После продолжительной паузы Гарт ответил:

— Даже если у нас и состоялся бы подобный разговор, то ты, надеюсь, понимаешь, что это дело сугубо личное.

«Да ладно тебе! Все тайное всегда — рано или поздно — становится явным. Если разговоры были, то предание их широкой огласке — это лишь вопрос времени».

— Ну, хорошо, — сказала она. — Но ты можешь мне хотя бы сказать другую вещь? Мартин подозревает, что у Линды есть какие-то свои дела на этом фронте?

— Не то, что подозревает. Он ей сам об этом не раз говорил, насколько мне известно.

— Он хочет подозревать. Разумеется, никаких любовников у нее не было и нет, но она хочет, чтобы он… ну, приревновал ее хоть раз, что ли… Она нуждается в его любви ласке, заботе. Ведь Линда не уродка, и у нее много соблазнов. Пока что она от них удерживается. Но хочет, чтобы и он помог ей в этом. Но до сих пор, к сожалению, ничего не получается. Я не знаю другой такой пары, которая говорит между собой об одном, а думает совсем о другом!

— Не знаешь? «Черт тебя возьми!»

Она прикрыла в раздражении глаза, но сумела взять себя в руки. Ему не удастся повернуть разговор к обсуждению их собственных проблем.

— Гарт, до тебя не доходили слухи о профессорах, которые якобы спускают на тормозах экзамены у тех студентов, с которыми спят? На этот раз пауза была дольше первой.

— Кто тебе такое порассказал? — спросил он, наконец.

— Линда прослышала об этом в студенческой книжной лавке. Ты знаешь что-нибудь? Слышал?

— Не слышал ничего из того, чему можно было бы поверить.

— Значит, все-таки слышал. И будто бы одним из таких профессоров является Мартин…

— Боже, что за бред! И это тебе Линда сказала?

— Поэтому она и хотела со мной поговорить. Это правда?

— Если ты о самом слухе, то боюсь, что, правда. Что же касается персоналий, то я ничего не знаю. Сами по себе обвинения ничего не значат: каждый студент, получивший у профессора оценку на экзамене, может распустить про него неизвестно какую чепуху. Впрочем, в факультетском клубе тоже был какой-то разговор… Довольно серьезный по сравнению со сплетнями, распространяемыми в книжной лавке. Ты об этом еще с кем-нибудь говорила?

— Я не занимаюсь распространением слухов.

— Я знаю, извини. А что ты сказала Линде?

— Успокоиться и подождать, пока я поговорю с тобой.

— Ты, в самом деле, так ей сказала?

— Да, а что? Я доверяю тебе больше, чем кому-либо другому, кроме того, по всем вопросам университета ты у нас являешься наиболее компетентным. Ох уж эти слухи! Совершенно невозможная вещь. Помню, Александра однажды рассказывала мне…

— Александра?

— Ну, это… Знакомая по Китаю. Мы были вместе на корабле. Так вот, на третий день она уже говорила, что всем все известно: кто с кем валяется в кровати, а кто подсматривает в замочную скважину. Похоже на университет, не правда ли? Впрочем, в университете стиль и лексика слухов, наверно, более благородны.

Он засмеялся:.

— Господи, я соскучился по тебе, моя красавица! Почему бы тебе не навестить меня здесь в конце недели? «О, с удовольствием бы».

— Я же не могу вот так просто взять и улететь, бросив детей.

— Мы можем послать их к друзьям.

— А твоя работа?

— Ах да, точно… Тогда оставайся. Ну, что там еще делается в Эванстоне?

Они говорили, как потом подсчитала Сабрина, целый час.

— Университет оплатит, — сказал Гарт, позвонив на следующий день.

Она спросила его:

— Тебя так любят в университете?

— Не то слово! Впрочем, если бы ты прилетела сюда ко мне, это спасло бы университету сотни долларов!

Сабрина засмеялась, но промолчала. Она останется дома. Она скучала по нему, но не хотела жертвовать своей свободой. Если бы их с Гартом и впредь разделяли две тысячи миль, это было бы лучше как для нее, так и для него. Не говоря уже о Стефании.

Каждое утро, просыпаясь, она слышала внизу голоса детей и соседей за окном. Сабрине предстояло прожить еще один день в качестве Стефании Андерсен. А каждый вечер, когда звонил Гарт, она думала: «Да закончится этот день когда-нибудь или нет?»

