Маринку вызвали к директору первой. Она стояла, гордо подняв голову, что еще больше распаляло учителей. Директор грозил сдать ее в милицию за хулиганство. Требовал выдать сообщников, хотя прекрасно их знал. Стуча кулаком по столу, спрашивал, из-за чего она так поступила, но Ушакова молчала, как партизан. Она вообще не произнесла ни слова. Завуч потрясала кулаками и грозилась не допустить до занятий. Дело закончилось тем, что Юрий Семенович сказал:

– Без родителей в школу завтра можешь не появляться.

Маринка кивнула и вышла из кабинета. Приятели сидели на скамейке напротив двери. Она чуть заметно покачала головой, предупреждая о молчании. Никто из мальчишек не выдал свою «атаманшу». Они молчали, как и она. Когда последний из «допрошенных» вышел за дверь, директор искренне расхохотался, к удивлению коллег. Объяснять он ничего не стал.

Маринка встретила отца у дороги, когда он возвращался с работы и сразу сообщила:

– Пап, тебя в школу вызывают.

Иван Николаевич отнесся к ее словам спокойно. Он даже шаги не замедлил. Повернув голову, поинтересовался:

– Что натворила?

– Классную подорвала бомбочкой с сажей.

Отец слегка приподнял бровь и посмотрел на дочь. Она вздохнула, всунув узкую ладошку в его руку и приноравливаясь к широкому шагу:

– Понимаешь, я не только по учебнику биологию учу, но многое из других книг узнаю. Когда Валентина Петровна учила, она не требовала строго по учебнику рассказывать и сама очень интересно говорила. Машке не нравится. Только и твердит: «Ближе к тексту». Когда я позавчера отвечала, она мне единицу поставила за то, что не по учебнику. Потом бездельницей, дурой и хулиганкой назвала при всех, хотя я даже не спорила. Ее любимчики-подхалимчики хихикать начали на перемене, пришлось уму-разуму поучить. Машка в класс зашла, схватила меня за ухо и в угол толкнула. Чуть ухо не оторвала. Приказала, чтоб всю перемену там стояла. Словно маленькую первоклашку! Вот, сам полюбуйся…

Оба резко остановились посреди дороги. Маринка откинула в сторону рассыпавшиеся по плечам волосы, и Иван Николаевич с ужасом увидел надорванное и распухшее сверху ухо дочери. Он крякнул и зашагал дальше, искоса поглядывая на Маринку:

– Сходим, дочь! Только матери не говори. Я завтра, как обычно, на работу уйду. А на самом деле тебя на углу улицы подожду.

Возле кабинета директора, на очень хорошо знакомой деревянной скамейке со спинкой, уже сидели ее приятели с родителями. Иван Николаевич поздоровался со всеми. Взяв дочь за руку, решительно вошел в кабинет. Отмытая классная руководительница ни разу в жизни не слышала о себе столько нелицеприятных слов. Классная сидела багровая от унижения, готовая вот-вот взорваться от злости. Ушаков откинул волосы дочери в сторону и продемонстрировал директору и завучам гноящуюся ранку на ухе. Потребовал у Маринки:

– Расскажи им дочь, за что ты подорвала эту, так сказать, «учительницу». А то я смотрю, она из себя невинную жертву строит! Унижать достоинство ученика можно, а достоинство учительницы – нельзя. Это уже не первый случай, когда Мария Васильевна отыгрывается на Маринке. Сколько можно?

Девочка заговорила. После ее рассказа директор покосился на Марию Васильевну, на завучей и вызвал одноклассников Маринки. Все подтвердилось. Упора на взрыв Юрий Семенович больше делать не стал и в милицию сообщать расхотел, только посетовал:

– Не стоило так поступать. Пришли бы и мне все рассказали, тихо и спокойно.

Маринка категорично заявила:

– Я вышла из того возраста, чтобы к вам бегать по любому поводу. Меня отец ябедничать не учил! Зато всегда требовал, чтоб сама разбиралась с проблемами.

Иван Николаевич улыбнулся и покачал головой:

– Да уж, разобралась!..

Директор не стал вызывать в кабинет ее приятелей с родителями. Все и так было яснее ясного. Вышел и отпустил всех, попросив:

– Больше так не делайте! Понимаю, что вы друзья, но так тоже негоже поступать. Мария Васильевна все же взрослый человек.

