И я опять невольно вспомнил Юльку. Ну не хотелось мне быть при ней такой вот оберегающей тенью! И кто же в этом виноват?… Шляпников смотал микрофонный кабель и положил его в багажник. Я стал помогать ему собирать штатив и, когда подошел Денис, неожиданно вспомнил слова Шилькина в кабинете Обнорского: «Денис, оператор, поднаехал…»

«Вряд ли на студии есть еще один Денис-оператор, — подумал я и, решив наконец заняться тем, ради чего я тут оказался, спросил самым невинным тоном:

— Говорят, ты вчера эксклюзив по убийству снял?

— Снял, а толку? — помрачнел он.

— А я никак не пойму — неужели они, мужика этого убивая, по сторонам не смотрели. Как можно камеру не заметить?

— Да я там такую нетленку затеял, — грустно улыбнулся Денис, — под деревом встал. Хотел сквозь ветки Летний сад снять через расфокус. К тому же далеко до них было… И все коту под хвост. И Летний сад не снял, и убийство не вышло.

Шляпников с шумом захлопнул багажник и подошел к нам. Молча сунул в рот сигарету и показал жестом, чтобы Денис дал ему огня.

— Сам-то не подозреваешь, кто спер пленку? — спросил я.

— Да никто ее не пер! — Первый раз за все время подал голос Шляпников. — Монтажеры, уроды, стерли, как всегда! И валят теперь на воров. Еще бы спецслужбы приплели!

После того как я посмотрел на их работу, мне был очень понятен его тон — усталый и раздраженный. Мы помолчали, Я подумал, как бы попроще поинтересоваться — кто такие монтажеры, но тут подбежал довольный Полтешок.

— Поехали, на восемнадцатичасовой поспеем! — радостно сказало Золотое Перо, и мы стали загружаться в машину.

Как ни странно, но вопреки усилиям городских властей, полностью перекрывших воздух всем водителям Петербурга в преддверии его юбилея, на «восемнадцатичасовой» мы успели. В редакции творился еще более страшный кавардак, и я даже толком не понял, как отснятый материал появился в эфире.

Не успели мы влететь в студию (а эфир уже шел), вечерний ведущий Градин солидным баском сообщил зрителям, что несколько минут назад был потушен серьезный пожар и что, мол, все подробности зрители смогут узнать из материала Павла Полтешка. А дальше все они, то есть зрители, увидели подробный репортаж с того самого пожара, с которого мы ввалились четверть часа назад, источая запах несвежего шашлыка. За кадром звучал голос Полтешка — спокойный, размеренный, он сопровождал необыкновенно красивые и жестокие кадры, снятые Денисом. И я почувствовал что-то вроде гордости, потому что не представлял, как же это все можно было успеть.

Перед телевизором сидел удовлетворенный Полтешок и шумно жевал «городской» батон, запивая его кефиром.

— Паш, — спросил я его, когда сюжет кончился. — А кто наш пожар… это… монтажировал?

— Монтировал! Деревня… — Полтешок посмотрел на меня снисходительно и кивнул в сторону привалившегося к стене парня. — Вон! Колян Норвежцев! Супер! Сегодня только из отпуска вышел…

— Утром или вечером? — машинально спросил я.

— Вечером… — удивленно ответил Полтешок. — А какая, на хрен, разница?

— Да так… — отозвался я. — А кто тогда убийство монтировал?

— А хрен его знает… — пожал плечами Паша. — У Шилькина спроси.

— Спрошу, — пообещал я и погрузился в просмотр сюжета о развенчании Мисс Галактики, а если по-простому: Оксанки Федорчук — бывшей курсантки милицейской школы.

Ничего неожиданного, для меня по крайней мере, с ней не случилось. История была довольно банальной. По слухам, в Оксанку влюбился один крутой мужик по кличке Ка-рабас. Мой, кстати, клиент, как выражается Спозаранник. Взял он, значит, да и вложил в нее денежку. Причем чужую. Стала Оксанка мисс Вселенной, поездила по городам далекой Американщины, да тут Карабаса и вычислили. Зачем, говорят, ты, сука, такую большую денежку на лейтенанта милиции тратишь, нехорошо! Ну он, натурально, к ней: хорош, говорит, покатались. Пора, моя дорогая, лыжи отсюда смазывать… Уехали. А корону вместе с мантией, стало быть, другой девочке отдали. Вот и вся любовь.

