И опять Корнышев повторил свою недавнюю просьбу:

– Утром меня надо отвезти на машине.

– Я помню, – кивнула Лена. – Далеко?

– На МКАД.

– Это на кольцевую автодорогу?

– Да.

– Куда именно?

– Все равно. Куда ближе.

Лена посмурнела лицом, все сразу поняв.

– Уезжаешь? – спросила она.

Кажется, она хотела спросить «убегаешь?», но не решилась.

– Да, – ответил Корнышев. – Ненадолго.

Оба они знали, что это неправда. И Корнышев подумал о том, что совсем уж таиться ему не следует, а надо, наоборот, предупредить Лену на всякий случай, чтобы не подставлять ни ее, ни Пашу этого, ублюдка.

– Ты не говори никому, что меня видела, – сказал Корнышев. – Даже если будут спрашивать. Так лучше.

– Хорошо, – просто сказала Лена, не удивившись и не испугавшись, как будто говорили они сейчас о делах бытовых и совсем не опасных.

Лена одну за другой выставляла на стол тарелки: щи зеленые, салат, колбасная нарезка, сырная нарезка, жареная рыба.

– Выпьешь что-нибудь?

– За встречу, – улыбнулся Корнышев одними глазами.

– Я Павла позову? – неуверенно произнесла Лена.

– Не надо.

– Он хороший человек, – сказала Лена, хмурясь. – Мы прекрасно уживаемся.

А выглядело это так, будто она оправдывалась. Корнышев молчал, и это еще больше нервировало Лену.

– Ты должен его понять, – говорила она, пряча глаза. – Он видит тебя впервые в жизни… какой-то мой давний друг… Среди ночи… В таком виде…

– Да ладно, нормально все, – неискренне отозвался Корнышев.

Лена эту неискренность расшифровала без труда.

– И не надо тут выяснять отношений, – сказала она о том, что в полной мере еще не проявилось, но чего она ждала каждую минуту.

– Я все понимаю. Понимаю, почему он так. Понимаю, почему я так.

– Да? – с надеждой посмотрела Лена.

– Ну конечно. Это ревность, – сказал Корнышев, вдруг обнаруживший, что ему нравится ее дразнить.

Дрогнули ресницы Лены.

– И прости меня за то, что я создал для тебя проблемы, – попросил Корнышев. – Тебе теперь придется объясняться…

Он хотел сказать – «с этим козлом». Не сказал, но по интонации о чем-то подобном можно было догадаться.

– Налей вина, – попросила Лена.

Выставила на стол бутылку с чем-то явно домашним и две рюмки. Она хотела перевести разговор в другое русло.

Корнышев разлил напиток густого рубинового цвета по рюмкам, принюхался.

– Малиновое?

– Да, – сказала Лена. – Сами делаем.

– Как приятно пахнет.

– И вкус хороший, – добавила Лена, явно испытывая облегчение от того, что разговор переключился на нечто нейтральное. – Особенно зимой хорошо пьется. Приходишь домой с мороза, садишься за стол, две маленькие рюмочки малинового вина – и сразу жарко, и щеки аж пунцовые становятся, и простуда никакая не берет…

Корнышев вдруг взял ее руку в свою, поднес к губам, поцеловал. Лена отняла свою руку.

– Спасибо, – сказал Корнышев.

– За что?

– Ты же сама знаешь, – сказал Корнышев с мягкой улыбкой.

Кивнула. Знает, конечно.

– Почему не прогнала? – спросил Корнышев.

Лена подумала. Не потому замешкалась с ответом, что не могла объяснить мотивы и сама удивлялась своему поступку, а потому, что подыскивала нужные слова.

– Потому что это невозможно, Слава. Потому что у нас есть прошлое. Мое и твое. Оно ведь наше.

– Надо же, – пробормотал Корнышев. – Я впервые за последнее время обнаруживаю, что прошлое может быть необременительным, незлым. Может не таить опасности, а наоборот – спасать.

Он забылся в эти минуты, и у него было такое чувство, будто стены вокруг родные, рядом родной человек, и в жизни вообще ничего плохого нет, а есть одно только хорошее. Идиллия длилась недолго и оборвалась внезапно. На кухню пришел Паша. Вошел с хмурым видом, включил телевизор и уставился в экран, будто не было для него сейчас занятия интереснее и важнее. Шел какой-то попсовый концерт, рассчитанный на подростков, если судить по репертуару. Паша пялился в экран, хотя в какое-то другое время смотреть эту лабуду его насильно нельзя было заставить, наверное.

