— А Хьюго совершенно особенный, правда?

— Он замечательный. — Глаза Артемис блеснули. — Он самый добрый из всех, кого я знаю, и не только со мной, со всеми. Не понимаю, как могло случиться, что он до сих пор не женился.

Примми принялась укладывать в печь банки для консервирования, чтобы как следует их прогреть.

— Наверное, потому, что он неисправимый романтик, который так и не встретил женщину своей мечты, хотя сейчас, по-моему, он наконец-то ее нашел.

— Ты думаешь, это я? Надеюсь, ты права, Примми! — с жаром воскликнула она. — Господи, я очень надеюсь, что ты права.

Несколько дней спустя, приехав в Каллело за покупками, Примми зашла в художественную галерею Хьюго, чтобы увидеть подругу в роли администратора. Артемис выглядела на редкость естественно за изящным французским бюро девятнадцатого века в окружении массивных картин в золоченых рамах. Атмосфера изысканной роскоши очень шла ей. Розовато-лиловое шелковое платье с цветочным узором и легкой драпировкой у горла эффектно открывало белоснежную шею, а великолепную грудь украшала длинная тройная нитка жемчуга.

На фоне дорогих произведений искусства, причудливых украшений, обтянутых серым шелком стен и сверкающих люстр Артемис казалась едва ли не миниатюрной. Примми слышала, как Хьюго говорил Мэтту, что все американские туристы без ума от нового администратора, и теперь она хорошо понимала почему.

— Примми! — Артемис мгновенно вскочила из-за бюро. — Я не знала, что ты сегодня собираешься в Каллело. У тебя есть время выпить кофе или бокал вина?

Примми опустила на пол корзинку с бакалеей и несколько раз согнула и разогнула затекшую руку.

— Сейчас только одиннадцать часов, Артемис. Вроде бы рановато для вина?

— Хьюго говорит, что вино следует предлагать всем, кто готов потратить кучу денег, — как правило, это американские туристы.

— Что же, значит, меня можно смело исключить. Но я с удовольствием выпила бы кофе.

Артемис ушла в дальний конец галереи на кухню, двигаясь с величавой грацией, приобретенной в школе моделей, а Примми принялась медленно обходить зал. Она искала свою любимую картину и боялась, что ее уже купили. Но картина по-прежнему висела на стене.

Как ни странно, теперь, когда Примми вновь обрела подруг юности, огромное масляное полотно с четырьмя девушками в летнем саду эдвардианских времен завораживало ее даже больше, чем раньше. Глядя на двух обнявшихся девушек на качелях, чьи склоненные друг к другу головы — белокурая и золотисто-каштановая, как на полотнах Тициана, — напоминали Артемис и Кики, Примми попыталась представить себе, как сложились их судьбы. Может, им тоже пришлось пережить мгновения полного разочарования, изведать горечь несбывшихся надежд, чтобы потом открыть для себя совершенно новые возможности как раз тогда, когда они меньше всего этого ожидали?

— Чудесная картина, правда? — Артемис протянула Примми тонкую фарфоровую чашку с ароматным кофе. На блюдце лежало шоколадное бурбонское печенье.

— Это мы, — взволнованно выдохнула Примми. — Это мы, еще школьницы, блаженствуем под лучами солнца у Кики в саду, в Петтс-Вуде. Две подружки, сидящие в обнимку, — это ты и Кики, а темноволосая девушка, сдержанная и немного отстраненная, та, что откинула голову на веревку качелей, — Джералдин.

Артемис прерывисто вздохнула.

— А это ты, смотришь на нас троих. У тебя бледно-голубой поясок на талии, а в руке — украшенная лентами шляпа.

— Только наша садовая идиллия пришлась не на эпоху короля Эдуарда, а на шестидесятые, и вместо белых вышитых платьев мы носили школьную форму Бикли или джемперы в обтяжку и мини-юбки!

Артемис тихонько рассмеялась и мечтательно протянула, глядя на картину:

— Интересно, кто эти девушки? И что с ними случилось?

Примми показалось, что она слышит отзвук собственных мыслей.

— Не знаю, Артемис, но для меня это самая лучшая в мире картина.

Примми преодолела последний поворот тропинки, почти достигла ворот Рутвена и вдруг замерла, судорожно вцепившись в руль. Перед запертыми воротами стоял «феррари» Джералдин.

