Странно, но далеко не все послы сочли нужным проанализировать факт серьезной, а вовсе не ритуальной, стычки между Наследником и охраной почившего Властелина, в результате которой четверых гвардейцев пришлось исключить из списков полка вследствие, как было сказано, их гибели при исполнении служебных обязанностей. То ли потому, что дипломаты не очень поняли разницу между одним и другим и решили, что так оно и должно было быть, то ли по другим причинам. И лишь трое или четверо заметили, что стычка эта весьма смахивала на заранее подготовленное покушение, а следовательно, что новый Властелин может столкнуться с сильным противодействием на самых верхних уровнях власти, если только в самом ближайшем будущем не предпримет таких шагов, которые заставят даже оппозицию если не согласиться с ним, то во всяком случае притихнуть. Правда, тут следует заметить, что никто из дипломатов – и не только они – собственно, и не знал, существует ли вообще какая-то оппозиция, а если и существует, то каких взглядов придерживается, чего хочет от нового Властелина и чего не хочет. Они просто исходили из того, в общем правильного, предположения, что какая-то оппозиция, явная или скрытая, существовала, существует и будет существовать всегда и везде – все по той же причине биполярности мира.

Итак, все, поголовно все ожидали от нового Властелина каких-то решительных действий, на которые он своим поведением при выполнении древнего ритуала как бы подал заявку. И нельзя сказать, чтобы он этого не понимал: все-таки он рос в Жилище Власти, и политика была тем воздухом, каким в этом доме дышали все, от Властелина до последней судомойки. Однако он был, пожалуй, единственным человеком, понимавшим, что сегодня он ни к каким действиям готов не был, завтра тоже мог еще оказаться недостаточно подготовленным, и лишь послезавтра, может быть… Думая так, он имел в виду, разумеется, не календарные, а политические «завтра» и «послезавтра», которые, как известно, могут растягиваться на недели, месяцы и даже годы. И мы с вами, пожалуй, можем понять причины этой его неуверенности.

Вынужденный совершить требуемое и оправданное Порядком насилие, и не единичное, а многократное – включавшее в себя пять убийств, – он тем самым совершил и еще одно насилие: над самим собой, как и предсказывал его ныне покойный отец. И как Ястре (он чувствовал) необходимо было время, чтобы прийти в себя после учиненного над нею, опять-таки законного и неизбежного, надругательства, так и ему требовалось не меньше часов и дней, чтобы понять, кто же он теперь таков и на каком обретается свете. Потому что именно от этого зависело, что он должен и чего не должен впредь делать.

Ему нужно было примириться с самим собой; и он старался сделать это. Он видел два пути для достижения такого примирения. Можно было признать себя виноватым и пообещать самому себе тем или иным способом искупить вину, и впредь поступать совершенно иначе. Но можно было и наоборот: раз и навсегда сказать себе, что все произошло именно так, как только и могло, и должно было произойти, что его личная вина во всем случившемся была не большей, чем вина топора, которым рубят головы; ручку топора в данном случае сжимали и все его многочисленные предки, установившие и выполнявшие такой порядок, и бесчисленные современники, которые этот порядок принимали и одобряли, – а следовательно, виниться было не в чем и нечего искупать. В таком случае не следовало искать никаких новых путей, но двигаться по проторенной дороге до тех пор, пока не пробьет и его последний час.

Этот второй вариант был проще и в чем-то даже приятнее: в нем была, самое малое, полная ясность. Во всяком случае, так казалось с первого взгляда. И, наверное, Рубину Власти потребовалось бы минимальное время, чтобы справиться со своими переживаниями, если бы не кое-какие несовпадения, на которые он при всем желании не мог не обращать внимания.

Первым, что заставляло его вновь и вновь возвращаться к своей позиции, к ее выбору, была схватка с гвардейцами. В отличие от дипломатов, Изар прекрасно понимал разницу между ритуальным бряцанием шпагами и серьезной дракой, когда тебя хотят убить. Он не сомневался в том, что это было покушение, но пока еще не мог понять: кто и зачем его организовал. Значит, существовали в Ассарте какие-то силы, о которых не предупредил его ни отец, ни кто-либо другой.