Взгляд Лены уже погас и она сосредоточенно терла пальцем несуществующее пятнышко на поверхности стола. Корнышев молча пил вино. Паша сидел истуканом перед телевизором. Он принес сюда свое скверное настроение и мгновенно заразил этим настроением окружающих. Лично ему от этого вряд ли полегчало, но плохо теперь было всем.

– Павел! Может быть, там что-то другое есть, – сказала с досадой в голосе Лена.

Паша с непроницаемым выражением лица с помощью пульта перебрал каналы один за другим. Ночной эфир. Ничего интересного. Тогда Паша включил видеомагнитофон. По экрану телевизора поплыли начальные титры. Будем смотреть кино. Паша недвусмысленно давал понять, что он здесь остается надолго. Корнышев, в который уже раз за эту ночью подумал о том, с каким удовольствием он надавал бы Паше по рогам.

– Ты ешь, – сказала Лена, хмурясь.

Фильм был еще хуже, чем концерт. Совершенно дебильный. На этой картине в Голливуде, наверное, сэкономили сразу на всем и на всех: на сценаристе, на режиссере, на актерах, на павильонных съемках, на съемках на натуре, и на всем прочем, на чем только можно было сэкономить. В фильме плохие парни, совершенно дебильные на вид, захватили правительственного курьера, парня, судя по всему, хорошего, но тоже выглядевшего дебилом, потому что актер он был никудышный. Парень вез какой-то жутко секретный пакет лично президенту Соединенных Штатов. Сопровождал его еще один курьер, довольно противный тип. Его, этого типа, и укокошили первым. Плохие парни завладели пакетом, который непонятно зачем им сдался, и прихватили в качестве заложника самого курьера, и в этом, ясное дело, и заключалась их самая главная и ужасная ошибка, потому что у курьера, как вскоре оказалось, была невеста, спортивного вида блондинка, которая по счастливому для курьера и по несчастливому для удерживающих его придурков стечению обстоятельств преподавала науку использования всяческих приемчиков в школе восточных единоборств. Правительство, понятное дело, хотело спасти своего курьера, но у них, как всегда, что-то там не заладилось, каждый тянул одеяло на себя, и спецназ оказался подготовлен из рук вон плохо, а время шло, и курьера уже вот-вот должны были убить, ну и пришлось его невесте разбираться с бандитами в одиночку. Самая главная драка, без которой боевик – не боевик, происходила на территории какого-то давным-давно оставленного людьми производственного цеха. Наверное, киношники специально нашли заброшенный завод, чтобы никому не платить за аренду. Там на земле валялось много всяких железяк, с помощью которых бандиты пытались отмутузить спортивную девицу. То есть сначала бандюки хотели ее просто пристрелить, но она все время как-то очень удачно уворачивалась от бандитских пуль, что было вполне объяснимо. Ведь если бы ее убили так некстати, то ее несчастному женишку уже совсем не на кого было надеяться.

На этой драке Лена и сломалась. Полтора часа терпела, угощала Корнышева, делая вид, что ни присутствие здесь Паши, ни этот дурацкий фильм нисколько ее не тяготят, но когда началась драка со стрельбой, с воплями, с дебильными фразами гнусавого переводчика, и когда весь этот невообразимый шум заполнил ограниченное пространство типовой московской кухни, Лена не выдержала и сказала, как показалось Корнышеву, с ненавистью:

– Павел! Ну хватит! Ну, надоело уже!

Паша посмотрел на нее так, будто только сейчас обнаружил присутствие жены на кухне, ничего не сказал, а с убийственным спокойствием переключился с видео на телекартинку. Там как раз шел выпуск ночных новостей.

– Громкое убийство в Москве, – сообщил ведущий новостей с таким трагическим выражением лица, будто убили его хорошего знакомого. – Этой ночью при пока невыясненных обстоятельствах убит генерал Федеральной службы безопасности Калюжный. Убийцей генерала, по версии правоохранительных органов, стал сослуживец Калюжного, Святослав Корнышев, фотографию которого вы сейчас видите на своих экранах. На поиски убийцы брошена вся московская милиция, проверяются адреса, по которым он может находиться…