Но здесь не было ту-по, даже нисколечки. Мне нравились сокращенные академические уроки по утрам и свежий воздух весь оставшийся день. Мне нравилось возвращаться в отель и погружаться в горячую ванну, потом спешить на вечерние занятия, после них ужинать, лениво листать страницы учебников в импровизированном читальном зале и, наконец, без сил валиться в постель. А к концу второй недели я уже съезжала по всему склону для начинающих без единого низпадения и делала это, даже не ставя лыжи в позицию снежного плуга! Я, Доменика Сантолина Дун, стала горнолыжницей!

Сны Доменики Сантолины Дун

Я спрыгнула со скамейки подъемника на свежевыпавший снег и покатилась на лыжах с горы, а потом даже вверх в гору и снова вниз. Я перелетела через широкую, очень широкую расщелину и заскользила к подножию. Лихо объехав зрительскую трибуну для важных персон, я финишировала, и все мне аплодировали. Я выиграла. Не знаю, что именно я выиграла, потому что проснулась.

24. Бедствия

Две недели на горнолыжном курорте пролетели очень быстро, и мы снова возвратились в Лугано, и тогда мы узнали все о бедствиях.

Мы, конечно, и раньше слышали о разных бедствиях на уроках в школах и сталкивались с информацией о них в наших прежних жизнях. Ведь мы всегда имели доступ к телевизионным новостям и газетным статьям. Но возвращение в Лугано ознаменовало начало месячника глобальных бедствий: на уроках по каждому из предметов мы говорили о бедствиях - искусственных, то есть созданных или спровоцированных человеком, и естественных, природных. Мы говорили об озоновых дырах, об исчезновении видов животных и растений, о сокращении лесных массивов, о войне, нищете и СПИДе. Мы говорили о беженцах, геноциде и голоде.

Поскольку мы находились на уровне неполного среднего образования, то получали, по словам дяди Макса, “разбавленную” версию того, что преподавалось старшеклассникам. К нам на урок истории приходил старшеклассник из Ирака и рассказывал, каково им там было, когда американцы бомбили его страну. Кейсуки говорил об ответственности, которую он чувствовал перед всеми из-за участия Японии в развязывании Второй мировой войны, и о том же говорил мальчик из Германии.

Между нами разгорелась дискуссия по поводу пренебрежительного отношения к девочкам в некоторых странах и ужасающих случаев жестокого обращения с детьми по всему миру. Во время месячника мы ничего не ели один день в неделю, чтобы лучше понять страдания голодающих людей. Мы собирали деньги, консервы и одежду и передавали все это в благотворительные организации.

На одном из уроков нам показали документальный фильм о гибели людей в Руанде. Когда после его окончания мальчик из Руанды рассказал, как у него на глазах убили его мать. Мари вырвало. Многим из нас по ночам снились кошмары.

Дома тетя Сэнди упрашивала дядю Макса:

- Это слишком! Нельзя же собрать все мировые проблемы и вывалить их разом на головы несчастных детей!

И дядя Макс согласился. Он сам был ошеломлен происходящим, но не хотел менять программу, поскольку она была утверждена еще до того, как его назначили директором. Мы, учащиеся, были уже сыты по горло такими уроками, но в то же время продолжали жадно поглощать все новую информацию. Мы чувствовали себя такими защищенными в нашем привилегированном мире и одновременно - виноватыми, и эти уроки были нашим наказанием за то, что наша жизнь лишена бедствий, ставших повседневными для других людей.

Гутри совсем сник. Даже его походка изменилась - он передвигался, волоча ноги и бормоча что-то себе под нос.

- Что нам делать, Динни? - обратился он как-то ко мне. - Что мы можем сделать? Должны же мы что-то делать!

Гутри говорил, что бросит школу и отправится в разрываемую войной Руанду, чтобы оказывать помощь людям.

- Ты еще маленький, - возразил ему кто-то. - Тебя через границу не пропустят.

