Белен не стеснялась говорить, что думает, или, по словам Кейсуки, “она нет уметь держать салями за зубами!” Если Белен считала, что ей несправедливо поставили низкую оценку, она шла прямиком к учителю и требовала: “Пожалуйста, объясните, почему у меня только тройка!” И если получала аргументированный ответ, никогда не спорила, как Лайла, а лишь обещала: “Ладно. Увидите, в следующий раз - лучше!”

Белен сказала, что родители запретили ей проводить время с Кейсуки. На мой вопрос почему она пожала плечами и ответила:

- Потому что он мне слишком нравится. - Должно быть, у меня был озадаченный вид, поэтому Белен добавила: - Они считают, я еще маленькая, ему нельзя нравиться мне так сильно, но он все равно будет мне нравиться. Ведь мои родители не могут видеть меня здесь, да?

Вот нашелся человек, который радовался, что родители не могут видеть его, и выглядел вполне довольным, что может поступать по-своему! А я только и мечтала о том, чтобы мои родители могли видеть меня! По ночам я излучала в их сторону свои образы и послания: “Вот я где! Вот, что я делаю, и вот, что я думаю! Вы меня видите?”

И я впервые задумалась о том, что, может быть, так и надо, может быть, им совсем не обязательно видеть меня, физически находиться рядом со мной. И еще я подумала о том, как удивительно, что однажды, не так уж давно, все были для меня чужими - и Гутри, и Лайла, и Белен, и Кейсуки, а я - чужая для них. Но вот уже мне хорошо и комфортно с ними, и они становились для меня такой же частью реальности, как моя семья. Это и есть - адаптироваться? И хорошо ли это?

Мне не хотелось начинать забывать моих родителей, мою семью, не хотелось, чтобы новые друзья фактически заменили мне родных людей. Потому что, если кто-то мог заменить мне родителей, значит, кто-то мог заменить им меня.

Вечером я написала домой длинное-предлинное письмо, в котором подробно рассказывала о том, что меня окружало, о людях, которые жили здесь рядом со мной. И еще я долго-долго перечисляла все, что помнила о них, моих родных. Когда письмо было закончено, мне стало так грустно и жалко себя, что я добавила постскриптум: “Не забывайте меня!”

Перед тем, как пойти спать, я прикрепила к окошку лист бумаги с надписью: “DOV’E ДИННИ?” (Где Динни?)

Когда в мою комнату зашел дядя Макс, чтобы пожелать спокойной ночи, он некоторое время внимательно изучал надпись, потом немного подумал, склонив голову набок, снова прочитал, посмотрел на меня, затем опять на надпись и сказал:

- Динни - в казе на Виа-Попорино, между Лугано и Монтаньолой, в Тичино, в Швейцарии, в Европе, на планете Земля. - Потом поцеловал меня в лоб, укутал мне ноги одеялом и погасил свет.

17. Борец

Однажды в ноябре, сидя на уроке английского, я что-то бездумно рисовала на полях тетради. На бумаге сначала выросла гора с прилепившимся к ее вершине домиком. Я уже собиралась пририсовать к пейзажу каких-нибудь людей, когда услышала, как мистер Боннер говорит, что один из персонажей рассказа является борцом и именно это делает его интересным. Потом мистер Боннер задал всем вопрос, согласны ли мы с его мнением и знаем ли, почему тот персонаж был борцом.

- Динни? - обратился он ко мне. - Ты как думаешь?

Рассказ был о мальчике, который очень хотел бегать быстрее всех, поэтому он все время тренировался, а потом на соревнованиях побежал быстрее ветра, быстрее, чем бегал когда-либо раньше, и все же не смог победить.

- Динни! - снова назвал мое имя мистер Боннер. - Ты не спишь? Ты можешь сказать нам, почему этот персонаж является борцом?

- Потому что он хочет чего-то и не может это получить, - ответила я.

- Ты хочешь сказать, он борется с тем, что хочет?

В разговор вступил Кейсуки:

- Он борется со своими ногами. Ноги слишком медленные!

Настала очередь Гутри.