Но в сюжете история выглядела до предела романтичной и мне в общем понравилась. Ну ее, Оксанку эту — один грех с ней…

Тем временем красная лампочка погасла. Из эфирной аппаратной вывалилась выпускающая бригада во главе с Шилькиным, который выглядел как грузчик, только что в одиночку таскавший корабельные контейнеры.

Я подошел к нему и осторожно спросил:

— Илья, кто монтировал убийство утром?

— Майкл, — безучастно ответил он.

— Где искать?

— Там…

И он обессиленно махнул рукой в сторону. Я пошел в указанном направлении, изумляясь перемене, произошедшей в редакции после эфира. Главное, было тихо. Люди двигались по ньюс-руму медленно, негромко переговаривались, улыбались друг другу и вообще наслаждались спокойствием. До последнего выпуска оставалось три часа, и я уже знал, что это затишье — перед бурей, но все равно было приятно.

Дойдя до монтажной аппаратной, на дверях которой красовалась надпись: «Осторожно — Майкл!», я заглянул внутрь. Никого. Надо бы позвонить Обнорскому, пока есть время…

Обнорский был «временно недоступен». Спозаранник перманентно занят, Шах на минутку вышел, Модестов говорил по другому телефону, а Железняк пошла в женскую консультацию. Поэтому, сделав несколько пустых звонков и наговорив Ксюше кучу любезностей, я связался с Зудинцевым и выяснил, что он находится в архивном отделе, поэтому прямо сейчас мы устроим «конференц-холл» с присутствующими там же Обнорским и Агеевой.

— Где ты набрался этих буржуазных штучек, Михалыч? — спросил я.

В трубке щелкнуло, и голос Обнорского гордо сказал:

— Где надо, там и набрался. Сейчас не каменный век.

Конференц-холл двадцать первого века, в понимании Обнорского, состоял в том, что они включили телефон на громкую связь, дабы меня было всем слышно, а я, в свою очередь, не слышал бы почти ни хрена, кроме звяканья кофейных чашек да простуженного покашливания Агеевой. Судя по звуку, Обнорский по обыкновению расшагивал по кабинету, поэтому голос его то удалялся, то приближался.

— Давай, Михалыч! — торжественно сказал он.

— Мне кажется, — начал Зудинцев, — Козлова не собирались убивать, во всяком случае, это можно было бы сделать проще. Но они, видимо, не договорились. Убивали уголовники, это точно.

— Что у нас есть на Козлова, Марина Борисовна?

— По моей части немного, — просипела Агеева. — Поднялся на черном металле, потом исчез на несколько лет. Есть сведения, что у него был какой-то нефтяной бизнес в Ингушетии, потом прогорел, вернулся. Стал заниматься здесь строительством и сумел подняться. Фирма «Спешиал Билдинг компани» — в основном долевое строительство. Женат, взрослый сын.

— Скандалы, судимости?…

— Да так, ничего существенного, — послышался шорох бумаг. — Жалобы обманутых дольщиков — впоследствии удовлетворены… Проходил свидетелем по антикварному делу Крагина, но там все чисто. В политику он не лез. Так что…

— Нужно поплотней заняться его семьей… — подал голос Зудинцев.

— Георгий Михайлович, как всегда, за бытовую версию. — Простуда не мешала Марине Борисовне говорить с предельно ядовитой интонацией.

— А ты меня не подкалывай, Марина, — привычно обиделся Зудинцев. — Я, между прочим…

— Брек! — прервал бой Обнорский. — Дал же Бог характер… Есть зацепка — эта несчастная видеокассета.

— Прямо «Блоу ап»! — блеснула образованностью Агеева.

— Какой еще «ап»? — не выдержал я. — «Рыжий», что ли? Чем вы там вообще занимаетесь, коллеги? Вот я, например, на пожар съездил…

На том конце провода повисла пауза. Видимо, обо мне они забыли.

— На пожар? — голосом, не предвещающим ничего хорошего, поинтересовался Обнорский. — Ну и как там, на пожаре?

— Попахивает… — сказал я.

— А что с кассетой?