Он послал письма президенту США и швейцарскому послу. Он вступил в организации “Гринпис” и “Международная амнистия”. Он организовал дискуссионный клуб, назвав его “Объединяйтесь за мир!”. Спустя неделю своей деятельности Гутри воскликнул:

- Это ужасно! Все это одни только разговоры. Разговоры ни к чему не приведут. Люди умирают, Динни, и умирают не где-нибудь, а вокруг нас, повсюду. Людей одолевают голод и болезни, их убивают и мучают!

Я знала. Я сама думала об этом день и ночь. Однажды мне всю ночь снился кошмар про беженцев. Я пошла, разбудила дядю Макса и заявила ему:

- Что вы тут делаете? Почему вы не помогаете беженцам? Почему вы привезли меня сюда? Кто оплачивает мое пребывание здесь?

Пока я произносила эту тираду, проснулась тетя Сэнди:

- Динни!

Я вдруг вспомнила, что произошло в День благодарения, когда мы жили в Оклахоме. В школе меня просили принести консервы для нуждающихся семей. Мы делали продуктовые наборы, складывая консервы в коробки, а местные власти еще предоставляли для этой цели бесплатных индеек.

Учительница сказала, что желающие поучаствовать в доставке наборов нуждающимся семьям должны собраться в субботу на автомобильной стоянке, где нас будут ждать на своих машинах добровольцы из числа жителей городка.

Я тоже пришла и вместе с двумя одноклассниками села в машину к женщине по фамилии Берки. Это была очень веселая женщина.

- О’кей! - сказала миссис Берки. - У меня есть список с фамилиями и адресами, так что - вперед!

И в течение нескольких часов мы развозили наборы людям, жившим в домах, которые выглядели очень бедно. Одни жильцы этих домов были рады видеть нас, другие - нет, и мне было непонятно почему. Один мужчина отказался принять коробку и прогнал нас со двора.

- О’кей! - сказала миссис Берки. - Осталось заехать в два места. Дайте-ка посмотреть список. Одно находится на Колби-роуд. Сначала поедем туда!

- Мы тоже живем на Колби-роуд, - сказала я, и мне стало интересно, к кому из соседей мы заедем.

- Отлично! - воскликнула миссис Берки. - Показывай дорогу, чтобы мы не заблудились.

Мы выехали за город и вскоре без всяких проблем нашли Колби-роуд. Проезжая по улице, миссис Берки сверилась со списком и сказала:

- О’кей! Теперь нам нужен дом четыреста девяноста девять…

- Но… - начала и не закончила я.

- Это где-то близко, - сказала миссис Берки. - Вот четыреста пятьдесят пять…

- Но…

Мы подъехали к дверям нашего дома, и я почувствовала, что умираю тысячью смертей. Я просто окаменела, сидя в машине, а миссис Берки и двое моих одноклассников выпрыгнули наружу, достали коробку из багажника и направились к моему дому.

Моя мама открыла дверь, и на лице у нее появилось озадаченное выражение. Она посмотрела в сторону машины и увидела меня, окаменевшую, а потом улыбнулась миссис Берки, взяла коробку и поблагодарила ее. И тогда я вышла из машины и сказала миссис Берки:

- Я здесь живу. Мне не надо ехать дальше?

Миссис Берки покраснела и закрыла ладонью рот, а потом наклонилась ко мне и сказала:

- О, малышка, спасибо тебе за помощь, мне очень жаль, если… Я не знала… Я бы не…

- Все в порядке, - сказала я и пошла в дом.

Мама смотрела на коробку с консервами и говорила:

- Динни, нам эта еда сейчас пригодится, ты сделала доброе дело и не должна чувствовать себя из-за этого плохо.

Но я чувствовала себя из-за этого плохо, и мне не хотелось ходить в школу. К счастью для меня, как раз в это время отцу выпал новый шанс где-то в другом месте, и через месяц нас здесь уже не было.

Я вспомнила об этом, стоя в спальне тети Сэнди и дяди Макса в ту ночь, и сказала:

- Меня привезли сюда в благотворительных целях, правда? На самом деле я не должна быть здесь. Я должна быть вместе с беженцами. И вы тоже.

Дядя Макс пошел на кухню и сварил кофе, а когда вернулся, сказал:

- Динни, у детей тоже бывают проблемы. Они не всегда заметны, но они существуют. И кто-то должен помогать решать эти проблемы.