— Не брошу, — заверил ее Шани. — Ваш курс доведу до выпуска, а там видно будет. А у тебя все те же планы?
Хельга пришла в инквизицию по одной-единственной причине: желая отомстить владетельному сеньору родного поселка, который лишил ее матери — несчастная женщина повесилась, не вынеся постоянных домогательств сластолюбца. Обвинение в ереси было для Хельги единственным способом расквитаться: когда она рассказала об этом Шани, то он решил, что здесь есть определенный смысл. Права дворянства в Аальхарне доходили до немыслимых высот, и по большому счету золотое сословие считалось только с государем и инквизиционным трибуналом — все прочие для благородных господ значили много меньше плевка в дорожной пыли.
Хельга мечтала о том, что закончит курс, получит документы, подтверждающие ее полномочия, и отправится в родной поселок, где первым же делом устроит сеньору свидание с дыбой. На занятиях по мастерству убеждения — проще говоря, способам пыток — она была одной из лучших учениц. Зная историю Хельги, Шани понимал, что на ее месте поступал бы так же.
— Те же, — серьезно промолвила Хельга и посмотрела на Шани проникновенно и грустно. — Я от своего не отступлюсь, вы же знаете…
Возле аудитории Шани терпеливо поджидал гонец с письмом от государевой фамилии на имя новоиспеченного декана. Шани взломал печати и прочел, что принц Луш будет счастлив видеть его нынче вечером на семейном приватном рауте: двадцать два человека, самый близкий круг. Видимо, выражение его лица изменилось, потому что Хельга встревоженно спросила:
— Дурные новости?
— Нет, — усмехнулся Шани и подтолкнул ее к лекторию. — Просто новые обязанности.
* * *
— А где вы родились, ваша неусыпность?
Вечерний светский раут у принца напоминал собрание старых приятелей-выпивох, которые никогда не упустят случая пропустить стаканчик-другой. Луш в компании министра обороны и двух генералов со вкусом и почтением отдавал должное вину из отцовских погребов, группа молодых фаворитов из ближнего круга бурно и со знанием предмета обсуждала смуглые ляжки некоей Мардины, в углу дремала сводня Яравна, периодически бросая на фаворитов острый взгляд из-под густо накрашенных ресниц, а принцесса Гвель занималась тем, что вышивала цветок, не глядя на пяльцы. Цветок получался похожим на паука; Шани задумчиво наматывал на палец алую нитку и думал о том, что принцессе наверно не очень-то сладко живется в браке.
— На севере, ваше высочество, — произнес он. — Я рано потерял родителей и воспитывался в монастыре.
Гвель посмотрела в сторону супруга, который слушал очередную военную байку чуть ли не с раскрытым от удивления ртом, и сказала:
— У вас интересный выговор, — игла в очередной раз вонзилась в одно и то же место вышивки, и принцесса смущенно произнесла: — Это ничего, что я так по-простому с вами говорю?
— Говорите так, как вам нравится, — постарался Шани приободрить ее. — Я ценю искренность, а не куртуазность.
Гвель вздохнула и убрала вышивку в сумочку для рукоделия. Нитка в пальцах Шани разорвалась окончательно.
— Наверно, из меня получится плохая государыня, — негромко промолвила Гвель, словно говорила сама с собой. — Жене ведь положено слушаться мужа, ценить его и уважать…
Шани снова взглянул в сторону принца. Тот увлеченно опустошал уже седьмую кружку пенного южного вина. Да, пожалуй, принцессу в чем-то можно и понять: трудно ценить и уважать такого мужа, который напивается до зеленых кизляков и, по слухам, недурно проводит время в компании фрейлин. Хотя в последнем аспекте Шани очень сомневался — Луш явно предпочитал выпивку женскому полу.
— Я вижу, что вам очень одиноко, — сказал Шани. — У вас нет здесь близких людей, а занятия, положенные принцессам по достоинству, наводят на вас страшную скуку. Вышивка вас не интересует, а книги из библиотеки, назначенные для просвещения благородных девиц, нагоняют на вас нешуточную зевоту.
