— Надеюсь, я умру раньше, чем боги и в самом деле заставят меня выбирать, — прошептала пересохшими губами Сайми. Парение частиц прекратилось, все они снова пеплом осели на плечи.

— Надеюсь, ты скоро будешь далеко отсюда, под защитой Бельда, на палубе русского корабля, — сердито ответил Волх.

— Ты спятил?! — вскинулась Сайми. — Ты что, всерьез думаешь, что я уеду?

— Ты обещала! — с детской досадой воскликнул Волх. — С этим условием я взял тебя в поход, а ты хочешь меня обмануть! Тебя накажут боги!

— А если я преспокойно уплыву в Киев, они меня наградят! — фыркнула Сайми. — Вот молодец, скажут. Бросила мужа погибать в этом окаянном городе, а про сына и думать забыла. И правильно, так и надо, другого заведешь, других нарожаешь! Да за кого ты меня принимаешь? Иди ты к лешему! Не поеду я никуда!

Голая, она вылезла из-под одеяла и села, поджав ноги. Подбородок у нее трясся от слез.

Волх схватил ее за плечо. Она дернулась, сбрасывая его руку. Он уговаривал сам себя: спокойно. В ссоре женщина все равно тебя перекричит. Надо найти слова, чтобы послушалась. А если нет — тогда уж велеть дружине, чтобы силой грузила ее на корабль.

— Послушай, — он снова попытался ее погладить, и на этот раз она стерпела. Он только слышал гневное посапывание. — Скажу тебе честно. Мы вряд ли сможем остановить врага. А если начнется осада, то живой Боян или мертвый, — ему лучше оставаться по ту сторону городской стены. Или ты хочешь, чтобы мы сидели здесь втроем и ждали, кто из нас первый умрет? Я не хочу, — яростно мотнул он головой. — Не хочу видеть здесь Бояна. И тебя тоже не хочу. Отпусти меня, — попросил он, заглядывая ей в глаза. — Если мне суждена смерть — дай встретить ее не оглядываясь. И если ты любишь меня, как говорила, ты меня послушаешь.

— Не смей ловить меня на слове… — всхлипнула Сайми, сжимая колени. Плечи ее опустились, решимость растаяла.

Волх привлек ее к себе и закрыл глаза. И снова потянулась к небу мерцающая пыль, которой он становился… Но это продолжалось недолго.

Булыня без стука ворвался в покои князя.

— Вы что, с ума все посходили?! — заорал он на Волха. — Один пьян, как свинья. Другой сопли распустил. Третий… Нашли время! — рявкнул он. — Там река тронулась!

Сердце гулко ударило в груди.

Ну, вот и все.

Волх почувствовал облегчение.

Он вскочил на постели, набросив шкуру на бедра.

— Выйди! — бросил он Булыне. — Ну, выйди же!

— Собирайся, — велел он Сайми, как только Булыня выскочил за дверь. — Я пошел искать Бельда.

Сайми проводила его тяжелым обреченным взглядом.

В библиотеке Волх застал только Клянчу. Воевода стоял порядком протрезвевший и очень злой.

— Булыня, собака бешеная, чтоб его леший побрал! — пожаловался он, отряхивая почему-то мокрые порты.

— Это он тебя облил? Водой? — возмутился Волх.

— Нет, не водой. Медом. Сделал из меня ловушку для мух, сучий сын. Мне к дружине идти, как я в таком виде? Засмеют!

— Переживешь, — отмахнулся Волх. — Где Бельд?

Этого Клянча не знал.

Волх выбежал на улицу.

Было еще темно. Шел снег — как будто боги в небесах ощипывали огромную белую птицу. Кружевные хлопья исчезали на темной земле, на плечах суровых, молчаливых, невыспавшихся людей. Хрустел под ногами песок. Это поднятое по тревоге ополчение маршировало к реке.

Во главе одного из полков шел Бельд с боевым топором на поясе. Волх окликнул его, но сакс продолжал шагать с каменным лицом.

Волх бегом припустил за воями. Он сгреб Бельда за грудки и выволок из строя. Сакс, глядя на него сверху вниз, упрямо мотал головой.

— Ты сейчас же… немедленно… забираешь Сайми, и вы грузитесь на корабль, — прошипел Волх. — Русы ждать не станут. Вы должны отплыть, прежде чем город будет окружен.

— Я никуда не поеду, — очень членораздельно произнес Бельд.

— Ты клялся! Не подличай! Поедешь! — задохнулся от бешенства Волх.

