Я удивительно ясно представляю себе нашу гостиную, от которой сегодня остались лишь стены, голые стены, как в монашеской келье. Когда я пришла познакомиться с вашей матерью, я оказалась именно здесь. В просторной гостиной с высоким потолком. Помню изумрудные обои с рисунком из листьев, камин из белого камня. Тяжелые камчатные портьеры цвета бронзы. Четыре больших окна с золотыми, пурпурными и фиолетовыми квадратиками стекол выходили на улицу Хильдеберта. Из окон был виден фонтан Эрфюр, куда наши соседи ежедневно приходили за водой. Изысканная резная мебель, изящные подсвечники, хрустальные дверные ручки, гравюры со сценами охоты и сельскими пейзажами, роскошные ковры. В нише рос экзотический кактус. Над массивным навершием камина — римский мраморный бюст, бронзовые часы с эмалированным циферблатом и два начищенных серебряных подсвечника под стеклянными колпаками.
* * *
В тот первый день из разговора с вашей матерью я узнала, что вы выросли в этом доме. Ваш отец умер, когда вам исполнилось пятнадцать лет, а мой — скончался в результате несчастного случая, когда мне было два года. Я не помню своего отца, а вы редко говорили о своем. Пока мы пили чай, маменька Одетта поведала мне, что ее супруг бывал властным, мог порой вспылить, а вы терпеливо сносили его вспышки. У вас был более мягкий, более добрый характер.
В день, когда вы представили меня матери, она приняла меня безоговорочно. Помню, она сидела, держа вязание на коленях, в своем любимом ярко-зеленом кресле с бахромой. В течение нескольких месяцев, еще до нашей свадьбы в церкви Сен-Жермен, она стала мне второй матерью. Когда мне было семь лет, моя собственная мать, Берта, вторично вышла замуж. Эдуарда Водена, крикливого пошляка, мы с братом Эмилем просто возненавидели. Каким одиноким было наше детство на площади Гозлен. Берта и Эдуард жили только для себя. Мы их не интересовали. Маменька Одетта сделала мне изумительный подарок: она дала мне почувствовать, что меня любят. Она относилась ко мне как к собственной дочери. Целыми часами мы сидели в гостиной, и я как зачарованная слушала ее рассказы о вас, о вашей юности, о том, как она восхищается вами. Она рассказывала, каким вы были младенцем, блестящим учеником, преданным сыном, который терпеливо сносил Жюля Базеле и его приступы гнева. Иногда вы присоединялись к нам, угощали нас чаем с печеньем, не сводя с меня глаз.
В первый раз вы поцеловали меня на лестнице, ступеньки скрипнули. Вы были застенчивы для мужчины вашего возраста. Но как раз это мне и нравилось, это внушало доверие.
В первое время, когда я отправлялась к вам с визитом и с улицы Сизо, на подходе к Эрфюр, видела боковой фасад церкви, мне казалось, что ваша улица радостно меня встречает. И при одной мысли о возвращении на площадь Гозлен мне становилось не по себе. Нежность вашей матери и ваша верная любовь создавали вокруг меня кокон, в котором я чувствовала себя защищенной. У моей матери никогда не было со мной ничего общего, она была слишком поглощена собой, заполняя пустоту своей жизни вечерами, новым фасоном шляпки или способом уложить по моде волосы. Мы с Эмилем научились самостоятельно справляться с трудностями. Мы подружились с лавочниками и владельцами кафе с улицы дю Фур, они прозвали нас малышами Каду, угощали еще теплыми, прямо из духовки, пирожными и карамелью и дарили разные мелочи. Брат и сестра Каду, так хорошо воспитанные и такие выдержанные, жили в тени своего шумливого отчима.
До знакомства с вами — с вами и с маменькой Одеттой — смысл слова «семья» был мне неведом. До того момента, когда высокий квадратный дом с зеленой дверью на углу улицы Хильдеберта стал моим домом. Моим прибежищем.
* * *
Улица Хильдеберта,
12 июня 1828 года
Моя нежная любовь, Роза моего сердца!
Сегодня утром я дошел до реки и под утренним солнцем немного посидел на берегу. Я смотрел на дым, который выбрасывали баржи, видел, что тучи собираются закрыть небо, и вдруг почувствовал себя самым счастливым человеком, на свете. Счастливым — потому что вы меня любите. Не думаю, чтобы мои родители когда-нибудь любили друг друга. Моя мать, как могла, мужественно и великодушно терпела отца, о чем никто не догадывался, потому что она никогда не жаловалась.
