В третьем этаже гостиницы окно было выворочено, стена вокруг проёма покрыта копотью. Чёрно-серый дым валил наружу.

– Ну-ка, раздайся! – командовал полицейский чин. – Дайте дорогу пожарной команде!

Приехал градоначальник генерал Зуров.

Выйдя из кареты, ринулся в гостиницу с толпой полицейских. Ему навстречу бежал обер-полицмейстер Дворжицкий. Его лицо было испачкано копотью, он доложил:

– В одном из нумеров произошёл пожар. Уже почти потушили: вёдрами воду плескали. Сейчас вынесут постояльца. Только вид у него, доложу я вам…

Пронзительные чёрные глаза Зурова уставились на Дворжицкого:

– То есть?

Обер-полицмейстер слегка замялся, ответил, понизив голос:

– Руки оборваны…

Зуров оглядел вестибюль, приказал:

– Удалите всех посторонних. Кто же этот постоялец?

– Покамест известны лишь фамилия и звание.

Дворжицкий оглянулся на метрдотеля, стоявшего наготове с регистрационным гроссбухом в руках. Метрдотель тотчас подскочил, распахнул книгу, ткнул пальцем.

– Долженков Никита Петров, мещанского звания. Прибыл в гостиницу вчера, имел при себе большой багаж. Объяснил, что приехал в Питер по торговым делам из Торжка.

– Что за багаж? – спросил Зуров.

– Баулы, чемоданы… Дежурил администратор Чернозубенко. Он уже здесь. Прикажете позвать?

Зуров кивнул.

Чернозубенко – молодой человек во фраке, коротко стриженый, в очках, – сказал:

– Багаж ломовой извозчик доставил. Он же и наверх подымал. Упарился. Сказал, что чемоданы неподъёмные. Кирпичи, что ли, говорит, барин за собой таскает? А барин, дескать, ему: нет, это книги.

Метрдотель с видом человека, всё понимающего, заметил:

– Ага, книги… Знаем мы эти книги!

– Что вы хотите сказать? – повернулся к нему Зуров.

– Так, ваше высокопревосходительство, разве книги взрываются?

Зуров переглянулся с Дворжицким.

– Ну-ка, ну-ка… Значит, вы слышали именно взрыв?

– И ещё какой! Все соседние окна повынесло, а в стене дыра сделалась, – хоть в соседний нумер проходи!.. – сказал метрдотель.

– Довольно, – прервал Зуров. – Расскажете всё Кириллову, в сыскном отделении. – Он взглянул на обер-полицмейстера: – Я слышал взрыв. Да, видимо, и весь город слышал.

– А вот и постояльца несут… – сказал Чернозубенко, отступая.

Двое перепачканных копотью полицейских тащили на обгорелом одеяле труп Долженкова. На труп было страшно смотреть: взрывом у него снесло лицо, вскипевшая черная кровь покрывала остатки головы, обрубки рук, покалеченную грудную клетку. И на фоне чёрной крови – белые осколки костей, торчащее ребро, два зуба…

– Чего вы его прете, как на выставку? – рявкнул Дворжицкий на полицейских. – Прикройте хоть тряпкой какой, что ли!

Прибыли Кириллов и Фомин, начальники сыскных подразделений жандармерии и полиции. Зуров сумрачно взглянул на них и коротко сказал:

– Бомбист. Динамитчик… Доложите мне через час о ходе дела. Я сейчас же еду в Аничков дворец. Если задержусь, – приезжайте туда же. А вас, – кивнул он Дворжицкому, – я попрошу оставаться здесь до окончания предварительного следствия.

Оглядел вестибюль, заметил у выхода полицейских, удерживавших огромную толпу.

«И откуда их столько набежало? » – удивился Зуров.

В летнее время Петербург обычно пустел до того, что напоминал какой-то огромный каменный некрополь…

– Фёдор Михайлович!

Достоевский, шедший по Невскому своей обычной торопливой походкой, вздрогнул. Рядом с ним остановилась пролётка, из неё выскочил Николай Николаевич Страхов – известный литератор, завсегдатай литературных салонов, а также личный друг всех русских писателей. Про Страхова даже шутили: он дружил со всеми – от Державина до Крестовского…

Николай Николаевич был взволнован, его полное лицо румянилось.

– Фёдор Михайлович! Никак не ожидал увидеть вас в Питере! Думал, вы ещё в Германии, в Эмсе… Здравствуйте, здравствуйте, дорогой вы мой! – и полез целоваться.