Сердце Примми отчаянно заколотилось. Прежде чем приехать, Джералдин обязательно позвонила бы и сообщила, что операция прошла успешно. Если она сразу же не бросилась к телефону, значит, новости плохие.

Сжимая руль липкими от пота ладонями, Примми остановила машину рядом с пустым «феррари» и окинула взглядом ведущую к дому дорожку. Джералдин не было видно. Тогда, повинуясь внезапному порыву, Примми захлопнула за собой дверцу машины и побежала вниз, к бухте.

Увидев высокую и стройную, почти бесплотную фигуру Джералдин в серебристо-сером плаще, Примми в то же мгновение поняла, что трансплантация обернулась неудачей. В позе Джералдин, в повороте головы, в застывших линиях тела — во всем ее облике сквозило отчаяние. Она стояла, засунув руки глубоко в карманы плаща. Услышав шум шагов, Джералдин вскинула голову, и в темной, безнадежной глубине ее глаз Примми прочла все, что хотела знать.

— Операции не было, — отрывисто бросила Джералдин. — Оказалось, донор мне не подходит.

Крепкие, сильные руки Примми обхватили ее, и Джералдин поняла, что не в силах больше сдерживаться. Слезы текли у нее по щекам, плечи сотрясались от рыданий. Ничто уже не могло помочь. Оставалось слишком мало, ничтожно мало времени.

Постепенно жизнь всей четверки вошла в привычную колею. Джералдин большую часть времени проводила в Рутвене — берегла силы. Кики курсировала между Рутвеном и автоприцепом Бретта. Теперь она почти не упоминала о своей тридцатилетней карьере рок-певицы, зато со знанием дела рассуждала о рытье котлованов под фундамент или о различных видах кирпичной кладки. Она помогала Бретту во всем и оказалась просто незаменимой там, где требовался труд чернорабочего. Артемис осталась жить в квартире над художественной галереей. Часть дня она посвящала работе в галерее, принимала посетителей, а оставшееся время проводила в обществе Хьюго — они вместе искали для нее подходящий дом.

— Хотя вообще-то она просто даром тратит время, — признался Хьюго Мэтту, — потому что, когда мы поженимся, ей уже не понадобится отдельное жилище.

— А когда ты собираешься сделать ей предложение? — поинтересовался Мэтт, восхищенный решимостью своего друга отправиться к алтарю после пятидесяти шести лет холостяцкой жизни.

— Когда Артемис разведется, — решительно заявил Хьюго. — А развод по взаимному согласию сторон в наши дни не тянется слишком долго, так что тебе уже пора подумать о фраке и цилиндре, дружище.

В рождественский сочельник, к великой радости Артемис, в Рутвен приехали Орландо и Шолто. Веселья добавило и появление Джоша, принесшего с собой дерзкое нахальство неотразимого заводилы и сердцееда из юго-восточного Лондона.

— Я боюсь, что мои сыновья не поладят с твоим сыном, — виновато призналась Артемис перед приездом мальчиков. — Орландо и Шолто слишком похожи на Руперта — ужасные снобы.

— Думаю, Джоша этим не смутишь, ему все равно, — безмятежно откликнулась Примми. — Его голыми руками не возьмешь. Вот подожди, еще увидишь.

К немалому облегчению Артемис, Орландо и Шолто вовсе не думали держаться с Джошем надменно, а с Хьюго вели себя крайне вежливо и почтительно. Им понравилось в Корнуолле, и оба пообещали вернуться сюда в начале лета, чтобы заняться серфингом.

Ни Люси, ни Доминик не приехали. Доминик позвонила Джералдин из Рима, где встречала Рождество с неким итальянским графом, и с торжеством сообщила, что ее избранник вот-вот сделает ей предложение, так что она без пяти минут графиня.

Люси позвонила в сочельник. Примми как раз вошла в дом с огромной охапкой плюща и остролиста. «Я на Гавайях, мам. Собираюсь вернуться домой, но, боюсь, это займет больше времени, чем я думала, — удалось расслышать Джералдин. — Господи! Мама! Кажется, у тебя там намечается шумная вечеринка. Кто такие Орландо и Шолто? Похоже, какие-то важные персоны. А еще какой-то Хьюго и этот Мэтт, от которого ты явно без ума? Надеюсь, когда я вернусь, ты еще не успеешь выскочить замуж?»