– Не зайдешь ли сюда, господин? – обратился он ко мне. – А потом вместе вернемся домой.
Мы слезли с ослов, вошли под своды здания, где нас сердечно приветствовал молодой человек.
– Это мой сын Шафей ибн Якуб Афара.
Итак, теперь я знал имя нашего хозяина – Якуб Афара. Оно нередко на Востоке. Он назвал сыну наши имена и продолжал:
– Это мой ювелирный магазин, которым управляет Шафей с помощником. Прости, что он не может нас сопровождать. Он должен быть при магазине, ибо помощник ушел на праздник Эр-Рималь.
Я огляделся. Помещение было небольшое, но в нем было набито столько драгоценного товара, что мне, человеку бедному, стало просто не по себе. А Якуб все рассказывал и рассказывал о том, что на других базарах у него еще есть лавки с пряностями, коврами и высокоценными сортами табака…
Выпив по чашке кофе, мы уехали. Домой успели до наступления сумерек, как и планировали.
За время, пока меня не было, кто-то постарался и украсил мою комнату. С потолка свешивались лампы с ароматными цветами, по углам появились большие напольные вазы, тоже с цветами. Жаль, что я не понимаю язык цветов, иначе смог бы прочитать ответ благодарных слушателей на мой фортепьянный концерт!
Я лег на подушки и старался ни о чем не думать, но все же думал, непроизвольно возвращаясь мыслями к этому Абрахим-Мамуру. Что ему надо здесь, в Дамаске? Совершать очередные гнусности? Отчего бежал от меня, хотя у меня с ним пока никаких дел не намечалось? Как найти место, где он поселился?
Так я размышлял, слыша тем временем, как там, в коридоре, кипит жизнь. И вот в мою дверь постучались. Вошел Якуб.
– Господин, ты готов к ужину?
– Как прикажешь.
– Тогда пошли. Халеф, твой спутник, уже готов.
И он повел меня, но не в селамлык, как я предполагал, а двумя коридорами в переднюю часть дома и там открыл какую-то дверь, ведущую в большую, напоминающую зал, комнату. Освещенные сотней свечей, со всех стен, обтянутых шелком, смотрели изречения из Корана. Треть помещения была отгорожена тяжелым занавесом, держащимся на металлической штанге. В нем на высоте трех футов от пола располагались многочисленные потайные окошечки, что навело меня на мысль, что сзади, за шторой, спрятались женщины.
Около двадцати человек поднялись при нашем появлении и приветствовали меня, пока Якуб называл мне их имена. Среди них были двое его сыновей и три помощника. Халеф тоже был уже здесь. Видимо, ему весьма льстило это приглашение.
Поначалу, пока беседа еще не завязалась, пили ликеры и раскуривали трубки, а потом подали горячее и закуски, при виде которых мой бедный Халеф схватился обеими руками за свою жиденькую бороденку. Кроме уже известных мне блюд, подали мусс из свеклы и хабб эль-алс из индийских фиг и мирты; салат из зюб эль-бед – красного корня, похожего на морковь; жареный чеснок – шнурш эль-марут с запеченной крупной ящерицей, которую мой хозяин назвал добб. На вкус она оказалась весьма недурна. В дальних странствиях самое главное – забыть домашние правила и предрассудки… После еды быстро убрали тарелки и сосуды и вкатили пианино. Умоляющий взгляд Якуба сказал мне все без слов, и я приступил к исполнению своих обязанностей. Но поставил одно условие – убрать занавес. Якуб с ужасом взглянул на меня:
– Для чего, господин?
– Этот занавес будет пожирать звуки, и музыка не будет красивой.
– Но там же женщины!
– У них есть покрывала!
Только после долгих переговоров с гостями он отважился удалить занавес, и я увидел целых тридцать женщин, сидящих на мягких циновках прямо на полу. Я приложил все силы, чтобы развлечь их, спел несколько песенок, текст которых старался поточнее переводить на арабский прямо при исполнении.
Когда я закончил, Якуб позвал меня к окошку, выходящему на Прямую улицу. Там, внизу на тротуаре, голова к голове, стояла целая толпа слушателей. Интересно, о чем думали эти мусульмане, слушая меня? За кого меня приняли? Но гости Якуба явно не посчитали меня умалишенным и с неохотой покидали дом хозяина, договариваясь о новых встречах. Что касается дам, то мне довелось увидеть не только тридцать носов и шестьдесят глаз, направленных в мою сторону, но и голые ступни, потерявшие туфли, когда выбивали такт моей мелодии…
Якуб и его сын с уважением проводили меня в мою комнату и очень обрадовались, когда я позволил их родственнику со временем навестить меня. Тот сожалел, что его помощь не пригодилась.
