В Мелнике они встретились с Барудом эль-Амасатом, Манахом эль-Баршой и еще одним их сообщником в доме торговца фруктами и обо всем им рассказали. Они тут же снялись с места и поскакали дальше, дав указания о том, как помешать нам продвигаться.
Нас ждали на обоих восточных входах в город, чтобы разместить непременно у торговца. Обо всем остальном им сейчас предстояло договориться.
— Само собой, — сказал торговец, — эти собаки не должны добраться до наших друзей.
— Только лишь это? — спросил измиланец. — Только лишь этому ты хочешь воспрепятствовать? А дальше? Разве этот чужеземец не убил моего брата, не обманул меня? Не выманил мои секреты? Не использовал копчу для того, чтобы я принял его за нашего, да не просто за нашего, а за предводителя? Он нанес нашему братству огромный вред. Мы не должны его упустить!
— Что же нам делать?
— Что? Ты еще спрашиваешь?
— Да, я именно спрашиваю.
— Да, одними красивыми словами мы здесь не обойдемся. Тут можно действовать двояко. Или мы его заложим так, что его арестуют, или же мы сами его схватим.
— А кому ты собираешься его заложить?
— А что, не найдется, кому?
— Это будет нелегко. Ты же мне сам сказал, что у него три бумаги: тескере, буджерульди и фирман. Так что он находится под защитой не только властей, но и самого великого господина. Если его станут арестовывать, он вынет свои документы и перед ним склонят голову все власти, ожидая приказаний. Знаю я эти дела. Он ведь франк и тут же обратится к своему консулу. А если вице-консул убоится нас, он передаст дело генеральному консулу, который нас слушаться не станет.
— Ты прав, надо действовать.
— А как?
Тут нищий сделал энергичное движение рукой и сказал:
— Зачем так много слов? Он предатель и убийца. Всадите в него нож, и он уже никому не причинит вреда.
— Ты прав, — согласился измиланец. — Мой брат мертв. Кровь за кровь. Вы уже покалечили его лошадь, так что нам будет легко его догнать. Да и зачем вообще выпускать его отсюда живым? Мой нож остр. Когда он будет спать, я подберусь и всажу ему нож прямо в сердце. Тогда мы сравняемся в счете.
Тут возница воспротивился.
— Так дело не пойдет. Я ваш друг и помощник, я согласился принять его у себя в доме, чтобы нам удобно было наблюдать за ним, но я вовсе не хочу, чтобы он был убит у меня в доме. Меня не радует то обстоятельство, что судья присудит мне срок за убийство доверенного лица падишаха.
— Трус! — бросил измиланец.
— Молчи! Тебе известно, что я не боюсь. Я и так уже понес немалый ущерб. Мой слуга тяжело ранен. Я даже думаю, что чужеземец знает, что мы затеяли.
— Вот как?
— Он говорил о булавках. Может быть, он даже обнаружил булавку в ноге у лошади. У этих неверных франкских собак глаза, как у чертей. Они видят то, что им видеть не положено.
Тут один из неизвестных мне мужчин отложил чубук и проговорил:
— Короче. Оставьте слова для детей и женщин. Нам же пора браться за дело. Манах эль-Барша будет ждать от нас вестей в развалинах Остромджи… Я должен отослать ему сообщение с моим братом и не собираюсь ждать здесь целую вечность.
Эти слова представляли для меня большую важность. Теперь я знал, где скрываются беглецы. Мне оставалось только выяснить, какое они примут решение. Я старался не упустить ни одного слова из их разговора. И тут, в самый напряженный момент, в соломе послышалось какое-то шуршание. Я поднял голову. Наверное, это та самая кошка, которую проклинал хозяин, обходит свои владения на чердаке.
Снизу раздавались громкие голоса, но еще громче шуршало наверху. Тут раздался какой-то резкий звук: бум! А потом все стало тихо и вверху, и внизу. Посмотрев туда, я заметил, что все насторожились. Они тоже услышали шум. Это счастье, что до того они громко разговаривали!
— Что это было? — спросил нищий.
— Наверное, кошка, — ответил торговец фруктами.
— А что, наверху есть мыши?
— Мыши и крысы.
— А если наверху человек и он нас подслушивает?
— Да кто на это пойдет…
— И все-таки лучше бы взглянуть.
— Но в этом нет необходимости, ну разве что для успокоения…
Он встал и вышел из комнаты. Дело принимало опасный оборот. Я подтянул ноги к подбородку. У него с собой нет света, но если он увидит, что дверь в голубятню открыта, то заподозрит неладное и заглянет внутрь. Я услышал скрип ступеней — он и в самом деле лез сюда. К счастью, добрался только до половины.