Достоевский, едва скрывая брезгливость, отстранился.

– Ну что вы, ей Богу, – пробормотал чуть смущённо. – Словно года четыре не видались…

– Ну, не четыре года, так два месяца! А я у графа Льва Николаевича Толстого гостил, в Ясной Поляне. Два месяца прогостил, он ещё упрашивал остаться, – так я насилу отвязался…

Достоевский помрачнел. Страхова часто заносило. Гостил он у Толстого, вероятнее всего, не больше двух дней. Липучий человек, фантазёр, но, кажется, открытая душа…

– Слышали взрыв? – спросил Страхов.

– Да кто же его не слышал… Так грохнуло: я уж подумал, опять на Дрентельна покушались.

Страхов сделал таинственное лицо:

– Нет, не покушались! Террорист, представьте себе, в нумере «Астории», с видом на Исаакий, мастерскую устроил: бомбы изготавливал! Ну, и что-то не так сделал: рвануло! Сам в клочья, горничная в клочья, в соседних нумерах постояльцев кого поубивало, кого контузило! Представляете? Представляете?

– Да уж… Картина!.. – согласился Фёдор Михайлович. – Выходит, они уже начали…

– Начали – что? – насторожился Страхов.

Достоевский пожал плечами.

– Войну.

– Войну? То есть, теперь не револьверы и кинжалы, а и бомбы в ход пойдут? – Страхов задрожал от любопытства.

Достоевский знал: всё, что он сейчас говорит Николаю Николаевичу, завтра же будет известно во всех салонах, редакциях, литературных кружках…

– Видимо, так, – осторожно ответил он. – И те, другие, тоже начали…

– Кто это «другие»? Кто? Кто?

Достоевский усмехнулся:

– Да уж известно, кто: полиция, жандармы…

Жадный огонёк в глазах Страхова потух.

– A-a… – протянул он разочарованно. – Ну да, жандармы… Конечно…

Он замолк с обиженным видом. Но тут же снова загорелся:

– А вы про Макова слыхали?

Достоевский нахмурился:

– Да.

– Там, за границей слышали? А вы когда вернулись? – затараторил Страхов.

– Недавно, – кратко ответил Достоевский.

– Верно, вы не всё слышали! – обрадовался Николай Николаевич. – Ведь Маков, наш неподкупный министр, оказывается, на взятках попался, представляете?

– Я слышал – на растрате, – осторожно заметил Фёдор Михайлович.

– Ну да, ну да! И растрата была! Да ещё какая – миллион целковых! А? А?

Достоевский рассердился:

– Ну что вы разакались? Выкладывайте, коли что знаете!

– А вот и знаю! – ребячливо обрадовался Страхов и даже ладони потёр. – Из-за жены-с! Из-за супруги своей господин министр пострадал! Говорят, жёнушка его за один поход по модным магазинам сто тысяч могла оставить! Представляете?

– Представляю, – кивнул Достоевский, совершенно не представляя себе, на что можно потратить сто тысяч. Разве что она весь магазин скупала, вместе с помещением, да не один магазин, а с десяток. – Только не представляю, куда она наряды складывала и драгоценности прятала… – Достоевский усмехнулся: – Или бриллиантами все вазы заполнила?

Страхов не понял издёвки; услыхав про бриллианты в вазах, снова заволновался. «Ну, теперь эти вазы с бриллиантами пойдут гулять по Петербургу», – с неудовольствием подумал Фёдор Михайлович.

– Вот-с! Сами говорите – бриллианты… Ну, где ж честному министру Макову такие деньги взять? – вдохновенно продолжал Страхов. – Вот и приходилось ему идти во все тяжкие, хапать, где ни попадя. А когда дело вскрылось, он и утопился. Концы, как говорится, в воду…

Достоевский сумрачно посмотрел на Страхова.

– Николай Николаевич! Вы ведь, кажется, торопились куда-то? Вас пролётка ждёт.

– Пролётка? А что пролётка? Она подождёт!

– Да, но за ожидание извозчики тоже деньги берут, – с некоторым ядом произнёс Достоевский.

Страхов мгновенно изменился в лице.

– Да, верно, верно… Берут. Да ещё как берут, – больше, чем за езду! Право, – он понизил голос. – Живодёры какие-то, а не извозчики. И без того цены растут…

Он озабоченно вынул из жилетного кармана золотые часы, поглядел.