– Ты доставил ему огромное удовольствие, – сказал мне Якуб. – Он любит музыку и весьма неглуп. Может говорить на языках итальянцев, французов и англичан.
– Он из Дамаска? – спросил я только из вежливости.
– Нет, – ответил Якуб, – он из Адрианополя, внук моего дяди. Его зовут Афрак бен Хулам. До этого мы его не видели, он прибыл с письмом дяди и припиской моего брата Мафлея из Стамбула ко мне, чтобы изучить купеческое дело.
– А почему он не пришел на вечер?
– Он устал и чувствовал себя неважно, – ответил Шафей. – Когда он вернулся с праздника, я сказал ему, что приехал Кара бен Немей и сегодня вечером будет музыка, он хотел прийти, но был болен и бледен как смерть. Но он все же слышал музыку, потому что спал поблизости…
Потом оба ушли, и я, наконец, смог отдаться отдыху. Как все-таки отличается сон на мягких подушках от сновидений на жестком песке или влажной, вонючей земле!
Рано поутру я проснулся от щелканья соловья, сидевшего на соседней с окном ветке. Халеф тоже уже поднялся, и когда я зашел в его «покои», он уже пил кофе с пирожным. Я составил ему компанию, а потом мы спустились во двор, чтобы возле бассейна раскурить по трубочке. Но, прежде всего я пошел взглянуть на лошадей. Они чувствовали себя прекрасно, уминая сочные фиги, – у них также не было поводов для беспокойства, как и у нас.
У колодца к нам подошел юный Шафей, чтобы попрощаться и пригласить нас на базар; он вынужден проводить там весь день, не полагаясь на помощников и родственников.
– Господин, я знаю, что ты хаким… – сказал он.
– Кто сказал тебе это? – прервал я его.
– Там, на Ниле, ты помог многим больным – Исла нам рассказывал. Я просил Ислу, чтобы он позволил тебе помочь еще кое-кому, но он не позволил. Он сказал, что эти болезни все равно повторяются.
Когда юноша отошел, я услышал звуки клавира. Это была легкая ищущая рука, перебиравшая клавиши, но тут пришел джибукчи, слуга, и попросил меня подняться. Там, наверху, стояла одна из родственниц Якуба. Она подошла ко мне с выражением глубокой грусти на личике.
– Эфенди, прости меня! Я мечтаю снова услышать ту вчерашнюю песню!..
– Ты услышишь ее.
Она уселась в углу и откинула голову к стене. Я заиграл. Это была восхитительная церковная песенка. Я несколько раз сыграл мелодию и спел несколько строф. Девочка закрыла глаза, полуоткрыла рот, как будто старалась, чтобы мелодия лучше вошла в самое ее нутро.
– Что-нибудь еще сыграть? – спросил я в заключение. Она подошла.
– Нет, эфенди, эта музыка не должна ничем дополняться. Кто у вас поет такие красивые песни?
– Ее поют в церквях мужчины, женщины и дети. А добрые папы поют их с детьми даже дома.
– Господин, как, должно быть, хорошо у вас жить! Любовь чувствует у вас себя свободно. Ваши священники добрее наших, раз позволяют петь такие песни, а наши до сих пор считают, что Аллах отнял у женщин их души. Аллах накажет их за эту ложь! А тебе, эфенди, большое спасибо!
Она вышла, а я долго молча смотрел ей вслед. Да, Востоку долго еще избавляться от его тысячелетних пут! Я пошел вниз и распорядился оседлать ослов – надо было сделать кое-какие покупки.
Спешить нам было некуда, поэтому мы по переулкам подались в еврейский квартал. Там хватало и богатств, и нужды. Между развалинами роскошных строений ютились жалкие хижины; мужчины ходили в потрепанных, с торчащими нитками лапсердаках, а дети – в лохмотьях и тряпье; женщины нацепляли поверх своих нехитрых нарядов всевозможные украшения. Наверное, они одевались так и во времена, когда пророк Исайя (3, 17-23) обещал отнять у них все их драгоценности.