— Здесь есть кто-нибудь? — спросил он.
Никто не ответил, но опять послышалось шуршание в соломе, и это не ускользнуло от его ушей.
— Кто там?
— Мяу! — раздалось в ответ.
Послышалась отборная ругань; то была на самом деле кошка, которую он так ненавидел. Он пробормотал еще что-то себе в бороду и вернулся в комнату.
— Слыхали? Это та самая скотина.
Я уже держал руку на рукоятке ножа. Теперь же немного успокоился, но ненадолго. Как только внизу снова заговорили, я услышал тихий шорох сзади, как будто кто-то ощупывал пространство возле себя. Я прислушался и в этот момент почувствовал чью-то руку у себя на ступне.
— Сиди, — раздался шепот.
Теперь я понял, что это была за кошка.
— Халеф, — позвал я тихо.
— Да. А что, я плохо мяукнул?
— Чудак-человек! Зачем ты сюда залез? Ты же подвергаешь нас огромной опасности.
— Посуди сам. Тебя долго не было, я начал беспокоиться… Тебя ведь легко могли поймать!
— Ты должен был ждать внизу!
— Ждать, когда тебя убьют? Я ведь твой друг и защитник.
— Который загонит меня в могилу. Лежи тихо!
— Ты их видишь?
— Да.
— А слышишь?
— Слышу, слышу, — отмахнулся я от него. — Но ничего не услышу, если ты и дальше будешь мне постоянно мешать.
— Хорошо, я молчу. Двое услышат больше, чем один. Я иду к тебе.
И я услышал, как он начал влезать в голубятню.
— Ты что, обалдел?! — зашипел я на него. — Ты мне здесь не нужен. Оставайся снаружи.
К сожалению, измиланец говорил так громко, что Халеф меня не расслышал. Он лез и лез ко мне. Я дал ему весьма ощутимый пинок, но паренек расценил это как должное и подумал, что ногой я указываю ему путь, куда двигаться. И вот он здесь. Я сдвинулся влево, насколько это было возможно.
— Аллах, как же здесь воняет!
— Давай ближе, сюда, — приказал я ему, — там, правее, провалишься.
Он сделал резкое движение, подняв при этом тучу пыли. Внизу торговец опять выругался:
— Чертова кошка! Опять она там, наверху, ворочает навозом!
— Пых! Пых! — пыхтел Халеф, которому едкая пыль попала в нос и легкие.
Следуя моему указанию, он вплотную придвинулся ко мне, и я почувствовал, что его тело дергается, как в конвульсиях.
— Тише! Тише же! — пытался я унять его безудержный чих.
— Да, сиди, ой! Никто не услышит. Ой! Аллах, помоги мне!
Он еще пытался бороться с кашлем и чихом, а я, как мог, затыкал ему рот. Тут он оглушительно чихнул, да так, что тело его содрогнулось; но и под нами что-то треснуло. Я почувствовал, что вся голубятня заходила ходуном.
— Сиди! Си… О Мухаммед, я проваливаюсь…
Малыш хотел произнести все это тихо, но, поскольку он уже потерял под собой опору, эти слова превратились в крики ужаса и призыв о помощи. Он схватил меня за руку, и я понял, что сейчас он стащит меня за собой, и вовремя вырвался. В следующее мгновение он грохнулся вниз, окруженный плотным облаком гуано. Внизу послышались громкие крики проклятия, чихание, кашель. Хаджи обрушился вниз с половиной голубятни. Я тоже оказался как бы в подвешенном состоянии. Ноги мои торчали в отверстии, и мне с трудом удалось залезть обратно на чердак. Платок слетел у меня с носа, и я безудержно чихал и кашлял, как будто мне за это заплатили. Теперь мне было все равно — слышат меня или нет. Снизу доносился страшный шум. Халеф оказался в большой опасности. Свет погас. Схватят его или ему удастся ускользнуть? Я помчался по лестнице так быстро, насколько это было возможно в кромешной тьме. Я нащупал дверь комнаты. Она не была заперта изнутри. Открыв ее, я окунулся в удушающее облако гуано, через которое совершенно не мог пробиться свет лампы, горевший, как оказалось, в дальнем углу. Едва глаза мои смогли различать в этой полутьме предметы, я разглядел невообразимое сплетение рук, ног, изломанной мебели, в этой кутерьме вдобавок каждый чихал, кашлял, бранился на чем свет стоит, и к тому же то и дело раздавались громкие хлопки, как будто кто-то старательно орудовал плеткой. Я услышал голос Халефа:
