— И пока я голодал и дожидался видений, вы все это подстроили?
— Ни фига. В первые две недели я слетал во Флориду навестить сестру, а потом уж приперся сюда к тебе. Я вернулся две ночи назад, как раз во время грозы. Скажу тебе, переход через Ил меня чуть не прикончил. Я цеплялся за веревку, которую мы с тобой натянули, и меня просто расплющивало водой. Несколько раз я срывался. И тогда я поклялся себе, что если доползу, ухожу в отставку, что бы там Вольта ни пел, сваливаю на пенсию и отправляюсь в пустыню смотреть на закаты и услаждать йодлем слух ящериц.
— Можно я еще кое-что спрошу? Мне это важно. Вы действительно пели йодлем прошлой ночью?
— Да. Но, учитывая акустику котловины, не думаю, что ты мог меня слышать. В конце концов, ты слышал то, что ты слышал. Я только хотел, чтобы ты это понял, вот и все.
— Почему вы не сказали этого утром?
— Чтобы у тебя была возможность подумать. И удивиться.
— У меня было еще два видения.
— Всегда любил видения. Но давай-ка обсудим их за ланчем, поскольку с той стороны реки я притащил не только пиротехнику, но и четыре отличных бифштекса от Тилли и Оуэна, салат, брокколи, дрожжевой хлеб и бутылку каберне за двадцать баксов. Ну, и плюс еще небольшой прощальный подарок, который ждет подходящего момента.
Они ели, пили и разговаривали почти до вечера. Дэниел описал свои видения, Бешеный Билл объяснил, почему не считает их видениями в полной мере, а затем рассказал Дэниелу историю АМО — свою версию, как он подчеркнул, поскольку знание в Альянсе передавалось только изустно — версию, состоящую из догадок и поправок, однако основанную на фактах. Бешеный Билл говорил прямо, открыто и куда более членораздельно, чем всегда. Дэниел не знал, приписать это воздействию вина, утренним событиям или тому, что учение подошло к концу, — да и не особо об этом задумывался.
Когда солнце наклонилось к самому хребту, Билл, слегка пошатываясь, встал и провозгласил:
— Вот теперь настал подходящий момент. Иди за мной.
Они пошли к озеру, навстречу заходящему солнцу. Остановившись на берегу, Бешеный Билл вынул что-то из кармана и протянул Дэниелу. «Это тебе. Я делаю прощальные подарки всем студентам — не в качестве диплома, черт возьми, или символа окончания учебы, а просто в благодарность за все, чему научился во время их обучения». И Бешеный Билл вручил Дэниелу золотую черепашку ручной работы размером в четверть ладони. Глаза у черепашки были из крошечных бриллиантов.
— Какая красивая, — пробормотал Дэниел, покачивая ее на ладони, любуясь ее блеском и прозрачными глазками.
— Некоторые студенты думают, что черепаха — это знак мудрости, но я-то обычно имею в виду только скорость обучения.
Дэниел зажал черепашку в кулаке и взглянул на Билла:
— Знаете, чего я до сих пор не пойму?
— Не знаю, — усмехнулся Билл, — думаю, у меня большой выбор.
Дэниел не обратил внимания на усмешку:
— Я не понимаю, отчего вы так стыдитесь своей нежности.
— Вот и еще одно объяснение тому, почему это именно черепаха. Как ты думаешь, зачем ей панцирь?
Дэниел засмеялся. Он погладил черепашку указательным пальцем, потом размахнулся и изо всех сил забросил ее в озеро.
В том месте, где черепашка с тихим всплеском коснулась воды, пробежала едва заметная дрожь.
Бешеный Билл ошеломленно смотрел на воду, стараясь почувствовать внутри эту спокойную, неизбежную дрожь. Затем он повернулся к Дэниелу и кивнул:
— Хорошо. Очень хорошо, Дэниел. Отлично.
— У меня был отличный учитель.
Они стояли у озера, пока солнце не соскользнуло за хребет. На какое-то мгновение все озеро стало золотым — точно золотая черепашка из глубины вод поделилась с ним своим блеском.
ЗАПИСЬ
телефонный разговор Вольты и Бешеного Билла Вебера
БЕШЕНЫЙ Б.: Lapidem esse aquam fontis vivi.[4]
ВОЛЬТА: Воистину. Как твои дела, Билл?
БЕШЕНЫЙ Б.: Отправляюсь в пустыню.
ВОЛЬТА: Как знаешь, Билл. Я предложил бы тебе миллион долларов, я встал бы перед тобой на колени, умоляя продолжить преподавание в ближайшие пять лет.
БЕШЕНЫЙ Б.: И не мечтай. Удачи.
ВОЛЬТА (со смехом): Ну ладно, ладно, с учением покончено. Кстати, как твой последний ученик?
БЕШЕНЫЙ Б.: Внимателен.
ВОЛЬТА: Кто бы сомневался. Как он тебе?
