За нашими спинами море, причал. Малые промысловые суда – сейнера, фелюги… Скоро, на Балтике - СРТ, БМРТ…
Неужто всё отсюда, от анапского причала, пошло? А что – всё? Просто жизнь по своей, для каждого, линии начертанной…
*
Батя. Мама. Мои старики… Им ещё нет 60-ти.
Мама – с цветами. Отец – с неизбывным обожанием… Встреча планеристов. Мама узнала «закрытого» С.П.Королева.
*
Вазианская АРБ*, в/ч 36979, офицеры техотдела. В центре – майор Трусов, «фура» набекрень.
________________________________
* АРБ – авиационно-ремонтная база
Два года службы закончены. Оставаться Римма не хочет… Куда ехать? «Голый» паспорт, форма, контейнер с нехитрым скарбом… Куда?
Оставляли многое: служебная перспектива, 3-х комнатная квартира, родня в Тбилиси, друзья, братья Чантладзе…
В Россию! «…Мой адрес – не дом и не улица…» Не пропадём!
Вазиани… там сейчас база USA Army… Какое непредставимое чутьё у жены.
*
Жора. Определяющее воздействие в юности. Но… «не сотвори себе кумира»?
*
Рыбвтуз, Калининград. 1959-й. Сэсик – Вячеслав Бобышев – и Юра Гунер.
Поэт и прагматик. Первый – почти Веничка Ерофеев. Второй – единственный из нас не предал море.
*
На охоте под Москвой. По-моему, Бронницы. Охотхозяйство. 1960-61г.г.
Похож на Катю.
*
Римуха маленькая с дедом и бабушкой. Пахомово. 1947-й.
Немыслимый бант. Косо отхваченная чёлка. В глазах – улёт. Взгляд бестрепетный, недетский. Никаких – «улыбнись, птичка вылетит». Нет. Смотрит далеко-далеко…
Что ей там виделось?
*
Вот в девичестве – деревня, техникум, завод.
Как одеты! Глухие платья, тёмные жакеты, волосы на прямой пробор. Строгие улыбки… Но! Сквозь – всё равно не спрячешь – естество, молодое…
*
Ижевский пруд. Пляж. Римма с подругами. «Как хороши, как свежи…»
Римма ещё не знает меня, но я уже где-то рядом. Может быть, даже на этом берегу…
*
Снегири на нашей берёзе. Заглядывают в окно. Они с виду всегда какие-то малоподвижные, не то, что синички-шустрячки. Но когда всё кругом укрыто снегом, и они заглядывают… Римма насыпает им в кормушку.
*
На кухне. На руках – Даша. На столе одинокий стакан, закуска. На лице… не разобрать, оно склонено к Даше.
За окном – смутное время. Внутри - без времени.
*
На работе. По морде – с похмелья. За спиной зашторены схемы изделий. На столе –профаскетизм. Даже компьютера нет.
За этим столом почти тридцать лет… очуметь!..
*
Вручение правительственной награды.
Взнуздывал себя, пока шёл «к руке»: «Свободней держись! Сгони подобострастие, подонок. У тебя аж скулы сводит…»
По фото не скажешь, что удалось. Не выдавил по капле…
*
Отец в госпитале. Лимфогрануломатоз. Как грохочущая лавина.
Химия – реанимация – палата. Пару раз отпускали на неделю домой. Лежал равнодушный, отчуждённый. Смотрел на маму…
Дежурили посменно.
Батин сосед, лейкозный, обвислый, белый как мука, ругался:
- … вашу мать! Помирает человек. Имейте уважение – оставьте в покое… Какой смысл?
Пост сдал – пост принял. Перед тем, как разбежаться, курим с братом:
- «Какой смысл?» Что за хрень несёт…
Суслики были… гордились «несением службы» у постели отца, считали, что мы вытащим его… Врачи поддерживали нас в этой наивности – так у них положено…
…Я вернулся в палату. Отец лежал на боку. Вздрагивающий тощий жёлтый зад, выпирающие мослы… Молоденькая сестричка, держа лоток в левой руке, тоненькими пальчиками правой, стараясь не причинить боль, разбирает завалы каловых масс. Отец постанывает, что-то говорит, но уже не стесняется.
Медсестра, обернувшись, кивает мне на выход.
…Освобожденный, в чистой постели, в проветренной палате, отец встретился со мной глазами: иди, сынок, тебе пора. Он ждал маму. Я же, провонявший табачищем и перегаром, со странно бегающим, уклончивым взглядом, не находящий простых слов, сейчас не нужен ему. Отец не мог, не умел сказать: ты нетрезв, выйди отсюда, пока мать не пришла. Он повторил: тебе пора.