Вторым же являлось чисто интуитивное ощущение того, что в Державе что-то идет не так, как нужно, как должно бы идти. Не поняв того и другого, считал он, нельзя было предпринимать никаких серьезных шагов. Об этом он и думал днями и ночами, не покидая Летней Обители Властелинов, где находился вдвоем с грустной Ястрой, не считая, разумеется, прислуги и охраны.

…Он лежал в постели, но не спал, когда ему доложили, что его просит незамедлительно принять Ум Совета для важной беседы.

Женщина, с которой мы не раз уже встречались в былые времена, стояла на опоясывавшей дом галерее и, опершись локтями о балюстраду, глядела в небо – густое, южное, цвета индиго, в котором, однако, не было солнца, хотя все вокруг заливал июньский, утренний, животворный свет. Пахло цветущими травами, и казалось, размышлять там можно было лишь об одном: о прекрасном чуде жизни, не прерывающейся даже и тогда, когда завершился твой планетарный цикл; нет, не прерывающейся, хотя и во многом меняющейся. Однако, судя по выражению лица женщины, по нахмуренному лбу, сведенным к переносице бровям, плотно сжатым губам, ее занимали совсем другие мысли.

Она была совершенно неподвижна, и никто не взялся бы сказать, как долго уже она стоит так: неподвижность – палач времени, она его уничтожает. Но вот женщина распрямилась – резко, как лук, у которого лопнула тетива; посмотрела по сторонам, топнула ногой, как бы в нетерпении. И решительно двинулась по галерее.

Она нашла Мастера наверху – там, откуда видны миры и пространства. Мастер смотрел в одно из них и чуть заметно покачивал головой, словно что-то отрицая, не соглашаясь с кем-то. На ее шаги он обернулся не сразу. Но обернулся все-таки, и на лице его возникла улыбка. Но, по мере того как женщина приближалась, – улыбка угасала, и на лицо возвращалось выражение озабоченности.

– Ну что? – спросила она кратко, как спрашивают, когда не может возникнуть сомнений в смысле вопроса. – По-прежнему?

Мастер медленно кивнул.

– Ничего нового. Ни от экипажа, ни от Рыцаря, ни от капитана. Хотя на точке Таргит он оказался вовремя.

– Что же могло случиться?

– Трудно сказать. Его прибытие на точку обозначено четко. А вот выход как-то смазан. Словно кто-то пытался подавить наш канал связи.

– Но он продолжил путь?

– Несомненно.

– Разве он мог направиться оттуда в другое место – не в Ассарт?

– Не допускаю такой мысли. Ему известны только те координаты. И он никогда не пользовался такими линиями самостоятельно.

Женщина решительно тряхнула головой.

– Я немедленно отправляюсь туда.

– Куда?

– В Таргит. На Ассарт. В любое место, где можно будет найти хоть какие-то следы – его или любого из них.

– Я не позволю тебе, Эла.

– Ты, кажется, забыл: теперь я независима ни от кого. И от тебя тоже. Как всякий человек Космической стадии жизни.

– Не забыл, поверь мне. Однако…

Она перебила:

– Не трать слов попусту. Я не хочу потерять его. Хватит и того, что он потерял меня.

Мастер с грустью посмотрел на нее.

– Я знаю, Эла, что ты поступишь так, как сочтешь нужным. Но хотя бы выслушай меня. А слушая – вспомни, что Космическая стадия еще не делает тебя всесильной.

– Хорошо, – сказала женщина после секундной паузы. – Я согласна выслушать. А что до моих сил – я сама знаю им меру. Итак, чем же ты станешь убеждать меня?

– Не собираюсь убеждать. Хочу только подумать вслух, – а ты дашь оценку моим мыслям, – может быть, они ничего и не стоят.

Эла кивнула, принимая его условия.

– Я думаю вот о чем, – продолжал он. – Когда исчезли трое – экипаж – можно было подумать, что возникло какое-то неблагоприятное стечение обстоятельств, случайность, – одним словом, некое естественное препятствие, не более того. Потом отправился Рыцарь – и тоже канул в неизвестность. Это уже вызвало определенные подозрения. Однако и тут еще можно было найти какие-то оправдания: он пустился в дорогу в то время, когда прямой канал был прерван возникшей областью мертвого пространства, – и его могло забросить куда-нибудь в другое место, где нет условий для связи со мной. И вот ушел капитан. Но уж его-то я отправил кружным путем, в обход всех возможных помех. И когда пропадает и он…