— Не поеду! — рявкнул Бельд. — Ты, наверно, спятил, если думаешь, что накануне последней битвы я сбегу из города как трусливый хорек! Это мой город! Я знаю его лучше тебя! Я знаю, сколько людей в нем живет, и сколько детей родилось на прошлой неделе, и на чьем дворе лучше всех несутся куры, и кто хвалит тебя, а кто поносит! И я свободен сражаться за свой город до самой смерти. А она — твоя жена, она хочет быть с тобой и в этом тоже свободна! Пусти, рубаху порвешь! Понимаешь, такие дела, отнюдь не весь мир пляшет под твою дудку, князь!

— Вообще-то я об этом еще в детстве догадался, — с горечью ответил Волх, отпуская перекошенный ворот.

— Прости, — опомнился Бельд.

— Прощу, если сдержишь слово, — твердо сказал Волх. Бельд посмотрел ему в глаза и покачал головой.

— Не могу…

Волх страдальчески поморщился.

— Ладно, раз так… Ты говорил что-то о свободе…

Сакс побледнел.

— Замолчи!

— Твоя свобода, Бельд, — возвысил голос Волх, — стоила очень дорого. Чтобы выкупить тебя у дана Хрута, убийцы твоей семьи, княгиня Ильмерь отдала сапфир ценой в три раба и туркменского жеребца. Она купила тебя, потому что я об этом просил. Бельд, ты должен мне за свою свободу. Я требую, чтобы ты вернул долг! Если хочешь — забудь, что ты мой друг. Только верни мне мою свободу. Увези Сайми из города. Поверь: даже заслонив меня собой в последний миг, ты не сделал бы для меня больше.

Полки проходили мимо. Их посыпал снег — как будто боги бросали к ногам героев белые цветы.

Сжав кулак, Бельд рубанул им по воздуху. Потом сказал как ни в чем не бывало:

— Дурацкая весна… То мороз, то снегопад… Нет ничего диковинней, чем снегопад весной. Я твой друг, Волх, и я тебе действительно должен. Пусть будет по-твоему.

Долговязая фигура сакса мгновенно растворилась в метели.

Боян этим утром тоже проснулся затемно. Сначала ему снилось, что он вернулся в утробу матери. Было очень тепло, темно и мягко. Время от времени неподвижность, в которой он покоился, колыхалась, как будто материнский живот поворачивался набок.

Потом оказалось, что это не сон. Бояна действительно окружали теплые, пушистые и несомненно живые тела. Когда он пытался шевелиться, они бурчали и взрыкивали, но лишь плотнее к нему прижимались.

— Кто здесь? Где я? — слабым голосом спросил мальчик. Он с трудом высвободил руку и яростно потер лоб.

Он помнил — свист в легких, бег, упругая весенняя земля под ногами, бешеные удары сердца в груди. Он, словно поднятый охотой зверь, чувствовал погоню за спиной. Потом это чувство пропало, и он остался один посреди леса.

Сначала он орал и прыгал от восторга, как безумный. Он жив! Он убежал от разбойников! Обогнал четверых здоровенных взрослых мужиков! Потом сердце ёкнуло. Маленький горожанин впервые очутился на запретном берегу, совсем один, обманутый сестрой, покинутый родителями. Ему стало тоскливо и жутко. А лес вокруг хлюпал и сопел на разные голоса.

Однако княжич постарался унять свой страх и поразмыслить. Спасаясь от погони, он все время бежал спиной к реке. Значит, если сейчас он пойдет направо, а потом еще раз повернет направо, то выйдет к реке ниже по течению — там, где Туйя показала ему отцовские корабли.

Однако в этом заколдованном лесу как будто не существовало ни прямо, ни направо, ни каких-либо других направлений. Боян шел и шел, уже смеркалось, ему грозила ночевка под открытым небом, — а река так и не показалась. Мальчик замерз, живот сводило от голода, ноги отказывались слушаться. Прошла уже целая вечность, а реки не было. Только померещится блеск воды за деревьями — и новое разочарование подкашивает силы.

Ночь Боян провел в корневище огромной ели. А утром ударил мороз, и мальчик вдруг ясно понял, что он никогда не вернется домой. Лесные духи вовсе не собирались ему помогать. Они играли с ним, как кошка с мышью, и спасли от разбойников только ради того, чтобы лес-людоед безжалостно выпил его жизнь. Мальчик упал на колени, расшибая замерзшие ладони, и разрыдался от жалости к себе и досады.