Соловьёв украдкой посмотрел на Настю. Она стояла к нему спиной у кровати, ждала. Соловьёв выпил вино и сказал:

– Знаете, Настя… Я ведь первый раз…

Она помедлила. Подошла, присела, положив обнажённую руку на стол. Глядела на Соловьёва большими чёрными глазами.

Потом молча налила себе вина и выпила.

Соловьёв тоже выпил. Опьянения он не чувствовал. Но на душе отчего-то становилось темнее и тяжелей.

– Настя… Пусть не настоящее имя. А всё равно вам идёт.

Настя отодвинулась, сказала сердито:

– Слушайте, господин хороший… Я вашего имени не спрашиваю, да и знать его не хочу. А только ежели вы на всю ночь девушку заказываете, то платить надо вперёд…

Соловьёв смутился, вынул из кармана деньги, положил на стол.

– Этого хватит?

Настя удивлённо посмотрела на ассигнацию.

– Да вы, наверное, сынок какого-нибудь миллионера.

– Угу. У меня папаша – акционер железнодорожного общества.

Настя выпила еще и охмелела. Сказала:

– Не верю. Не похожи вы на миллионщика, и всё. Ежели бы ваш папаша был миллионер, к вам бы приличные барышни сами липли, как мухи… А кто вы, если правда?

Соловьёв пожал плечами.

– L'homme, qui pleure…

Настя подняла голову, посмотрела на него прищурясь:

– «Человек, который плачет»? А чего же вы плачете?

Соловьёв помолчал. Потом спросил:

– Откуда вы знаете французский? Вы учились?..

– Училась! – она допила третий стакан, со стуком поставила его на стол. – Вам-то что? Вы зачем сюда пришли – по-французски разговаривать?

Соловьёв помолчал, вздохнул, тоже выпил.

– Я, Настя, хочу человека убить.

Она вздрогнула, приподнялась. Дотянулась до кровати, стянула с неё шаль, закутала голые плечи.

– Вы… вот что. Не нужно мне этих денег ваших… Вы уходите лучше.

Соловьёв подумал. Открыл вторую бутылку, налил себе, выпил.

– Не бойтесь, – сказал, мрачнея. – Вас убивать мне ни к чему… Да и не убийца я.

– То-то я и гляжу… – язвительно ответила Настя, но шаль на груди сжала крепче.

Соловьёв, наконец, почувствовал опьянение. Ему стало муторно, и вино показалось противным, скверным. Он сказал тихо:

– Полюбите меня… Я утром уйду, обещаю…

Настя поколебалась. Наконец поднялась, пошла к постели.

– Ну, тогда не сидите, как истукан какой…

Флигель-адъютант из Зимнего вернулся, когда Маков, прилегший только вздремнуть на диван, успел уснуть крепчайшим сном. Но подскочил, услышав о курьере, сбросил плед, приказал дворецкому:

– Зови.

Схватил пакет, вскрыл. Граф Адлерберг писал: «Лев Саввич, сегодня аудиенция никак не возможна. Если дело действительно не терпит отлагательств, соблаговолите выразиться яснее. Я буду вас ждать».

Маков вполголоса ругнулся и крикнул дворецкому:

– Скорее умыться! Придётся срочно ехать…

Адлерберг его ждал: Макова провели прямо к нему в кабинет. Вид у министра двора был неважный: мешки под глазами, лицо бледное, утомлённое до предела, и седые волосы, борода, усы, обычно браво расправленные, как-то поникли вниз.

– Садитесь, Лев Саввич, – сказал он, потирая лоб. – Я вас слушаю. Только, пожалуйста, покороче, если можно…

Маков сел.

– Видите ли, Александр Владимирович… Сказать совсем коротко: на государя готовится покушение.

Адлерберг, сделав усилие, подался вперёд: твердый подворотничок врезался в заросшее собачьей шерстью горло.

– Что? – спросил сдавленным и каким-то неестественным голосом.

– Мною получены агентурные, достаточно надёжные сведения. Жандармы проморгали появление в Петербурге человека, известного под фамилиями Соколова и Осинова.

– Кто это? – спросил Адлерберг, с напряжением глядя на Макова.