По утрам ей приходилось заниматься работой по дому, но выполняла она так мало дел, как только было возможно. Порой ее разбирала дикая злость на Стефанию за то, что она подсунула ей такой тяжкий образ жизни. Хуанита приходила регулярно и здорово помогала, но не могла сделать всего, и Сабрине также нужно было частенько закатывать рукава. Пенни и Клифф являлись хорошими помощниками, но даже с их помощью Сабрина чувствовала себя рабыней, протирая мебель или убирая вещи, лежавшие не на месте.

После утомительной работы по дому магазин «Коллекция» казался приятным хобби. Она с увлечением помогала Мэйдлин организовывать продажу, писать «историю» каждого предмета, определять его цену и ставить в салоне на видное место. Мэйдлин нравилась Сабрине. И хотя она ненавидела быть подчиненной, работала она прекрасно, зарекомендовав себя с самой лучшей стороны. Словом, как следует, протоптала дорожку своей сестре.

Сабрина чувствовала себя на работе как дома, и время, поэтому летело незаметно. Порой она спохватывалась: оказывается, давно уже нужно бежать домой, прибраться там чуть-чуть, заглянуть в холодильник. Все это — до прихода детей, которые появлялись, как правило, в окружении своих друзей.

Вечером все трое собирались за скромным ужином во внутреннем дворике. Потом Пенни и Клифф шли мыть посуду. Они затевали какую-нибудь интересную игру, которая обычно прерывалась звонком Гарта.

А еще позже, когда дом успокаивался и замирал, Сабрина забиралась с ногами в кресло, стоявшее в гостиной, и развлекала себя каким-нибудь чтением до тех пор, пока не обнаруживала, что давно уже ничего не видит на странице.

В четверг они принесли домой продукты и поваренную книгу, и приготовили китайский обед. Пенни добавила туда две дюжины сушеного горького перца, когда никто не видел.

— Ты бы посмотрел на нас, папа, — рассказывала она Гарту, когда он позвонил. — Мы все плакали, но мама сказала, что все равно было вкусно. — Она протянула трубку Сабрине.

— Папа хочет поговорить с тобой и сказать, что он тебя любит. Сердце Сабрины сильно застучало.

— Он так и сказал?

— Не совсем, но разве он не говорит так, когда звонит? Сабрина улыбнулась и взяла трубку.

— Как я понял, это был жгучий обед, — произнес Гарт.

— Мы запомним его надолго.

— Жаль, что я его пропустил.

— Мне тоже.

— Приготовишь такой же в воскресенье, чтобы я тоже попробовал? Перец и все остальное?

— Если у тебя хватит мужества, и мы не струсим, то приготовим его специально для тебя.

— Жду с нетерпением. Кстати, Пенни была права.

— Насчет чего?

— Я хочу сказать, что люблю тебя.

Сабрина снова почувствовала, как ее сердце застучало. Ей не хватало воздуха. «Но это просто потому, что я устала, — подумала она, — день был такой длинный. Я успокоюсь, как только смогу побыть одна».

— Мой самолет прилетает в два пополудни в воскресенье. Сможешь меня встретить?

— Да, конечно.

— Что вы делаете завтра вечером? Опять китайская кухня?

— Долорес и Нат пригласили нас на обед.

— Передай им привет.

— Передам.

В пятницу вечером после обеда, когда Пенни и Клифф поднялись наверх с детьми Голднеров, Сабрина пересказала Долорес и Нату, что говорил Гарт о своих лекциях и о людях, с которыми он встречался.

— Гарт не говорил прямо, но мне кажется, что он звезда в этом шоу.

Она перехватила быстрый взгляд, которым они обменялись.

— Что-то не так?

— Ничего, — быстро ответил Нат.

— Нет, Стефания имеет право знать, — сказала Долорес. — Мы просто подумали, что обычно, когда Гарт добивается какого-либо успеха, ты напоминаешь о той работе, которую ему предложили в Стэмфорде. А на этот раз нет.

— Вот оно что. — «Я все время забываю, как много значит для Стефании эта работа. Нужно спросить о ней у Гарта перед тем, как я уеду. Я же обещала Стефании». Нат закурил трубку.