Отпустил и Маринкиного отца, пожав руку на прощание. Марию Васильевну попросил задержаться. Проговорили они долго. Классная дама выскочила от директора с горящим от злости лицом. Первого и второго уроков у седьмого класса так и не состоялось. У классной после взрыва появилось прозвище – «Рожа в саже», а у Маринки новая кличка – «Сапёр». Ни один из учителей больше не рисковал оскорбить или задеть ее. Мария Васильевна тоже притихла и больше не требовала от нее ответов «по учебнику». Несправедливо поставленную единицу она вынуждена была убрать из журнала и дневника Маринки, по требованию директора, с помощью резинки.

К шестнадцати годам Марина превратилась в симпатичную девчонку с замашками пацана. Толстенная золотистая коса лежала на спине, оттягивая голову назад. От этого ее лицо всегда было гордо приподнято. Матовая светлая кожа казалась прозрачной. Тонкие темные брови ровными стрелками разлетались к вискам. Зеленые глаза в длинных черных ресницах смотрели лукаво. Она по-прежнему дружила с братьями Горевыми, Лешкой Сухановым и Толиком Беловым. Наступили летние каникулы.

С недавних пор девушка стала замечать, что Колька Горев часто и подолгу задумчиво глядит на нее. Он наблюдал, как она поворачивает голову, как перелетает от резких движений тяжелая коса. Таясь, смотрел на торчащую вверх грудь с четко проступающими сосками и тоненькую талию, обвитую ремнем от брюк. От этого взгляда она чувствовала в себе что-то необычное и смущалась.

Он был старшим в их компании и на полтора года старше ее. Николаю уже исполнилось семнадцать. Он превратился в красивого парня, на которого поглядывали многие девчонки из ее класса. Широкие, как у взрослого мужчины, плечи. Темно-серые глаза с густыми ресницами. Яркие, словно у девушки, губы и красивый овал лица. На загорелом подбородке проступал легкий пушок, золотившийся на солнце. Темно-русые волосы слегка вились, и роскошный чуб свисал на правую бровь.

Ушакова не раз замечала завистливые взгляды одноклассниц, когда разговаривала с Колькой на переменах. Сама Маринка относилась к нему по-прежнему и считала просто другом. Могла толкнуть в шутку или дать подзатыльника, он же в последнее время таких вольностей себе уже не позволял. Стал сдержаннее и лишь усмехался на шалости подружки. Однажды Горев подошел к ней, выждав момент, когда друзья убежали:

– Марин, пошли сегодня в кино?

Она кивнула:

– Сейчас ребятам скажем и пошли. А что за фильм?

Он помялся:

– «Зорро». Я бы хотел только с тобой пойти…

Она изумленно посмотрела на него:

– А как же парни?

– Марин, забудь о них хотя бы на сегодня.

Девушка спросила, заглядывая парню в глаза:

– Что случилось? Ты хочешь о чем-то поговорить?

Николай пожал плечами, выдерживая ее взгляд:

– Ты не замечаешь, что я вырос из детского возраста? Мне на следующий год в армию идти. Ты мне нравишься теперь не как пацан, а как девушка.

Все же Горев не выдержал до конца ее пытливый взгляд и отвернулся. Маринка тоже отчего-то смутилась. Почесала щеку пальцами, посмотрела на широкие плечи приятеля и до сознания начало что-то доходить. Девчонка покраснела до корней волос и выпалила:

– Вот этого я от тебя не ожидала!

Он вскинул голову, словно пружина и с горячностью сказал:

– А что удивляться? Ты красивая стала! Толик, Витька и даже Леха засматриваться начинают. Детство проходит, Маринка… Пойдешь в кино или нет?

Она посерьезнела. Потупилась, поковыряла носком кеды траву и кивнула:

– Ну, пошли, сходим!

Они шли по деревне рядышком и впервые не всей командой. Парень был одет в светло-голубую рубашку и тщательно отглаженные черные брюки. Девушка надела черную юбку в складку и белую блузку с рукавами-фонариками. Старый приятель показался Маринке незнакомцем. Она впервые не знала, о чем с ним говорить. Искоса поглядывала и молчала. Коля тоже молчал. Лишь возле клуба почти грубо оттолкнул ее руку с деньгами от кассы: