— Нет, я занимался облигациями в Нью-Йорке. И делал кучу денег — это было не сложно в восьмидесятые — а затем мне наскучило и я стал подыскивать себе другое занятие, что-нибудь, не связанное с Уолл-стрит. — Он поглядел через стол на Брикса. — Я не умею справляться ни с чем, кроме денег; ничто другое мне не подчиняется. Поэтому я нашел еще двух инвесторов и мы купили Эйгер Лэбс, тогда — Норуолк Лэбс. Это был хороший ход.

— Для вас или для семьи?

— Для меня и для компании.

— А Брикс?

— Он жил с матерью в Нью-Йорке, и со мной и моей женой в Норуолке летом. Мы всегда нанимали для него гувернера, и его мать — тоже, но он с ними не уживался. Конечно, о нем нелегко было заботиться; у него был такой вспыльчивый характер, что когда он всерьез выходил из себя, то крышу смести мог, но ведь и никто из тех, кого мы нанимали, не жаждал стать его другом.

Клер поглядела на него, изумленная прозвучавшей в голосе гордостью, когда он рассуждал о характере сына.

— Разве родители не были ему друзьями? — спросила она, удивляясь собственному нахальству.

Он помолчал.

— Я пытался говорить с ним, как с равным, объяснить, что и мне было трудно, все те годы, от одного брака к другому, и все без успеха, но, конечно, он мне никогда не верил; он думал, что я делаю все, что хочу, за его счет, а его просто таскаю за собой.

— Он был прав, — сказала Клер, снова себе удивляясь.

— Частично, — сказал Квентин кратко. — Вам повезло больше, кажется, и Эмма у вас чувствует себя уверенно.

— Ну, просто у меня был только один муж, и поэтому — много времени. — Клер с ужасом подумала, что с ней случилось: она никогда так не наскакивала, особенно на незнакомых людей.

Он нахмурился:

— Вы хотите сказать, что мы уделяли больше внимания своим бракам, чем нашему ребенку. Мы приняли такое решение; я не верю JB то, что должен отнимать от своей собственной жизни что-то, чтобы дать ребенку все, что, как считают некоторые специалисты, ему нужно. Вы, кажется, смотрите на это иначе. Когда вы развелись?

— До рождения Эммы. Его брови поднялись:

— Короткий брак.

— Да. Он не хотел ребенка и поэтому ушел. — Клер замолчала и подумала, уж не хочет ли он, чтобы она рассказывала о себе так же откровенно, как он о своей жизни. Я не могу, сказала она себе, мне почти не о чем говорить, кроме Эммы. Она увидела свое отражение в овальном зеркале с изящной рамой — корабль, казалось, был переполнен зеркалами; очевидно люди в круизах любят постоянно себя разглядывать — и разглядела себя рядом с профилем Квентина. Вот и я, подумала она изумленно. Как я могла угадать, что окажусь здесь, на этом чудесном корабле, который плавает по незнакомым волнам к незнакомой земле, в компании с очень красивым мужчиной, которому, кажется, мое общество нравится? Ее пробрала легкая дрожь, как будто она чего-то испугалась. Нет, нет, подумала она, это безумие. Ведь вот все, о чем я мечтала, это самый лучший вечер в моей жизни. Одно то, что все так великолепно, не означает, что нечто опасное поджидает за углом. Приключения, может быть, но не опасности. Потому что у нас есть деньги. Деньги все меняют, деньги все превращают в приключение.

Она ощутила какое-то движение и, повернувшись налево, увидела Ханну, вставшую со своего кресла.

— Спокойной ночи, — сказала она Клер и коротко кивнула Квентину.

Клер поглядела за нее и увидела высокого мужчину с ниспадающими белыми волосами и густой белой бородой. Его глаза были ослепительно синие, а рот, частью скрытый, выразил неожиданную ласковость, когда он встретился глазами с Клер и улыбнулся ей. На нем был вельветовый жакет и экстравагантно разрисованный галстук.

— Форрест Икситер, — сказала Ханна, проследив взгляд Клер. — Мы оба из Филадельфии, почти из одного квартала. Мы идем в библиотеку, чтобы поглядеть на некоторые книги, которые, как он думает, мне понравятся.

