– Я вижу, ты человек честный, и последую твоему совету. У вас здесь нет фески? Эти негодяи сорвали мою, это им так не пройдет!

– Я отдам тебе свою, и возьми эти пистолеты, нельзя быть безоружным.

– Благодарю тебя, франк! Я все верну тебе. Будь осторожен, самое позднее через час я вернусь.

Я проводил его до двери, и он спешно удалился по другой стороне улицы.

– Сиди, – попросил меня Омар, когда я вернулся, – отдай мне Абу эн-Насра, если он там внутри!

– Не знаю…

– Мне нужно отомстить.

– Офицера этот вопрос мало волнует!

– Тогда я знаю, что мне делать. Помнишь мою клятву, которую я дал в Шотт-Джериде на месте, где исчез мой отец? Видишь, я отрастил волосы и бороду, и враг от меня не уйдет!

Он пошел в се лам лык и сел перед той выбитой доской. Только бы Абу эн-Наср был сегодня вечером там!

Я погасил свет и пошел с Халефом за Омаром. Там, у соседей, сейчас должно быть людно. Я слышал чихание и даже стоны, какие испускают курильщики при первых затяжках. Мы вели себя тихо, и через три четверти часа я направился к входной двери, чтобы встретить офицера.

Прошло куда более часа, когда мне в темноте удалось разглядеть длинную цепочку силуэтов, медленно двигавшихся по переулку. Наверняка они получили соответствующие инструкции, поскольку цепочка разделилась, как мы и задумывали. Во главе их стоял наш знакомый, в прежнем одеянии, но более тщательно вооруженный.

– Ждешь нас? – зашептал он. – Вот твои пистолеты и феска.

Он взял эти вещи из рук следовавшего за ним офицера в чине капитана. Пока я разводил людей, он оставался стоять возле дверей. Мои три комнаты были уже заполнены, когда он вошел. Хотя лестница скрипела, обошлось без шума.

– Зажги свет, – попросил он.

– Ты запер внизу дверь? – спросил я его.

– Запор задвинут.

– А охрана стоит?

– Охрана? Зачем?

– Я же тебе говорил, что живу здесь с сегодняшнего дня, ситуацию изучил недостаточно и допускаю, что те, кого мы ищем, попытаются ускользнуть через наш двор и наши ворота.

– Предоставь это мне. Я знаю, что делаю!

Когда свет зажгли, он сел у стенки и отдал приказ начинать. Ближайшие солдаты подняли ружья, чтобы прикладами расколотить стенку. Я бы назвал это глупостью, потому что, прежде чем первый проник бы туда, все в соседском доме были бы уже предупреждены об опасности. Нашелся все же один, кто сделал умнее – он развел доски в стороны и ножами отколупнул остальные. Тут же в образовавшуюся брешь полезли офицер и солдаты. Я решил идти в первых рядах и по возможности исправлять ошибки военных. Таким образом я оказался между моим офицером и капитаном. В покоях лежали шестеро или семеро напившихся и накурившихся опиума до одури. Мы перепрыгнули через них и ворвались в соседнюю комнату в тот момент, когда из нее выскальзывал последний «посетитель». Мы – следом.

Снизу донеслись шум и голоса – солдаты были уже там. В комнате, куда мы ворвались, имелись две двери. Вбежав в одну, мы оказались в тупиковых апартаментах. Там было полно юношей и девушек, молящихся, стоя на коленях.

– Часовых к двери! – скомандовал офицер.

Он прыгнул к другой двери, я – за ним. Тут мы столкнулись с Омаром.

– Наверху его нет! – крикнул он. – Надо бежать вниз!

Чувство мести загнало его наверх быстрее всех.

– Кто наверху? – спросил его офицер.

– Около двадцати парней. Я никого не знаю.

Он отстранил нас и побежал вниз. Мы пробирались через многие комнаты, все были хорошо освещены. Нападение оказалось столь неожиданным, что в доме не успели погасить свет. Позже я услышал, как охранник у ворот, завидев солдат, разрядил в них пистолет и исчез в темноте. Мы за шумом беготни не разобрали этого выстрела, но обитатели притона поняли его прекрасно: это знак крайней опасности, надо смываться. Поэтому мы и не обнаруживали никого в комнатах. Наконец нам удалось добраться до двери последнего помещения. Ее забаррикадировали изнутри. Пока солдаты прикладами пробивали себе путь через завалы, внутри тоже раздался сильный шум. Дверь была массивной и продержалась долго, за это время я сбегал к нам в дом за двустволкой, вспомнив, что у меня с собой лишь револьвер и пистолеты; нож забрал Омар.

