от них, забравшись на дерево или просто удирает. Что же заставило её решиться на схватку с собаками? Это было загадочным, и только тогда, когда я подошёл к лиственнице, под которой лежали малыши, всё прояснилось. Под деревом не оказалось рюкзака. Мы его нашли, вместе с малышами, на кромке поляны, где собаки догнали рысь. Это была мать малышей. После нашего ухода она вернулась к старой ели, не нашла там своих детёнышей и все десять километров шла следом за нами и, затаившись где-то близко от нашей стоянки, ожидала ночи. Какая великая сила — материнский инстинкт! Ведь это он заглушил страх и заставил ползти к лиственнице, где всё кругом было насыщено человеческим запахом.

Какой нужно обладать ловкостью, чтобы подползти неслышно к лагерю и стащить, буквально из-под носа у собак, рюкзак с малышами. Но самым удивительным было другое. На том месте, где мы подняли рюкзак, лежал принесённый рысью заяц. Отправляясь на поиски детей, она хотела утолить их голод и несла им запас пищи.

Утром в десять часов мы были на стойбище.

Много времени прошло с тех пор, наши маленькие рысята привыкли к пище, подросли, но в их глазах, были ли они сыты или голодны, никогда никто не видел примирения. Во всех их движениях, во взгляде лежала печаль неволи. Они находились всегда в каком-то напряжённом состоянии, особенно самка. Она никогда не смотрела в глаза человека, вечно пряталась и беспричинно раздражалась.

Враждебность скользила во всех движениях молодых рысей, может быть, потому, что мы, постоянно занятые работой, не уделяли им достаточно внимания и ласки.

Весною следующего года, когда нашим питомцам было уже по году, они особенно переживали неволю и своим поведением вызывали у всех нас чувство сожаления. Наконец, я не выдержал и решил отпустить их на волю. Двадцать шестого мая мы поднялись на лодке вверх по реке, имея намерение достигнуть устья Чулы и через неделю вернуться обратно. В лодке с нами были и рыси. Утром, после первой ночёвки, мы их решили отпустить на свободу.

В тайге ещё шло снеготаяние, уровень воды в реке неизменно поднимался, затопляя берега. Мы, не достигнув цели, вынуждены были вернуться на стойбище. Каково же было наше удивление, когда, подплыв к своей старой ночёвке, увидели сидящих на наноснике наших рысей. При нашем приближении они встали и отошли к кустам.

Не знаю почему, но мы радовались этой встрече. Рыси к нам не подошли. Мы оставили им свои небольшие запасы мяса, рыбы, хлеба и уже больше никогда с ними не встречались.