Понимал, что мы можем больше не увидеться. Сдерживал слёзы и прощался… Я этого тогда не понял…
Вошел дежурный врач. Послушал отца, пошептался с коллегой.
- Мы переводим его в БИТ*, сердечко частит… Вы - идите...
...В это самое время мама собиралась в госпиталь, на смену мне. Перед выходом присела на отцов диван. И вдруг отчётливо почувствовала, что он больше не вернётся сюда, в свой угол. Никогда. Станет обыденностью жизнь друг без друга. Появится сиротское слово – «вдова». Она ужаснулась этой мысли.
…Мама проживёт вдовой тринадцать лет.
*
Похороны. Снежный март.
Прилетел Омар. Самолёт не сажали: низкая облачность. Сели в Домодедово, позже. Но он успел… Привёз на поминки ящик «Телиани».
…Караул дал первый залп. Мама от неожиданности негромко вскрикнула и, устыдившись испуга, заплакала. Всполошённо каркая, снялись с дерев и тучей закружились над кладбищем вороны.
На поминках дядя Валя бесконечно повторял, смакуя «Телиани»: «…любил, любил жизнь во всех проявлениях…»
А я точно знал, что не во всех.
_______________________________
* БИТ – блок интенсивной терапии
*
Воря. Пороги ниже моста, тропинка к Абрамцево. Римма любит здесь бывать.
Пажа, южный берег. Долина от улицы Овражной. Здесь Римма не любит бывать – на горке моя больница…
*
Пруд на «Ферме», источник. Гефсиманский скит. Галя и Боря Дайн. Мы в гостях у Юрия Николаевича Палагина.
Литератор, краевед. Знает всё о писателях Сергиева Посада, начиная с четырнадцатого века. Человек очень деликатный. Романтик, поёт в хоре…
Изредка звонит. От Юрия Николаевича – одобрение, поддержка.
*
Чижовка. Дедов мотоблок. Денис дорвался до руля. Рад!
*
«Розановка». 2007-й. «Пастернаковское лето». Рассказ «Мария». Первая победа, первые «лавры» на голове.
Следующий год – вместе с Динькой. У него прелестные наблюдения о Чижовке. У нас – по диплому и «пропись» в газете «Вперёд». Во!
*
Лавра. 1999-й год. Мы и братья Чантладзе. Работают оба в Москве. Видимся всё реже: в электричках скинхеды…
На лицах – тени скорого расставания… Сакартвело! Гаумарджос!
*
Это – Варя. Совсем новенькая. Чудо!
Радость и любовь Кати, Миши, Диньки. Любовь наша. Я часто смотрю на это фото. Всё чаще… Сколько намешано! Даже хитрованская усмешка прабабки.
Её, двадцатилетней, фото рядом.
*
Карточка оборвана и обгрызана по краям. На ней – я во младенчестве: пелерина, кружавчики, глаз косит (он и сейчас изредка уходит за горизонт), ухмылка, полная безучастного пренебрежения…
Карточка у нас появилась после разбора маминого архива. Кто-то её рвал, гнул крестом, прожигал какой-то гадостью… Кто?
*
Лысый, в полупоклоне, на лице – признательность. В позе – ущербность нетренированного старика: шестьдесят лет. Юбилей на работе. Шестьдесят человек.
Моложавые, обольстительные соратницы. Торжественные стихи. Цветы, слёзы. Галстук душит… Сердце рвется…
*
Я. Точильщик... Точу столовые ножи, прошу не пугаться. Кроме них, точу слова, словечки, их сочетания. Точу слёзы вдохновения и благодарности. Над написанным. Над старыми фото.
Над тем обрывом…
Сентябрь, 2009 г.
ЦВЕТНОЙ БУЛЬВАР
Шаткая колченогая подставка для цирковых номеров с хищниками. На ней, ловко балансируя, стоит босая женщина в мужском свитере до колен и парадной флотской фуражке. Она вертит что-то над головой. Лассо?.. Не разобрать. Вокруг неё как заведённые прыгают собачки в разноцветных бантах. Лают – но лая не слышно…
Этот сон приходит который раз. Можно разглядеть подробности – вязку свитера, цвет глаз у собачек. Взглянуть в лицо женщине не удаётся, но он знает, что это – она…
Сырое октябрьское утро. Вороша носом влажную листву, мимо пробежала овчарка. На секунду, словно пропустив что-то, возвратилась к его ногам, подняла строгие глаза.
