– Как им пользоваться?

– Разберемся! У тебя будет пять минут, чтобы скрыться незамеченной.

Дома Беловых и Ушаковых находились через дом друг от друга. Соседки, тетки Анны Пахомовой, в огороде не было. Зато со стороны улицы раздавался ее басовитый голос. Это значило, что Анна опять с кем-то лясы точит и это надолго. Пахомова мало говорить не любила. Толик выбрался на улицу и закричал:

– Нин, что поесть можно? Я голодный, как собака!

Сестра ответила:

– Сам не можешь в печку заглянуть?

– Не могу, руку растянул. Боюсь, пролью весь суп.

Нина выругала брата, распрямила затекшую спину и пошла к дому:

– Пойдем, горе мамино! Что-то вы сегодня рано явились.

– Это мы с Маринкой явились, а те все еще там сидят. Чего сидеть, все равно поклевки нет. Комары зажрали! Вот мы и удрали.

– А руку где успел растянуть?

– В берег влезал, да поскользнулся…

Едва дверь в дом хлопнула, Марина схватила рюкзак. Приоткрыв створку, прыгнула вниз и бегом рванула через огород Беловых к задней калитке. Благополучно миновала огороды и очутилась в своем дворе. На дверях висел замок. Она достала ключ из поленницы и открыла дом. Вбежав внутрь, бросила рюкзак у порога и направилась к зеркалу: лицо выглядело не лучшим образом, но и не так страшно, как она предполагала. Быстро скинула рубашку Толика. Достала из ящика свежую тенниску, лифчик, чистые брюки и переоделась. Синяки на боках действительно были страшными. Они приобрели зловещий багрово-фиолетовый оттенок. Девушка вздохнула: в субботу придется идти в баню последней, чтоб не заметили. Толик появился, когда она принялась за еду:

– Как себя чувствуешь?

– Нормально, только ребра болят. Не знаешь, они еще не явились?

– В доме Горевых тихо. Может, спят, а может и не пришли. Я не пойду и тебе не советую. К Лешке могу сбегать, если хочешь.

– Не надо. Я не собираюсь никуда идти. Колька – мой враг. Насчет Витька –не знаю. Пусть сам решает.

Она допила молоко. Стерла крошки со стола и ополоснула кружку. Пригласила:

– Проходи в мою комнату. Я сейчас…

Парень прошел в знакомую спаленку с уютными светлыми обоями в мелких розочках и сел за стол. Маринка вскоре вбежала в комнату с тюбиком и гримом в руках:

– Ты видел, как Нина этим красилась? Тогда замазывай!

Села на стул и подняв лицо кверху, застыла. Толик трудился около часа. Он даже вспотел от старания. Наконец объявил:

– Готово!

Она подбежала к зеркалу: на нее смотрело ее прежнее лицо. Только приглядевшись, можно было заметить слегка проступавшую синеву и припухлость под глазом и на скуле. Но Маринка вовсе не собиралась давать себя разглядывать. Она улыбнулась Толику:

– Тебе бы гримером работать! Здорово получилось!

Ни отец, ни мать вечером ничего не заметили. Да им и не когда было приглядываться: забивали привезенное с поля сено на сарай. Его была огромная телега, и им пришлось помахать вилами всласть. Маринка собрала в это время огурцы. Затем полила огород в одиночестве, таская воду из колодца на коромысле. Мать принялась за хозяйство: напоила поросят и овец, подоила корову. Дочь посолила огурцы в банки. Возле дома около девяти вечера раздался знакомый свист. Девушка выглянула из дверей. На верхней жердочке ворот, словно воробей, сидел Леха. В предзакатных лучах солнца его лица не было видно. Она вышла и подошла поближе. Тот спросил ее:

– Вы чего ночью с Толяном удрали и ни слова не сказали? Колька ночью в шиповник попал, все лицо исцарапал.

Она поняла, что Колька ничего ни брату, ни Лехе не сказал. Сообразила и другое: лицо Гореву она «разрисовала». Спокойно ответила:

–Комары закусали, а вы спокойно спали. Мы не стали будить.

Он возбужденно заговорил:

– Я к Горевым только что заходил! Колька с Витькой подрались. Дядька Леша с теткой Машей растаскивали, а сейчас отец сам Кольку свернутыми вожжами бьет. Сильно хлещет! Витька меня из дома выпроводил. У него все лицо разбито, а сам орет: «Ты мне теперь не брат! Сволочь ты, сволочь!». И чего они так распетушились? На рыбалке все нормально было. Может, ты сходишь?