Гвель посмотрела на него так, словно увидела впервые. Шани заметил, что на бледном кукольном личике наконец-то появились осмысленность и живой интерес.
— О вас говорят, что вы читаете в душах, — проронила принцесса. — Это правда. Мне в самом деле скучно и одиноко… Скажите, вы действительно святой?
Шани смущенно отвел взгляд. О его праведной жизни в столице ходили совершенно неправдоподобные слухи. Рассказывали, например, о положенной для людей его статуса практике самобичевания ради смирения: соседи говорили, что Шани хлещет себя плеткой каждый божий день. О том, что он с упоением лупцует плеткой собственный диван, никто, разумеется, не знал. И честь соблюдена, и шкура не страдает.
О принцессе, впрочем, тоже болтали разное: поговаривали даже, что она слабоумная. Впрочем, это было неправдой. Некрасивая девушка, воспитанием и образованием которой никто сроду не занимался, невольно выделялась простодушием и наивностью на фоне остальных обитателей дворца.
— Я не святой, ваше высочество, — сказал Шани. — Если Заступник в своей великой милости простит хотя бы часть моих грехов, то я стану вечно благодарить его за это.
Принцесса кивнула, словно он подтвердил ее уверенность своими словами.
— Вы ведь поможете мне? — спросила она. — Мне больше не с кем поговорить…
— Знаете, что? — сказал Шани. — Приходите в мою библиотеку при инквизиции. Я подготовлю для вас интересные книги. Сами убедитесь, что чтение очень занимательное дело.
Гвель опустила голову.
— Я не слишком хорошо читаю, — смущенно призналась она. Шани не удивился: среди аальхарнской знати вообще было немного грамотных, а уж о том, чтобы обучать грамоте женщин, мало кто помышлял. Для девушки из порядочной семьи было важнее выйти замуж, чем прочесть книгу. — Вы меня научите?
Шани собрался было утвердительно кивнуть, но в это время двери распахнулись, и в зал вошел государь Миклуш собственной персоной — высокий крепкий старик в белом камзоле, с тяжелой палкой в руке. Собравшиеся дружно встали и почтительно склонили головы. Шани поймал взгляд, каким принц посмотрел на палку, и подумал, что сей предмет не раз и не два гулял по спине наследника аальхарнского престола.
— Весело тут у вас, — сказал государь с явным неудовольствием, взглянув на батарею пустых бутылей. — Все развлекаетесь, нет бы делом заняться. Гвель, голубушка, государыня говорила, что хочет с тобой посекретничать.
Принцесса низко поклонилась и, подхватив свое рукоделие, выпорхнула из зала. Шани подумал, что государь очень вовремя пришел на выручку невестке, и тут строгий серый взгляд остановился на нем самом.
— Я по вашу душу, декан, — негромко, но весомо произнес Миклуш. — У меня есть к вам небольшой, однако серьезный разговор.
Шани с достоинством поклонился и приблизился к государю. Фавориты принца смерили декана любопытствующими взглядами, в которых практически не было хмеля. Вот тебе и выпивохи, подумал Шани и сказал:
— К вашим услугам, сир.
— Идемте, — проронил Миклуш. Вдвоем они покинули зал, и, когда закрылась дверь, Шани услышал за нею нахлынувшую волну голосов: видимо, гостям принца стало очень интересно, что понадобилось старику от новоиспеченного декана. По пути Миклуш молчал, а Шани не подавал голоса: дворцовый этикет был по этому поводу очень строг, да ему и нечего было сказать. Они миновали несколько выстуженных, нетопленных залов и переходов, в которых не было никого, кроме неподвижных охранцев да гулявшего вдоль стен звонкого эха, и, в конце концов, оказались в дальней части дворца, в которой Шани никогда не бывал и сейчас сомневался в том, что сумеет найти дорогу обратно. По всей видимости, это крыло здания было необитаемым: пол здесь давно не мели, старые дырявые гобелены, на которых вряд ли можно было что-то разглядеть, сиротливо болтались на стенах, и ветер вольно гулял по коридорам, насвистывая смутно знакомую мелодию. Миклуш толкнул одну дверь, затем другую, и Шани вошел за ним в уютный, жарко натопленный кабинет.
