— Думаю, мне придется это перевести, пробормотал себе под нос любитель древностей, закончив переписывать вышеприведенные строки из довольно редкой, отличавшейся многословием и невнятностью содержания книги под названием «Sertum Steinfeldense Norbertinum».[1] — А коли так, пожалуй не стоит откладывать.

В результате довольно скоро из под его пера вышел приведенный ниже перевод.

Цель, которую в настоящий момент ставил перед собой исследователь старины, заключалась в том, чтобы проследить происхождение и местонахождение витражных окон церкви Стейнфилдского аббатства. Вскоре после революции[2] большое количество витражных стекол из упраздненных монастырей Германии и Бельгии оказалось переправленным в нашу страну, где теперь их можно увидеть украшающими приходские церкви, соборы и домашние часовни. Стейнфилдское аббатство относилось к числу «наиболее значительных из недобровольных дарителей» (я позволил себе воспроизвести не слишком изысканную формулировку, использованную антикваром), и большая часть ранее принадлежавших ему витражей без особого труда поддавалась идентификации благодаря упомянутым портретным изображениям, многочисленным надписям, так или иначе указывающим на названную обитель, а также основным сюжетам, представлявшим собой иллюстрации к нескольким, строго определенным, повествовательным циклам.

Однако отрывок, с которого я начал настоящий рассказ, натолкнул знатока древностей на мысль об ином способе идентификации. В одной домашней часовне (чьей именно не так уж важно) ему случилось приметить три большие (каждая во весь оконный сегмент) фигуры, явно выполненные одним и тем же мастером. Тогда об их происхождении он мог сказать лишь одно: стиль указывал на работу немецкого мастера 16 в. Но эти фигуры представляли собой — возможно, это вас удивит — Iob Patriarcha, Iohannes Evangelista, Zacharias Propheta,[3] причем каждый из них держал в руках книгу или свиток с надписью, видимо его собственным изречением. Антиквар, разумеется, заметил надписи, прочел и немало подивился тому факту, что они отличались от всех известных ему текстов Вульгаты.[4] Так, на свитке Иова читалась надпись: «Auro est locus in quo absconditur (вместо conflatur)»,[5] на книге Иоанна «Habent in vestimentis suis scripturam quam nemo novit (вместо in vestimento scriptum)»[6] и лишь на свитке Захарии был помещен неискаженный текст «Super lupidem unum septem oculi sunt».[7]

Прежде наш исследователь никак не мог понять, что побудило автора изобразить этих трех персонажей вместе. Никакой исторической, символической или доктринальной связи между ними не просматривалось, и ему оставалось лишь предположить, что они представляли собой часть существовавшей некогда галереи изображений пророков и апостолов, занимавшей, скажем, весь верхний ряд окон какой-нибудь просторной церкви. Однако прочтение отрывка из Sertum[8] позволило взглянуть на все по-иному: имена персонажей, красовавшихся на окне часовни лорда Д., не раз поминались вместе стейнфилдским аббатом Томасом фон Эшенхаузеном, и скорее всего данное стекло было изготовлено где-то около 1520 года для южного придела церкви аббатства. Наверное, то предположение, что оно представляло собой часть отделки, выполненной по указанию и под наблюдением аббата Томаса, не было бы излишне смелым, а подтвердить или опровергнуть его вполне мог дополнительный скрупулезный осмотр. Будучи человеком, располагавшим свободным временем, мистер Сомертон почти без промедления отправился в паломничество к вышеупомянутой часовне, где его догадка нашла полное подтверждение. Мало того, что стиль и техника исполнения полностью соответствовали предполагаемому месту происхождения изделия, так вдобавок на другом окне часовни (купленном, как удалось выяснить, вместе с первым) обнаружились геральдические знаки аббата Томаса фон Эшенхаузена.

В ходе своих исследований мистер Сомертон то и дело вспоминал слухи о спрятанных сокровищах, и чем дольше он размышлял, тем более очевидным становился для него тот факт, что загадочный ответ, который давал аббат всем спрашивавшим о кладе, непосредственно связан с изображением на окне аббатской церкви. А уж надпись на свитке праведного Иова определенно должна была иметь отношение к тайне аббатского золота.

Пребывая в уверенности, что аббат оставил потомкам зашифрованные указания, позволяющие найти сокровищницу, он скрупулезно зафиксировал все детали изображений и, возвратившись в свою беркширскую усадьбу, провел не одну ночь и сжег в лампе не одну пинту масла, вновь и вновь всматриваясь в чертежи и рисунки. Спустя две или три недели мистер Сомертон приказал своему слуге укладывать вещи, объявив, что они ненадолго отправляются за границу. Куда, в данный момент, последуем за ними и мы.

Чудным осенним утром мистер Грегори, викарий Парсбери, решил прогуляться перед завтраком пешком, рассчитывая подышать свежим воздухом и встретить по пути почтальона. И та и другая цель оказались достигнутыми. Еще не успев ответить на первый десяток простодушных вопросов, которыми засыпали его увязавшиеся за ним юные отпрыски, он увидел почтальона, вручившего ему, помимо прочей почты, письмо с иностранной маркой (за обладание которой между юными Грегори разгорелась борьба). Впрочем, адрес был явно нацарапан рукой англичанина, хотя и не очень грамотного. Равно как и приведенный ниже текст.