– Террорист. Уезжая из Саратовской губернии, где проживал «в народе», он сообщил ближайшим товарищам, что собирается покуситься на жизнь Его Императорского Величества.

Адлерберг втянул голову в плечи. И снова стал почти обычным: а обычно он бывал похожим на барбоса.

– Откуда у вас эти сведения?

– От верного человека, – уклонился Маков. – Он давно был связан с моим помощником Филипповым, царство ему небесное, а теперь самые важные сведения передаёт мне.

– А он-то откуда узнал? – почти закричал граф, и выглядело это дико, грубо, и даже, пожалуй, страшновато.

Маков нахмурился.

– Александр Владимирович, – сказал негромко. – Я попросил бы вас на меня никогда не кричать.

Адлерберг, выпучив глаза, долго смотрел на Макова. Наконец буркнул:

– Прошу прощения, Лев Саввич. Но… И почему же, объяснитесь, вся эта срочность?

– Сегодня утром я получил известие, что Соколов готовится совершить покушение сразу после Пасхи.

– Завтра? – приподнялся граф.

– Возможно, что и завтра, – сказал Маков. – Вероятность очень высока. И я просил бы, чтобы вы немедленно передали это Его Императорскому Величеству. Со своей стороны, я усиленно порекомендовал бы отменить завтра и в последующие дни ежедневные прогулки государя…

– Что-с? – снова повысил голос Адлерберг. – Как это возможно?

Маков удивился. Он вспотел, разговор становился всё более длинным и всё менее понятным. Вытерев лоб платком, Маков поднялся:

– Со своей стороны… простите… я тоже приму меры к усиленному патрулированию площадей и улиц, прилегающих к Зимнему дворцу. Думаю, что и генерал-адъютант Дрентельн поступит так же.

– Он… знает? – странным голосом спросил Адлерберг, уже стоя на ногах и упираясь кулаками в стол.

– Я с ним ещё не говорил. И думаю, будет лучше и скорее, если вы просто передадите ему наш разговор, иначе наши ведомства опять вступят в длительную и бессмысленную переписку…

Адлерберг выпрямился, сделал несколько шагов. Теперь он выглядел совершенно бодрым. И подбородок его был гордо приподнят, по примеру императора.

– Да. Хорошо, – отрывисто сказал он. – Вы желаете присутствовать при моём разговоре с Дрентельном?

– Не уверен, – мягко отозвался Маков.

– Понимаю, – кивнул Адлерберг. – Кстати, еще четверть часа назад он был в Зимнем…

– В таком случае позвольте мне удалиться и приступить к моим служебным обязанностям.

– Удалиться? – удивленно переспросил Адлерберг, потом, что-то вспомнив, сказал: – А, да. Конечно. Но постойте…

Он приблизился к Макову почти вплотную.

– Лев Саввич, вы же понимаете, что такими сведениями вот так… запросто… не разбрасываются…

– Понимаю! – вспыхнул Маков. – И у меня не было никакого желания, уверяю вас, возвращаться в Зимний после стояния в церкви за спинами кавалеров свиты, которые развлекались, рассказывая друг другу пошлейшие анекдоты!

Адлерберг крякнул, секунду глядел на Макова, потом кивнул и процедил:

– Не хотите назвать имя вашего агента – не называйте. Но Государь, вы же понимаете, обязательно спросит об этом.

Он вернулся к столу:

– Не смею задерживать.

Маков поехал в министерство, хотя день был неприсутственным. Часовой у входа сонно вытаращил на него глаза. Двери долго не отпирали.

– Чёрт знает что! – выругался Маков, стремительно ворвавшись в вестибюль, мимо ошарашенных дежурных чинов. Один из них торопливо застёгивал китель, другой, метнувшись к гардеробной, что-то прятал за стойкой.

Поднявшись в приёмную, Маков увидел адъютанта: сняв сапоги, он сладко спал, растянувшись на мягком кожаном диване.

– Господин полковник! – сердито крикнул Маков.

Полковник подскочил, залепетал, путаясь спросонья:

– Ваше высокобла… высокопре…

– Молчать! – рявкнул Маков. – Немедленно отправьте курьеров к Зурову, Дворжицкому, Косаговскому! Я напишу им записки сию же минуту. И чтобы курьеры уже ждали у дверей!