Маков даже руками слегка развёл от изумления.

– Вы хотите сказать… – наконец сообразил он, – что и вашему начальству об этом хорошо известно?

Офицер промолчал, но смотрел пронзительно и строго.

– Боже… – прошептал Лев Саввич. – Значит, и гвардия втянута в это… в этот…

Он замолчал, не в силах выговорить страшного слова «заговор ».

– Нет, – сказал офицер. – Гвардия в стороне. Но заговорщики есть, конечно, и в гвардии.

Он обернулся к даме, потом быстрым взглядом окинул улицу.

Потом внезапно наклонился к Макову и отчётливо выговорил:

– Мой вам совет: прекратите своё расследование и уезжайте. На дачу, в Крым, в Карлсбад, – куда угодно. Или… Или срочно подавайте в отставку. Уверяю вас, ее примут с радостью.

Маков так удивился, что не успел ответить. А когда собрался с мыслями, парочки уже не было: офицер со своей дамой свернул за угол. Маков лишь успел заметить, как они садятся в пролётку.

Супруга Елизавета Яковлевна встретила Макова чуть не на пороге. Лицо её было надменным, что совершенно не соответствовало фривольному наряду: она была в лёгком бледно-розовом платье, приподнятом выше колен, и в фиолетовых чулках. Видимо, этот наряд был только что получен из французского магазина.

– Лев Саввич! – строго, с оттенком презрения, сказала она. – Потрудитесь объяснить, что вы ещё натворили?

– Ещё? – повторил Маков. – Ещё я хотел застрелить сегодня французского посланника. А что?

Елизавета Яковлевна фыркнула, и небрежно подала ему распечатанный конверт; сургучный герб был обломан.

Маков нахмурился, взял письмо:

– Кто дал тебе право вскрывать служебные письма?

– Никто! – гордо ответила жена. – Вы лучше загляните, что там про вас пишут!

– Непременно загляну! – со злостью ответил Маков и направился в кабинет.

Супруга крикнула вслед:

– И не надо на меня повышать голос! Я не у вас в министерстве служу!

Она успела захлопнуть за собой дверь в гостиную до того, как Маков достиг кабинета.

«Стерва! Стерва и есть!» – подумал Маков.

Он вынул письмо из конверта, прочитал первые строки – и ноги его подкосились.

Из Особого присутствия Сената сообщали, что против Макова начато производством дело о растрате в миллион рублей.

К письму была приложена записка сенатора Евреинова, давнего знакомого Льва Саввича.

«Не беспокойтесь, Лев Саввич, – писал Евреинов. – Я положительно уверен, что это какая-то ошибка, либо чья-нибудь пакость. Сегодня же переговорю с министром юстиции Паленом и Фришем, думаю, всё быстро объяснится. Искренне ваш…»

Маков присел на краешек дивана. Чёрта с два всё объяснится. Скорее, наоборот: всё ещё больше запутается…

Но миллион! Боже, откуда такая сумма? Они с ума сошли!..

Однако внутренний голос подсказывал: нет, не сошли. Вспомнилась дерзость ротмистра: «Вы сами себя и убьёте». Понятно, ротмистр говорил с чужих слов. И всё же, каков нахал! Сказать такое генералу!.. Это какую же уверенность в собственной силе надо иметь! Дрентельн? Нет, что Дрентельн! Исполнитель, служака! Всё это ползёт из Аничкова дворца… Ядовитый туман… И многие, многие уже надышались им, отравившись призраком вседозволенности.

Царь слишком либерален. Царь выпускает власть из рук. Царю можно безбоязненно угрожать. Его даже можно попытаться убить… Председатель кабинета министров Валуев однажды в частном разговоре заметил: «Государь – старая развалина. И это сейчас, когда нужно проявить решительность, волю и характер!»

Валуев… Кстати, интересно, Валуев – тоже среди НИХ?

Сколько раз Маков слышал такие разговоры! И – вот оно, свершается. Всю столицу заполнил сумрачный яд измены. Не к кому обратиться, некуда пойти. А государь отдыхает в Ливадии, и, похоже, не отдыхает, – отсиживается, пережидает, выжидает…

Против ожидания, цесаревич сразу же принял Макова.