БЕШЕНЫЙ Б.: Никаких ограничений. Склонен мучить себя вопросами, но порой это резонные вопросы. И я полагаю даже, что он способен додуматься до некоторых ответов.
ВОЛЬТА: Как он отреагировал на взрыв?
БЕШЕНЫЙ Б.: Как и ожидалось.
ВОЛЬТА: Кстати сказать, я тронут тем, что ты со мной посоветовался. Или хотел поделиться ответственностью?
БЕШЕНЫЙ Б.: Даже отважным и безрассудным свойственны сомнения.
ВОЛЬТА: И если они не слишком безрассудны, со временем они обретают мудрость.
БЕШЕНЫЙ Б.: Он был подготовлен к этому. К тому же накануне ночью у него было крайне уместное видение: он слышал, как его мать кричит «Олли-олли-три быка».
ВОЛЬТА: Я же говорил: это будет лучший твой ученик.
БЕШЕНЫЙ Б.: Ты, случаем, не знаешь, кто его отец? Дэниел говорил, его мать не знала и сама, но поскольку тебе известно все, я рискну спросить.
ВОЛЬТА: Увы, не оправдаю ожиданий — понятия не имею. Его мать, Эннели, была женщиной редкой гордости и отваги — надеюсь, я об этом упоминал. Дэниел похож на нее.
БЕШЕНЫЙ Б.: Не спорю, но смотри не перехвали его. Он молод, а в молодости мы совершаем непростительные ошибки.
ВОЛЬТА: Безусловно.
БЕШЕНЫЙ Б.: К тому же у него небольшие неприятности. Он не видел снов со времени взрыва — или же не помнит их.
ВОЛЬТА: Это довольно опасно.
БЕШЕНЫЙ Б.: Ну, не более опасно, чем запоминать их.
ВОЛЬТА: Пожалуйста, не начинай. Во имя нашей дружбы призываю тебя ценить и наши разногласия. Буду тебе благодарен, если ты объяснишь, в чем, по-твоему, заключается неприятность — ты ведь всегда считал отсутствие снов господним благословением.
БЕШЕНЫЙ Б.: Дэниел склонен ходить по краю. Он слишком стремится к забвению.
ВОЛЬТА: Юности свойственно увлекаться.
БЕШЕНЫЙ Б.: Слишком. Это мое мнение.
ВОЛЬТА: Может, ты ищешь в нем отражение своих страхов и желаний?
БЕШЕНЫЙ Б.: Именно так.
ВОЛЬТА: Я не хочу тебя обидеть. По отношению к Дэниелу я ощущаю то же самое. Билл, мы с тобой так часто оказываемся на одной волне, что если бы не твоя твердолобость, нам вообще не о чем было бы спорить.
БЕШЕНЫЙ Б.: История нас рассудит.
ВОЛЬТА: Хочешь сказать, цыплят по осени считают?
БЕШЕНЫЙ Б.: Кстати, про осень. Дэниел спрашивал, что ждет его дальше.
ВОЛЬТА: Я как раз хотел это обсудить. Ты же провел восемнадцать месяцев рядом с ним.
БЕШЕНЫЙ Б.: Из которых три последних он варился в собственном соку.
ВОЛЬТА: Что, уже гормональные изменения? Значит, с головой можно попрощаться. Что предложишь?
БЕШЕНЫЙ Б.: Мой совет: секс, рок-н-ролл и наркотики. Изрядную дозу премудрости он уже получил — теперь пусть немножко побудет на воле. Хотя безопасности ради стоит слегка за ним приглядывать.
ВОЛЬТА: Как насчет Мотта и тетушки Шармэн?
БЕШЕНЫЙ Б.: То, что надо.
Благодаря юридической магии Александра Крифа Дэниела освободили от опекунского надзора, он сдал экзамены на аттестат зрелости и был готов приступить к поиску подходящей работы. Александр Криф упомянул, что в Ариба Фарм и Ранч Компани как раз начался набор; случайно у него в кармане завалялась и их визитка. Дэниела приняли на работу прямо по телефону и велели связаться с экспериментальной базой Рокинг Он, фермой в три тысячи акров на юге Орегона, где его будет ждать Мотт Стокер, управляющий.
Приехав на ферму неделю спустя, Дэниел с удовольствием отметил, что Мотт действительно ожидал его. Мотт был шести футов восьми дюймов росту и весил фунтов 260. Картину идеальной физической мощи дополнял зигзагообразный шрам на лбу, длинные спутанные черные волосы и такая же борода. Соответствующим было и одеяние: широкополая австралийская шляпа, украшенная связкой акульих зубов на тонкой золотой цепочке, обвислая куртка из оленьей кожи, вся в жирных пятнах, подпоясанная кобурой с автоматическим кольтом сорок пятого калибра, лента с боеприпасами через плечо, повязка на бедрах (штаны из оленьей кожи надевались только в город) и пара мотоциклетных башмаков. Только бледно-голубые глаза Мотта Стокера не вязались с остальные обликом: этот цвет казался неправдоподобно нежным, он реял где-то на границе тени и света.