Марина пожала плечами и отказалась:

– К дяде Леше под горячую руку я не хочу попадать. Завтра все узнаем!

– Тогда пошли за Толюхой и айда купаться.

Она хотела согласиться, но вспомнила о синяках на боках и отказалась:

– Купаться что-то не охота. Может, просто посидим у меня? Музыку послушаем. Я тут «Аббу» достала. Посиди здесь, вдруг Витек придет, а я за Толиком сбегаю.

По дороге она объяснила Белову создавшуюся ситуацию и о том, что услышал в доме Горевых Леха. Толик вздохнул:

– Дядька Леша может к твоим родителям прийти. Тогда всем влетит, и твои отец с матерью нам доверять перестанут.

– Тогда надо перехватить отца Витьки и Кольки по дороге.

– Как ты себе это представляешь?

– Придется посидеть часок на заборе возле нашего дома. Чем Леху отвлечь?

– Я знаю… – Белов развернулся и галопом припустил назад. Вернулся он с толстым журналом: – Леха, смотри, что у меня есть! Батька в городе купил. Домой дать не могу, ругаться будет. Давайте посмотрим втроем…

Они расположились на бревнах, разглядывая альманах об охоте. Алексей Горев появился через двадцать минут. Он был далеко, а Маринка уже определила, что мужик страшно расстроен. Он шел торопливо, слегка припадая на левую ногу, и не поднимал головы от земли. Она незаметно толкнула в бок Толика и указала глазами на мужчину. Тот кивнул и тут же обратил внимание приятеля на снимок тульского ружья. Принялись обсуждать достоинства оружия. Девушка встала и пошла навстречу старшему Гореву. Посреди улицы остановила:

– Дядя Леша, вы к нам? – Он не решился поднять на девчонку глаза, лишь кивнул. Она попросила: – Не ходите. Мои ничего не знают. Не надо позорить меня и Николая. Пусть это останется между мной, вами, Толиком и Николаем с Витьком. Николаю передайте, чтоб и близко ко мне не подходил, а если тронет Толю, будет иметь дело с тремя противниками. Витек пусть приходит, как и прежде.

Алексей Гаврилович выдохнул облегченно и поднял голову:

– Марина, я этого кобеля всего вожжами исхлестал. Марья белугой на сеновале ревет, боится твоей матери на улице в лицо посмотреть. Если бы не Витька и не узнали бы! Впервые своего младшего в такой ярости видел. Спасибо, что не рассказала. Твой-то батько точно бы схватился за ружье и убил моего Кольку. Ох, как стыдно! Прости нас, девочка!

– Ладно, дядя Леша. Вы тетю Машу успокойте и пусть тоже молчит.

– Спасибо, Марина, что не посадила моего дурака. Тогда я пойду.

– Идите. Пусть Витек завтра ко мне один придет. Поговорить надо.

– Ладно. Скажу.

Алексей Гаврилович развернулся и отправился домой. Марина вернулась к приятелям. Леха даже и не заметил ее отсутствия, настолько Толик заговорил его. Белов посмотрел на девушку, и она чуть кивнула.

Витек пришел в начале десятого утра. Блестящие серые глаза хмуро смотрели из тьмы синяков. Практически все лицо было одним сплошным синяком. На скуле красовалась царапина. Губы распухли. Он остановился у двери, не решаясь пройти дальше, как раньше:

–Здравствуй, Марин. Батька сказал, что ты поговорить со мной хотела…

Она удивленно смотрела на приятеля:

– Проходи, Витек! Как узнал?

Он сел на диван в кухне, уставившись взглядом в пол:

– Эта сволочь, мой братец, вчера вечером сказал, что Толяна утопит. Я спросил – за что? Колька объяснил. Ненавижу его! Жалко, что Белов мне ничего не сказал, когда пошел. Я б его не один раз той палкой огрел! Хотя, понять можно, а вдруг мы заодно…

Он встал, собираясь уйти, но она удержала за руку. Снова заставила сесть и сама присела рядом на край:

– Вить, ты за действия брата не отвечаешь. Я по-прежнему считаю тебя другом. Лешке ничего не говори. Лучше, чтобы не знал. Все же младше всех. Скажи, что подрались из-за личного и он тебя задел. Николай сейчас где?

– В сарае отлеживается. Отец ему всю рожу исхлестал. Весь в синяках. Мало еще досталось, я так считаю. Он теперь недели полторы или две на улицу и носа не покажет.