– Как вас зовут? – спросил он дворецкого.

Тот слегка опешил.

– Иван Парфёнов…

– Иван, а по батюшке?

Дворецкий ещё более удивился, но ответил:

– Иван Иванович я, стало быть…

– Вот что, Иван Иванович, – строго сказал Фёдор Михайлович. – Елизавета Яковлевна очень больна. Расшиблась, когда на кладбище была: платье за решётку зацепилось…

Дворецкий молча, без улыбки, смотрел на Фёдора Михайловича.

– Я хочу позвать врача…

– Это хорошо, – сказал Иван Иванович.

– Ну, хорошего пока мало… Вы знаете доктора Кошлакова?

– Нет. Фамилия мне известна, об нём часто в газетах пишут…

– Ага! – обрадовался Фёдор Михайлович. – Значит, вы и газеты читаете?

– Читаем-с, – поджав губы, ответил дворецкий, и посмотрел на собеседника сверху вниз.

– Ну, так вот что, любезный Иван Иванович… Вот вам записка для доктора Кошлакова. Он живёт на Невском, в доме Голланда.

– Знаем-с мы этот дом, – кивнул дворецкий.

– Очень хорошо. Вот, возьмите записку и деньги на извозчика. Слуге доктора, Василию, скажете, что вы от Фёдора Михайловича. Только поторопитесь, ради Бога.

Иван Иванович молча взял записку и деньги, развернулся и вышел.

Хлопнула дверь.

Фёдор Михайлович вернулся в гостиную.

Елизавета Яковлевна, бледная, как полотно, лежала, глядя в потолок.

– Я посижу пока возле вас, – сказал Фёдор Михайлович. – Вам сейчас нельзя быть одной.

Приехал Кошлаков, осмотрел Елизавету Яковлевну, поводил медицинским молоточком перед её глазами.

– Ничего опасного не нахожу, Фёдор Михайлович, – сказал он устало. – Сильные ушибы. Есть лёгкая степень сотрясения мозговой оболочки. Челюсть не повреждена. Я пропишу примочки. И, разумеется, строгий постельный режим.

Фёдор Михайлович кивнул. Елизавета Яковлевна по-прежнему молчала. Глядела в потолок. Под глазами у неё натекали громадные синяки.

Когда Кошлаков уехал, Фёдор Михайлович поднялся:

– Я, с вашего позволения, приду завтра. Примочки ваш дворецкий доставит вам с утра. А вы уж, пожалуйста, лежите. Пусть и кушанья вам подают прямо в постель.

Елизавета Яковлевна прикрыла глаза, отвернулась.

– Ах, уходите. Не хочу я кушать. И вообще ничего не хочу.

Фёдор Михайлович слегка поклонился и вышел. Подозвал Ивана Ивановича, вручил ему рецепт:

– Сходите утром в аптеку. И, прошу вас, последите, чтобы Елизавета Яковлевна не вставала – так доктор велел.

Потом, уже надевая пальто, спросил:

– А что, прислуги женского полу у вас нет? Горничной, например?

– Горничную Елизавета Яковлевна рассчитала, – сообщил дворецкий. – В целях экономии. Но есть кухарка: она сейчас спит в своей комнате.

– Понятно, – кивнул Фёдор Михайлович. – Значит, с утра переговорите с кухаркой, – пусть посидит возле Елизаветы Яковлевны, поможет. Если будет необходимость, я пришлю сиделку; не беспокойтесь, из своих средств.

Иван Иванович с угрюмым видом кашлянул в кулак.

– Как вам будет угодно.

Елизавета Яковлевна поправлялась медленно. Несколько дней прошло, пока она не почувствовала себя более-менее сносно. Фёдор Михайлович, пришедший её навестить, решил воспользоваться этим моментом.

– Вот что, Елизавета Яковлевна, – сказал он серьёзным тоном, присаживаясь, по обыкновению, на стул у кушетки. – Думаю, вам нужно сменить квартиру. А ещё лучше – совсем уехать из Петербурга… У вас есть родня?

Елизавета Яковлевна, отвернув лицо – стеснялась зелёных кругов вокруг глаз, – глухо ответила:

– Нету. Родители давно преставились, а с другими я никаких связей не поддерживала.

– Гм… – Фёдор Михайлович задумался. – В таком случае, можно купить домик где-нибудь в Эстляндии…

– Купить! – с горечью повторила Елизавета Яковлевна. – На что же я куплю? У меня нет средств!

