После этого разговора я разыскал Халефа, который никак не хотел поверить, что его выстрел не достиг цели. Он вынужден был признать:

– Сиди, все-таки моя рука дрожала!

– Да уж.

– Но ведь он испустил крик и утонул. Мы больше его не видели.

– Он хороший пловец и поступил умно. Дорогой Халеф, нас обвели вокруг пальца. Ну где ты слышал, чтобы человек с простреленной головой испускал крики?

– Нигде не слышал, потому что еще не стрелял в головы. Если мне попадут в голову, я попробую закричать, если моя Ханне мне, конечно, позволит… Но, сиди, найдем ли мы снова его следы?

– Надеюсь.

– Через хозяина?

– Да – или через дервиша, который его знает. Я сегодня же с ним переговорю.

Посетил я и Баруха в закутке нашего садового домика. Он уже очухался и смирился с теми маленькими потерями, которые понес из-за пожара. Он поверил, что богатый Мафлей сдержит слово и позаботится о нем. Пока я ездил в Димитри и Пера, он уже побывал в Бахаривекей и поведал мне, что от огня пострадало множество домов. Мы разговаривали, когда появился чернокожий слуга Мафлея и сообщил, что пришел офицер и хочет говорить со мной.

– Кто это? – спросил я его.

– Это юзбаши (капитан).

– Проводи его в мою комнату.

Я не посчитал нужным делать ради него ни шага и не пошел в основное здание, а принял его в своей комнате, где был и Халеф, которому я сообщил, кого ожидаю.

– Сиди, – отозвался он, – этот юзбаши был груб с тобой. А ты как себя поведешь?

– Я буду вежлив.

– Думаешь, он извинится? Ну что ж, я тогда тоже буду вежливым. Разреши мне быть при нем твоим слугой!

Он встал с той стороны возле двери, я сел на диван и зажег трубку. Через короткое время послышались шаги и голос хаджи, который спросил чернокожего:

– А ты куда идешь?

– Я веду агу к чужеземному эфенди.

– К эмиру из Германистана? Можешь заворачивать, ибо тебе надобно знать – перед эмиром так просто нельзя появляться, как перед каким-нибудь портным или сапожником. Эмир, мой господин, любит, чтобы с ним обходились с почтением.

– Где твой господин? – послышался грубый голос капитана.

– Позволь мне, твоя честь, сначала спросить тебя, кто ты?

– Это сам хозяин увидит!

– Но я не уверен, понравится ли ему это. Он строгий господин, и я не знаю, будет ли он доволен.

Я с удовольствием представлял себе добродушное лицо Халефа и гримасы злобного капитана, выполнявшего приказ своего начальника. Но он уже не мог повернуть назад, хотя ему явно этого хотелось. Он сказал:

– Твой господин действительно такой важный? Такие люди обычно живут иначе, не то, что мы видели вчера!

– Это он делает ради своего удовольствия. Он скучал и решил развлечься, посмотреть, как шестьдесят доблестных солдат поймают двадцать подростков, а взрослых отпустят восвояси. Ему это весьма понравилось, и вот он сидит на диване и ловит кейф, а я не хочу, чтобы ему в этом мешали.

– Ты ранен. Разве тебя вчера не было при этом?

– Да, я был, стоял внизу у двери, где должны были стоять часовые. Но, я вижу, ты расположен со мной поговорить. Так садись, твоя честь!

– Стой, человек. Мне нужно поговорить с твоим господином!

– А если он меня спросит, кто ты?

– Скажи, что вчерашний юзбаши.

– Хорошо, я попрошу его распространить свою милость на тебя и переговорить с тобой…

Он отошел и толкнул дверь позади себя. Лицо его сияло.

– Он может сесть рядом? – спросил он тихо.

– Нет. Положи ему подушки поближе к двери, но с почтением, а потом принеси трубку и кофе.

– Тебе тоже кофе?

– Нет, я с ним пить не буду.

Он открыл дверь с бормотанием: «Эмир ждет вас». Тот приветствовал меня кивком головы и начал:

– Я пришел, чтобы передать тебе…

Он запнулся, ибо я сделал движение рукой, означающее молчание. Мне хотелось показать ему, что даже христианин достоин более почтительного отношения. Он все еще стоял возле двери. Халеф принес подушку и положил у его ног; потом вышел. Наблюдать за лицом юзбаши было истинным удовольствием: на нем постепенно сменялись выражения наглости, удивления и стыда. Потом в нем что-то надломилось, и он сел. Для мусульманина было большим испытанием сесть рядом с христианином, да еще у двери.