Александр Александрович был не один – в кабинете присутствовал и Победоносцев: скромно сидел поодаль, у застеклённых массивных шкапов с книгами.

Цесаревич, как всегда, был откровенен до грубости. Едва поздоровавшись с Маковым и предложив ему кресло, он сказал:

– Лев Саввич, чего вы от меня хотите? Против вас начато расследование. Пока дело не будет закончено, я ничем вам помочь не смогу.

– Собственно, я не затем пришёл… – начал было Маков. Перехватил совиный взгляд Победоносцева и чуть не поперхнулся. – Александр Александрович, Ваше Высочество! У меня есть основания полагать, что дело против меня основано на ложных свидетельствах и поддельных документах…

– Вот как? – поднял брови цесаревич. – Ну, стало быть, вам и беспокоиться не о чем. Расследованием занимаются умные люди, они разберутся. Или вы сомневаетесь в компетенции Сената?

– Ни в чём я не сомневаюсь, – поникшим голосом ответил Маков. – Но согласитесь, всё это странно. Неожиданно, и как раз в тот момент, когда полиция напала на след главных террористов.

– Такие дела всегда неожиданны, а для обвиняемых и вовсе… – произнёс Константин Петрович из своего угла. – Только хочу заметить, Лев Саввич, что я познакомился с некоторыми обстоятельствами дела, и, как юрист, могу заметить, что дело достаточно серьёзно. Разумеется, если вы ни в чём не виновны…

Победоносцев замолк со значением. Переглянулся с цесаревичем.

– Короче говоря, вы советуете мне отдаться в руки правосудия, – горько пошутил Маков, уверенный, что его шутку не поймут. Так и оказалось. Цесаревич медленно уронил:

– Всякий честный гражданин империи обязан довериться правосудию. Уж вам ли, министру внутренних дел, об этом не знать. Dura lex, sed lex!

Он взглянул Макову в глаза и почти грозно спросил:

– Вы имеете ещё что-либо мне сообщить? И, кстати, почему вы обратились ко мне через голову вашего прямого начальника, премьер-министра Валуева?

Маков вздрогнул. Уж цесаревич-то прекрасно понимал, почему министр МВД обратился прямо к нему, «минуя голову» Валуева, который благоразумно отсиживался на даче.

– Ещё я хотел, – судорожно сглотнул Маков, – хотел сообщить вам о террористах.

Лицо цесаревича приняло брезгливое выражение.

– Ах, да. О террористах…

Цесаревич поднялся во весь свой гигантский рост, прошёлся по кабинету, остановился у окна, выходившего во внутренний двор.

– Уж не о том ли, что террористы собрались на съезд в Липецке, а жандармы и полиция и в ус не дуют?

– Именно об этом, – дрогнув, ответил Маков, тоже вставая и всё ещё на что-то надеясь.

– Ну, так об этом не беспокойтесь: это забота Дрентельна и секретной полиции.

Маков посмотрел в широкую спину цесаревича. Перехватил надменный взгляд Победоносцева. И опустил голову.

– Что ж… В таком случае… Разрешите откланяться.

– Разрешаю, – ответил Александр Александрович без тени улыбки, оборачиваясь.

«Шутник, однако, Его Высочество…» – опустошённо подумал Маков.

Цесаревич подошёл к столу, нажал большую золочёную кнопку. Где-то вдали запела трель колокольчика. Это была последняя инженерная новинка: электрический звонок. Появился адъютант.

– Прощайте, Лев Саввич, – сказал цесаревич. – Со своей стороны, могу пообещать, что, когда расследование будет закончено и дело дойдёт до суда, – вы можете смело рассчитывать на мою помощь в смягчении приговора.

– А я, со своей стороны, – Победоносцев тоже поднялся, – посоветую вам, Лев Саввич, на всякий случай не покидать столицы впредь до окончательного выяснения вашего дела. Прощайте.

«Не покидать столицы… Не покидать…» – повторял про себя Маков, шагая по анфиладам комнат, потом спускаясь по лестнице в вестибюль.

Он знал, что это означает: за ним установлен негласный надзор.