Когда я вернулся с ружьем, дверь уже начала поддаваться. Те, кто находился за ней, держались до последнего – это был их последний бастион. Да и стена была не из дерева, а кирпичная, что тоже не ускорило штурм.

– Отойдите, – сказал я этим людям, – дайте мне!

Мой «медвежебой», приклад которого был обит железом, оказался лучшим пробойником, чем легкие винтовки защитников турецкого отечества. Два-три удара – и дверь была сметена. В этот момент раздался залп из десятка стволов, и несколько солдат упали, я же, стоя чуть сбоку, не был задет. Я уже хотел прыгать в проем вместе с офицером, как услышал нечто, что заставило меня замереть на месте.

– Сиди, скорее, на помощь! – донесся со двора слабый голос Халефа.

Значит, бравый хаджи попал в нешуточную заваруху, надо было спешить. Снова помчался я через череду комнат к нашей стене, по нашим уже помещениям, вниз по лестнице во двор. Путь неблизкий, за это время они могли уже прикончить бедного Халефа. Я снова услышал его крик, подскочил к деревянной стене во дворе нашего дома и выбил прикладом несколько досок.

– Держись, Халеф, я иду! – крикнул я ему.

– Скорее, сиди, я его поймал! – снова завопил он.

Старые гнилые доски отлетели, там, внизу, было совершенно темно, только сверкали вспышки выстрелов и раздавалась грязная ругань. Медлить было нельзя, и я спрыгнул в темень. Было невысоко, но я не очень удачно приземлился. Быстро вскочил на ноги.

– Халеф, где ты?

– Здесь, у двери!

Верный хаджи воспринял слова офицера близко к сердцу и, вместо того чтобы следовать с нами в соседский дом, побежал к нашей двери. Прятавшиеся в задней комнате люди действительно выбили тонкую стенку и выпрыгнули в наш двор. Половина уже находились внизу, когда мне удалось наверху раздолбать дверь. Они хотели скрыться через наш дом, но натолкнулись на Халефа, который, вместо того чтобы спрятаться в коридоре за дверью, открыто попытался их остановить. Выстрелы, которые я слышал, были предназначены ему; попали ли в него – не знаю, по крайней мере сейчас он стоял и оборонялся своим длинноствольным ружьем, взяв его за дуло.

Есть какое-то очарование в ближнем ночном бою. Чувства обостряются вдвое, видишь то, что обычно незаметно, природные инстинкты становятся еще сильнее, решения приходят быстрее. Мой приклад быстро расчистил коридор возле хаджи. Наши противники отступили под нашими ударами, но я думал лишь об одном: кого же имел в виду Халеф?

– Кого, Халеф? – бросил я ему через плечо.

– Абрахим-Мамура!

– Вон оно что!

– Он лежит, я его свалил!

– Наконец-то! Браво!

Несколько человек, вновь окруживших нас, вскоре были расшвыряны по сторонам. Меня больше всего волновал Абрахим-Мамур. Во дворе творилось что-то невообразимое, сверху то и дело спрыгивали люди, преследуемые солдатами, но я не обращал на них внимания. Я подобрал факел, зажег его и осветил лица лежавших на полу.

– Мне жаль Халеф, но его здесь нет!

– Как нет, сиди? Быть того не может! Я узнал его при вспышке выстрела!

– Значит, он ускользнул, а ты свалил другого. Где же он тогда?

Я поднялся и оглядел двор. Беглецы как раз перелезали через доски и кучи мусора, пытаясь выбраться из замкнутого пространства.

– За ними, сиди! – закричал Халеф. – Он где-то там!

– Это точно! Но так мы его не поймаем. Он должен быть у наших ворот. Пошли!

Я пробежал по коридору и распахнул дверь. Трое или четверо как раз выбирались из дома Баруха. Пятый, следовавший за ними и не замечавший нас, крикнул:

– Стойте! Держитесь вместе!

Это был он. Это был его голос, я помню его по той ночи на Ниле, когда он созывал своих слуг. Халеф тоже узнал его и завопил:

– Это он, сиди! За ним!

Абрахим услышал это и побежал не оглядываясь. Мы – за ним. Он огибал всевозможные углы, заворачивал в разные темные проулки, но я держался не менее чем в пятнадцати шагах от него, а Халеф был более прытким, чем я. Тот прыжок во дворе не прошел для меня бесследно, иначе я бы догнал его быстрее. Он был отменный бегун, и у моего Халефа отказывало дыхание.