— Нет! — воскликнула Анна. — Не может быть!

— Извините, Анна Алексеевна, — спокойно сказал адвокат Редина, — можете убедиться сами, — он подвинул по столу отпечатанный, на машинке заверенный подписями и печатями лист.

— Ты лжешь! — гневно воскликнула она. — Ты просто заодно с этой! — она не глядя ткнула сжатым кулаком в сторону стоящей у двери Валентины.

— Илларион Исакович, — спокойно проговорила Валентина, — вы ознакомили вдову с последней волей ее мужа. Спасибо и до свидания.

— Ты! — повернувшись к ней, закричала Анна. — Это все ты, змея подколодная! На-как, выкуси! — повернувшись задом, хлопнула себя по тугим ягодицам. — Ничего у тебя не выйдет! Я тебе глотку перегрызу!

Стоящий рядом с Валентиной мрачный Носорог выжидательно посмотрел на дочь покойного хозяина.

— Я даю тебе неделю, — отчетливо проговорила Валентина. — И если за это время ты не уберешься из квартиры и вообще из нашей жизни, то здорово пожалеешь об этом.

— Тварь! — взвизгнув, Анна хотела броситься на нее, но двое парней угрожающе шагнули ей навстречу.

— Запомни, — зазвеневшим от ненависти голосом, пропуская вперед быстро шмыгнувшего в дверь адвоката, проговорила Валентина, — у тебя семь дней!

Последним выходил Носорог. Остановившись, смерил разъяренную Анну тяжелым взглядом:

— Я бы тебя, тварь, пополам порвал! — шумно выдохнув, вышел. С грохотом закрыл дверь. Схватив стоявшую на столе початую бутылку коньяка, Анна с размаху запустила ее в дверь. Трескучий хлопок разбившейся бутылки и посыпавшиеся на коврик осколки как бы привели ее в себя. Она бросилась к телефону.

— Я тебе говорю в последний раз! — закричала Ляхова. — Выбирай — или я, или эта стерва!

— Да на кой хрен ты мне нужна! — шагнув к ней, заорал Туз. — Кто ты есть? — брезгливо спросил он. — Докторша у Редина. Так нет его больше! — он засмеялся. — И ты больше никому не нужна. В постели ты, конечно, ничего, и еще можешь мужиков завлекать… — не закончив, жестко блокировал руку Ляховой. Вскрикнув от боли, она отскочила.

— Может, ты с Анькой и в одной категории, — хохотнул Туз, — но со мной такие…

Резко зазвонил телефон. Туз снял трубку. Не поднося к уху, взглянул на Ляхову:

— Забирай своего выродка и вали с квартиры.

— Как ты можешь?! — гневно закричала она. — Ведь Юра твой сын!

— Я сказал все, — отворачиваясь, отрубил он и поднес трубку

к

— Аннушка, — подчеркнуто ласково произнес он. — Здравствуй, милая. Ты почему не звонила утром?

Выслушав, нахмурился. Хотел что-то сказать, но вздрогнул, коротко вздохнул и выронил трубку. Ляхова, размахнувшись, снова ударила скальпелем в брызжущую кровью рану под правым ухом Туза. Сгребая сильными пальцами скатерть со стола, что-то прохрипев, тот сумел развернуться. Новый удар скальпеля пришелся ему в горло. Замычав, с выступившей на губах кровью Михаил упал. Бледная Ляхова, застыв, смотрела не его неподвижное тело. Что-то прошептала, пятясь, дошла до стены. Ткнулась в нее спиной и от неожиданности вздрогнула и пронзительно закричала.

— Сволочь! — Анна отбросила телефон. — Подонок! — кусая губы, о чем-то напряженно размышляя, несколько минут сидела неподвижно. Затем вскочила и бросилась к двери.

— Но она же моя мать! — воскликнул Федор.

— Поэтому я и предлагаю тебе выбор, — спокойно сказала Валентина. — Либо ты принимаешь мою сторону и станешь обеспеченным человеком, либо… — она засмеялась. — Поверь, братик, отец перед смертью составил новое завещание. И там тебе кое-что есть, но только кое-что, а ведь ты как любящий сын поделишься с мамой, значит, уже через год станешь нищим.

— А как же те баксы, что я отбил у Касыма? — раздраженно сказал Федор.

— Об этом другой разговор! — резко бросила она, — Сейчас мы говорим о завещании отца. И давай это закончим.

— То есть, как это, — разозлился Федор, — другой разговор? Ты мне сама говорила…

— Феденька, — Валентина презрительно посмотрела на брата, — не испытывай мое терпение. Ты с мамулей или нет?