Клер уставилась на нее. Ханна стеснялась, почти краснела — вероятно, — потому что ее новый друг был очень молод, подумала Клер — но она бы не краснела, если только это не вид романа, а такого быть не могло. Не могло или могло? — усомнилась Клер.

— Увидимся утром, — сказала Ханна, не оставляя места для комментариев. С прямой спиной она взялась за руку Форреста Икситера и они удалились.

— Как странно, — пробормотала Клер. Медленно она развернулась обратно к Квентину и попыталась вспомнить, о чем они говорили. Ах, да, он спрашивал ее о ее замужестве. Ну, разговора об этом ей не вынести. — Расскажите мне о Бриксе, — попросила она. — Он ваш единственный ребенок?

— Нет, есть еще двое мальчиков, но их матери не хотят, чтобы я участвовал в воспитании, и я не против; я уже понял, что другие мужчины гораздо лучше справляются с родительскими обязанностями, чем я. Я с детьми нетерпелив; думаю, вы это уже заметили. Не то, чтобы я не любил их, просто я не получаю удовольствия от попыток заполнить пробелы в их знаниях и опыте до той степени, чтобы с ними можно было общаться. Сейчас я нахожу Брикса интересным — раньше нет, никогда. А вы с Эммой всегда были близки?

— Всегда. Нас было только двое, и денег было так мало, что мы зависели друг от друга во всем. И мне очень нравилось знакомить ее с миром и делить с ней радость от каждого нового открытия, как будто я сама его сделала, впервые.

— Что ж, ваше финансовое положение, кажется, изменилось с тех пор, — сказал он. Рядом завертелся официант и он кивнул: — Всем то же самое.

— Только не для… — начала Клер, но прервалась. Стакан Эммы все еще был почти полон; она едва отпила, и было бы гораздо лучше поставить перед ней еще один стакан, чем принимать за нее решения на глазах у всех.

Квентин был спокоен и она решила, что он ждет от нее рассказа об изменении финансового положения. Она внезапно устыдилась слова «лотерея». Ведь она не заработала свои шестьдесят миллионов; она не сделала ничего, только купила билет. Это не был успех, а просто удача — удача. Так с ней было всегда — не она что-то меняла, а что-то меняло ее.

Я могу сказать, что получила наследство, — подумала она. Или одолжила денег на это путешествие, или скопила их.

Или просто промолчать. Кому какое дело, как ей и Эмме удалось приобрести все эти одежды и драгоценности и принять участие в круизе?

Но Квентин явно был откровенен с ней, говоря о своем сыне и своих браках, и она чувствовала, что провалится на каком-то очень важном месте, если солжет сейчас или смолчит.

— Я выиграла в государственную лотерею, — сказала она резко.

Он изумился:

— Вы молодец. Думаю, что выигрыш был немалый. Клер кивнула:

— Это все для нас изменило.

Определенно, он не читал о ней в газетах, и также было очевидно, что его это и не интересовало. Он даже не спросил, сколько она выиграла. Она поглядела на него молча, думая, чем же она его так заинтересовала.

— Я была дизайнером по графике, — сказала она наконец. — Ассистентом в бригаде «Дэнбери Грэфикс».

— Я знаю эту фирму. Они однажды предлагали нам свои услуги. В конце концов мы дали работу кому-то другому, но я помню их дизайн — упаковки для шампуня — он был хорош. — Клер молчала и он пристально посмотрел на нее. — Вы работали над ним.

— Моя группа,

— А чья была идея? Клер колебалась:

— Идея была моя, но мы работали как бригада.

— Вы хотите сказать, что они были бригадой, а у вас не было выбора?

— Нет, я хотела сказать то, что сказала. Я была частью бригады и делала свою работу.

— Которая заключалась в том, что вы потеряли право на свои собственные идеи?

Она ощутила вспышку гнева. Почему бы ему не оставить эту тему? Она смирилась с тем, что другие пользовались ее идеями: это давало ей работу.

— Неважно, — сказала она коротко.

— Я в это не верю. Вы гордая, прекрасная женщина; почему же вы не гордились всем, что делали? У вас было право гордиться, и быть признанной и оцененной; у вас было право требовать полной власти в том, что вы сами делаете, от начала и до конца. Я бы не потерпел, если бы кто-нибудь попытался отнять у меня такое право.