Халеф принес кофе и трубку и встал рядом. Беседа началась.

– Сын мой, – начал я в дружески-отцовском тоне, хотя мы были одного возраста, – сын мой, я прошу тебя уяснить то, что произнесут мои уста. Когда входят в господскую комнату, хозяина ее приветствуют, иначе можно прослыть невеждой. И начинать говорить первым – признак дурного тона; хозяин должен сам начать. Надеюсь, ты примешь мои слова доброжелательно, поскольку молодость обязана усваивать опыт зрелости. А теперь ты можешь изложить мне свою просьбу.

У капитана трубка чуть не выпала изо рта и открылся рот от удивления. Он почти прокричал:

– Это не просьба, а приказ!

– Приказ? Сын мой, полезно говорить медленнее, ибо только таким способом можно избежать опасности произнести непродуманные вещи. В Стамбуле нет такого человека, который мог бы мне приказывать. Кто же мне изволил приказать?

– Мужчина, который вчера нами командовал.

– Ты имеешь в виду миралая… – И я добавил имя, услышанное от солдата.

Юзбаши, пораженный, воскликнул:

– Ты знаешь, как его зовут?

– Как слышишь. Что же ему от меня нужно?

– Я приказываю тебе не разыскивать его и никому не рассказывать о вчерашнем.

– Я уже сказал тебе, что мне никто не может приказывать. А миралаю скажи, что эта история появится в следующем номере «Бассирет». А теперь давай закончим нашу беседу.

Я поднялся и пошел в соседнюю комнату. Юзбаши от удивления забыл о способности говорить и даже не встал, когда я с ним прощался.

Было совершенно ясно, что миралай это дело так не оставит, но я был совершенно не обязан ждать его посланцев и стал собираться на выход. Моей целью был монастырь дервишей, где нужно было поговорить с Али Манахом. Как и вчера, я нашел его в келье за молитвой. Мое появление оказалось для него приятной неожиданностью. Я приветствовал его.

– Салам! – поблагодарил он. – Ты снова принес что-нибудь?

– Пока не знаю. Как мне тебя называть – Али Манахом бен Барудом эль-Амасатом или же Эн-Насром?

Он вскочил с дивана и встал рядом.

– Нет! Тихо! – зашептал он. – Выйди через заднюю дверь к кладбищу, я скоро.

Мне показалось, что я выиграл, если только меня не обманули. Я вышел из здания, прошел через двор, миновал решетку и вступил на кладбище. Здесь покоились сотни дервишей, они свое оттанцевали, и лишь камень лежал теперь в их изголовье, а на нем – тюрбан. Свою комедию они отыграли. Я недалеко ушел среди могил, как появился дервиш. Он двигался, погруженный в глубокое раздумье, я пошел следом. Он направлялся в отдаленный угол кладбища.

– Что ты хочешь сказать мне? – спросил он.

Мне нужно было быть осторожным, поэтому я ответил:

– Сначала мне нужно изучить тебя. Можно ли на тебя положиться?

– Спроси уста (настоятеля) – он знает меня!

– А где его найти?

– В Димитри, у грека Колеттиса. До вчерашнего дня мы были в Бахаривекей, но нас обнаружили и изгнали. Уста чуть не застрелили. Его спасло умение плавать.

Так я узнал, что Абрахим-Мамур – предводитель шайки, в Баальбеке он меня не обманул. Но дервиш назвал мне человека, напомнившего мне о более раннем событии. Разве того человека, который был в ступенчатой долине, звали не Александром Колеттисом? И я стал расспрашивать дальше:

– На Колеттиса можно положиться?

– Да. Знаешь, где он живет?

– Нет, я недавно в Стамбуле.

– Откуда ты?

– Из Дамаска, где и встретил уста.

– Да, он был там, но дело не задалось. Какой-то франкский хаким узнал его, и он вынужден был бежать.

– Да, я знаю – он украл лишь часть богатств у богача Шафея ибн Якуба Афара. Оно продано?

– Нет.

– Ты точно знаешь?

– Совершенно точно, ведь мы с отцом – его доверенные лица.