Федор быстро сказал:

— Если, как ты говоришь, она отца…

— А если это не так? — перебила его Валентина.

— Ну ее на хрен! — крикнул он. — И парни Пирата за тебя. Игла со своими тоже не хочет на мать ишачить. У нее, говорят, на уме одно, как бы…

— Все, — резко сказал Валентина. — Я услышала то, что хотела. Завтра ты поедешь в Тулу. Встретишься с Блохой. Он задерживает поставку по авансу. Предупреди, чтобы не тянул время. Это для него может закончиться очень плохо, — давая понять, что разговор окончен, быстро вышла в соседнюю комнату.

— Ты доверяешь ему разговор с Блохой? — удивленно спросил Георгий.

— Если он предал мать, то что я могу ждать от него, кроме ножа в спину?

— Тогда почему ты отправляешь его в Тулу?

— Об этом ты узнаешь чуть позже, — уклонилась от ответа Валентина. Посмотрев ему в глаза, спросила:

— Что ты узнал о Людмиле? Ведь это ты отправил старшую медсестру в больницу? — зная ответ, засмеялась. — Она ведь хотела заявление написать, но передумала.

— Ты знаешь об этом? — удивился Георгий.

— Жора, — Валентина укоризненно покачала головой. — Я знаю даже больше, чем ты думаешь. И, признаюсь, хочу- услышать от тебя честный ответ. Кто тебе эта женщина?

— Не понял, — прохрипел он.

— Георгий, по-моему, я спросила довольно ясно. Давай не будем ходить вокруг да около. Ты мне нравишься. Хотя, если говорить откровенно, я обратила на тебя внимание только после твоего разговора с отцом. Я его ненавидела. О мертвых не говорят плохо, — Валентина горько улыбнулась, — но хорошего о человеке, который был моим отцом, я сказать не могу ничего.

— Но ведь ты тоже не сахар, — буркнул Георгий и, отвечая на ее изумленный взгляд, сказал. — Ради заграницы ты предала свою мать. Ведь…

— Перестань! — с болью воскликнула она. — Ты не смеешь осуждать меня! Хотя бы потому, что ничего не знаешь!

— Я знаю, что говорю.

— Да что ты можешь знать? — закричала она. — Мама любит меня! Я знаю! Я уверена в этом! Потому что…

— А ты? — спросил Георгий. — Ты любишь свою мать?

Пораженная Валентина, не находя слов, смотрела на его суровое лицо.

— Я рос без мамы и папы. Нас называли просто — шпана, детдомовская шпана. И знаешь, как мы все завидовали тем, у кого были родители! Никто не показывал вида, что готов черт знает на что, чтобы иметь возможность звать кого-то мамой или отцом. И из-за страшной зависти и сознания, что никому из нас не суждено назвать женщину мамой, а мужчину папой, мы смертным боем били тех, у кого были родители!

— Я не понимаю, к чему ты это говоришь? Зачем? Почему ты вдруг осудил меня? Зачем ты напомнил мне о том, что все годы не дает мне спокойно жить? Какое в конце концов ты имеешь на этом право? — закричала она.

— Право мужчины, который тебе нравится.

— Валентина Ивановна, — в комнату заглянул Носорог, — шесть раз звонили из Саратова. Трубку не брали. Но по автоответчику ясно, что звонил Зяблов. Он говорит, ему нужно срочно переговорить с Иваном Степановичем.

— Я не хочу видеть его на похоронах, — отрезала Валентина. — Если позвонит снова, скажите, что Редин уехал. И когда вернется, неизвестно.

— Валентина Ивановна! — в комнату с радиотелефоном вошел кучерявый парень.

— Ну что еще? — она недовольно посмотрела на пего.

— Антонина Викторовна, — он протянул телефон.

— Что ей надо? — вздохнула Валентина. — Я же сказала, что постоянной платы, как при отце, она получать не будет.

— У нее маленький сын, — напомнил Георгий.

Валентина поднесла радиотелефон к уху.

— Валя, — раздался плачущий женский голос. — Я убила… понимаешь… убила Миха…

— Что? — взволнованно спросила Валентина. Ответом ей был рыдающий голос Антонины. — Я сейчас приеду, — торопливо проговорила Валентина и беспомощно оглянулась на Георгия:

— Говорит, что убила своего сожителя. И, похоже, она в истерике.

— Говори с ней, — бросаясь к двери, сказал Георгий. — Что хочешь говори. Ты! — рявкнул он на стоявшего у двери Носорога. — Быстро к Ляховой! Пулей!