– Ну, средства найдутся, если вы решитесь. Я могу пригласить знакомого оценщика. Он купит оптом мебель и всё, что вы захотите продать…

Елизавета Яковлевна помолчала.

– А как же бумаги Льва Саввича? Тут за ними уже приходили из министерства и из Особого присутствия. Да я их выгнала…

– Ага… – пробормотал Фёдор Михайлович. – Так я и думал. Значит, бумаги нужно перепрятать.

– Куда? – с тоской воскликнула Елизавета Яковлевна, забыв про синяки. – Там, в кабинете, такой несгораемый шкап стоит, – его с места не сдвинешь! А шкап заперт, и ключа у меня нет.

– Где же ключ? – заинтересовался Фёдор Михайлович.

Елизавета Яковлевна как-то странно скосила глаза и ответила:

– Да Бог его знает! То ли спрятан где-то в столе, то ли в министерстве остался…

Фёдор Михайлович задумался. Молчание прервала Елизавета Яковлевна:

– А вы думаете, – тихо спросила она, – что это всё из-за его бумаг?

– Что?

– То… Что Льва Саввича убили, а теперь и меня хотели. Там, на кладбище.

Фёдор Михайлович пытливо взглянул на неё, помедлил и кратко ответил:

– Возможно.

Елизавета Яковлевна снова отвернулась, всхлипнула:

– Никуда я не поеду. Надо ещё могилу поправить – провалилась совсем…

– Ну, могилу уже поправили, – отозвался Фёдор Михайлович. – На днях чугунное надгробье с крестом поставили, песку подсыпали – всё в лучшем виде.

– Кто же это постарался? – со скрытой иронией спросила Макова.

– Кто? Константин Петрович Победоносцев. Кажется, вы виделись с ним на похоронах.

– Это который в очках, на сову похож? – Елизавета Яковлевна усмехнулась. – Вот уж никогда не поверю!

– Почему же?

– Да потому… Потому, что он-то Льва Саввича и убил!

Фёдор Михайлович в изумлении откинулся на спинку стула, во все глаза глядя на Елизавету Яковлевну.

– С чего вы это взяли? – наконец выговорил он.

– А с того… Помню я, как он на Льва Саввича смотрел, на портрет в крепе… И как на меня посмотрел, выходя.

Фёдор Михайлович слегка натянуто рассмеялся:

– Ну, извините… Я Константина Петровича давно знаю и уважаю. И не могу поверить, чтобы он оказался замешан в этой истории!

– Плохо, значит, знаете! – сквозь зубы ответила Макова, повернулась к стене, завозилась, роясь под подушкой.

Потом внезапно обернулась и протянула Фёдору Михайловичу связку ключей.

– Нате… – сказала просто. – Тут и от кабинета, и от секретных ящиков в столах. И от шкапа несгораемого…

Фёдор Михайлович в изумлении смотрел на неё.

– Берите, что ли! – повысила голос Елизавета Яковлевна. – Пока не передумала. Если там бумаги такие, что из-за них убить могут, – возьмите их да унесите.

Фёдор Михайлович взял тяжёлую связку.

– Откуда же они у вас?

Елизавета Яковлевна, глядя в потолок, ответила:

– Давно сделала, со слепков… Деньги я у Льва Саввича искала… Дура.

И вдруг заплакала навзрыд.

Фёдор Михайлович вынес из кабинета две основательные связки бумаг. Сказал Ивану Ивановичу:

– Упакуйте-ка это… Хоть в чемодан, что ли. Или в ящик.

Иван Иванович посмотрел на связки. Кивнул.

– И спрячьте покуда у себя в комнате. Вечером я приду, увезу. Только помните: цены этим бумагам нет. Они сейчас человеческих жизней дороже.

Иван Иванович пытливо взглянул в глаза Фёдора Михайловича, серьёзно кивнул. Сказал вполголоса:

– Понимаем-с.

– И после о них – никому ни звука! – строго сказал Фёдор Михайлович. – Иначе… Не только хозяина потеряете… Или хозяйку. Может статься, что и собственную голову.

Дворецкий снова кивнул.

Выйдя от Маковой, Фёдор Михайлович глубоко задумался. При всей её простоте, она проницательна и откровенна. Но Константин Петрович Победоносцев? Неужели?