- Может быть, он борется с самим собой? Ему хочется бежать быстрее, а не получается, правильно?

Все стали высказывать свое мнение. Я поймала себя на том, что внимательно слушаю. У меня возникло чувство, что я вот-вот, сию минуту, может быть, от следующего выступающего, услышу нечто очень важное для себя. Но это важное так и не прозвучало, оно все время словно ускользало из разговора.

В конце урока мистер Боннер в качестве домашнего задания попросил класс написать о том, за что каждому из нас приходилось бороться в жизни. И еще он предупредил, что не обязательно сдавать работу, если вещи, о которых пойдет речь, будут слишком личными, но показать ее должны обязательно.

Вечером у меня ушло три часа на то, чтобы написать все о моей борьбе. Когда я начинала, мне и в голову не могло прийти, что я за что-то борюсь. Никакой я не борец! Вот, оказывается, почему я совершенно не интересная.

Но потом я вспомнила, как боролась против того, чтобы меня увозили, мучилась, пытаясь понять, что со мной происходит, почему мои собственные родители услали меня от себя. Я написала о своей борьбе с ужасной тоской по дому, по близости родных людей, о попытках преодолеть чувство одиночества и собственной никчемности. Я писала и не могла остановиться. Я была Борцом с большой буквы! И мне вдруг стало легко и радостно: если я и в самом деле борец, значит, я - интересный человек!

Сны Доменики Сантолины Дун

Я была вся опутана веревками и прикована цепями к стене, и я лягалась и боролась, пытаясь освободиться. Я не собиралась сдаваться! Я стремилась к свободе, во что бы то ни стало!

Мимо темницы, в которую меня заточили, проследовала, как на экскурсии, группа школьников. Они показывали на меня пальцами и говорили: “Смотрите, какая интересная!”

Это заставило меня бороться еще сильнее. Я была чемпионом среди борцов.

Когда я проснулась, одеяло и простыня были все скомканы, а подушка валялась на полу у противоположной стены.

18. Известие

Зимние каникулы должны были начаться в середине декабря. Чем ближе было окончание занятий, тем больше ученики нашей школы мечтали о домашней еде и встрече со своими родителями. А еще всем хотелось поскорее поехать в Санкт-Мориц кататься на лыжах. Эта поездка была намечена на первые дни после каникул, когда все вернутся в школу.

В январе учащиеся вновь соберутся в кампусе, заполнят автобусы, отправляющиеся в Санкт-Мориц, и уедут на целых две недели. Там, на горнолыжном курорте, они будут целыми днями учиться кататься на лыжах, а академические занятия займут лишь несколько часов. Гутри и другие школьники, которые после каникул возвращались в Швейцарию, сразу назвали это событие главным в предстоящем году.

- Fantastico! - радовался Гутри. - Meraviglioso!* Динамит!

______________

* Чудесно! (Итал.)

Меня же ничего не радовало. Я не могла поехать домой на Рождество, потому что билеты стоили слишком дорого. К этому времени от мамы пришло всего лишь шесть писем, и ни одного - от Стеллы, Крика или отца. В один из конвертов были вложены фотографии Стеллы и ее ребенка. Мою сестру на них совершенно не узнать: волосы коротко острижены, лицо осунулось. Я поймала себя на том, что разговариваю со Стеллой на фотографии, как с живой: “Это ты, Стелла? - и пальцами касаюсь лица ребенка. - Как ты себя чувствуешь, малыш?” У малыша есть имя, Майкл, но такую крошку просто странно называть взрослым именем, поэтому я говорю ему “малыш”, просто “малыш”.

Однажды вечером, в начале декабря, когда мы с Лайлой возвращались из библиотеки, она сказала:

- Думаю, тебе следует знать, что я сюда не вернусь.

Налетевший на нас внезапный порыв ветра толкнул меня прямо в лицо, словно хотел опрокинуть и унести вниз по склону холма.

- Не вернешься? - переспросила я.

- После Рождества. Не вернусь. - Лайла натянула на лицо свой шарф, ветер подхватил его концы и хлестнул ими меня по затылку.