Меня переполняет радость при мысли о грядущей неделе, о той святой минуте, когда вы станете моей. Я не могу до конца поверить, что вы, прелестная Роза Каду, станете моей законной супругой. Я часто бывал в церкви Сен-Жермен, в которой меня крестили, присутствовал на мессах, на венчаниях, на крестинах и похоронах. Я знаю ее до мельчайших подробностей, но теперь, всего через несколько дней, я, об руку с вами, моей супругой, словно впервые выйду из Церкви в тот славный и благословенный день, когда стану вашим преданным супругом. Я поведу вас, прижавшуюся ко мне, в дом на улице Хильдеберта, отворю зеленую дверь, помогу подняться по лестнице до нашей спальни и докажу, как нежно я вас люблю.
Роза, я ждал вас всю жизнь. И дело не только в вашей царственной красоте, в вашем благородстве, но также — и это самое важное — в вашем альтруизме, благожелательности и юморе. Я зачарован вашим характером, вашим смехом, любовью к красивой одежде, походкой, золотом ваших волос, ароматом кожи. Да, я вас безмерно люблю. Никогда еще я так не любил. В мыслях мне представлялась покорная супруга, которая станет заботиться обо мне и о моем доме. Но вы не идете ни в какое сравнение с заурядной супругой, потому что вы не имеете ничего общего с заурядностью.
Этот дом станет пристанищем нашей семьи, моя нежная Роза. Я буду отцом ваших детей. Наши дети вырастут в этом квартале. Я хочу вместе с вами смотреть, как они растут. Хочу, чтобы наши годы мирно текли в этих стенах. Сейчас я пишу в гостиной, которая скоро станет вашей. И этот дом, и все, что в нем есть, будет принадлежать вам. Наш дом превратится в приют любви.
Роза, я беззаветно люблю вас. Вы еще так молоды, но вам присуща необыкновенная зрелость суждений. Вы умеете слушать, умеете быть внимательной. Ах, ваши глаза, их спокойная красота, их тихая сила.
Я не хочу разлучаться с этими глазами, с этой улыбкой, с этими волосами. Скоро вы станете моей, и душой и телом. Я считаю дни, и горячая любовь к вам пылает во мне ярким пламенем.
Вечно ваш,
Арман
***
Когда я вспоминаю о гостиной, в моей памяти то и дело всплывают некоторые сцены. Разумеется, счастливые. Вот вечером нашей свадьбы я поднимаюсь по ступенькам, ощущая на лице и на шее нежное прикосновение кружев и вашу горячую руку в ложбинке моей спины. Гости шумно говорят, но я смотрю только на вас. В прохладном полумраке церкви Сен-Жермен я прошептала свои обеты, но из-за робости не посмела посмотреть вам в лицо. За нами стояли люди, моя мать в вычурном платье и неприличной шляпке, ее модные друзья.
Перед моим мысленным взором возникает девушка в белом, судорожно сжимающая маленький букет бледных роз. Она стоит перед камином, и новенькое золотое обручальное кольцо блестит на ее пальце. Замужняя женщина. Мадам Арман Базеле. В комнате собралось не менее пятидесяти человек. Шампанское и птифуры. Но мне казалось, что мы с вами в комнате одни. По временам наши взгляды встречались, и, окруженная вашей любовью, я чувствовала себя в этом доме в полной безопасности.
Как и ваша мать, дом принял меня с любовью. Он признал меня. Я не могла надышаться его особым запахом — пчелиного воска и чистого белья, запахом простой и вкусной кухни.
Но, увы, в моей памяти сохранились не только счастливые и светлые воспоминания, связанные с этим домом. Некоторые из них слишком тяжелы, чтобы возвращаться к ним сейчас. Да, Арман, мне опять не хватает смелости. Но она постепенно прибывает. Наберитесь терпения. Начнем вот с этого.
Вы помните тот день, когда мы вернулись из поездки в Версаль с маменькой Одеттой, еще до рождения Виолетты, и заметили, что входная дверь взломана. Мы бросились наверх и обнаружили, что все наши вещи, книги, одежда, все наше добро свалены в одну кучу. Мебель была опрокинута. В кухне царил настоящий хаос. В коридорах и на коврах остались следы грязной обуви. Исчез золотой браслет маменьки Одетты. А также мое кольцо с изумрудом и ваши платиновые запонки. Тайник возле камина, в котором вы держали деньги, был пуст. Позвали полицию, и несколько человек, кажется, обыскали квартал, но украденного нам так и не вернули. Я помню ваше разочарование. Потом вы поставили на дверь новые, более надежные замки.
