Вперед вышел извозчик Зейтуна. Встав перед Ханфасом, он сказал:

— Не так давно я увидел ее выходящей с черного хода из дома Бейюми. Я последовал за ней сюда и спросил, что она делала в доме футуввы. Она была пьяна. От нее пахло вином на весь коридор. Она убежала от меня и закрыла дверь. А теперь спросите себя, что может делать пьяная женщина в доме футуввы?

При этих словах Шафеи и Абда несколько успокоились. Зато Ханфас несказанно разъярился. Он понял, что его звание футуввы подвергается жестокому испытанию. Если он не накажет Ясмину, то потеряет уважение всего рода Габаль, а если он позволит разгневанным мужчинам расправиться с ней, то окажется в незавидном положении перед Бейюми, главным футуввой улицы. Что делать? Все мужчины рода Габаль покинули свои жилища и собрались во дворе и на улице перед домом Наср. Положение Ханфаса становилось все более затруднительным. Гневные выкрики не смолкали:

— Выгнать ее из квартала Габаль!

— Прежде чем выгнать, надо спустить с нее шкуру!

— Прикончить ее!

Из темноты за окном раздался испуганный крик Ясмины. Все смотрели на Ханфаса. В этот момент Рифаа громко спросил отца:

— Не достойней ли мужчинам изливать свой гнев на Бейюми?

Многие возмутились, услышав эти слова, в первую очередь Зейтуна.

— Она сама пошла к нему домой! — крикнул он. А кто-то напустился на Рифаа:

— Если ты не знаешь, что такое честь, лучше молчи! Отец взглядом приказал сыну умолкнуть, но Рифаа настойчиво продолжал:

— Бейюми сделал то, что все вы делаете! Зейтуна заорал как ужаленный:

— Она из рода Габаль и другим не принадлежит!

— Этот парень просто глуп и не имеет представления о чести, — добавил кто-то.

Шафеи стукнул сына, чтобы тот наконец замолчал, а Бархум воскликнул:

— Теперь слово за муаллимом!

Ханфас задыхался от злобы. Ясмина все кричала и звала на помощь. Разгневанные мужчины вперились взглядами в окно ее комнаты и готовы были в любую минуту ворваться к ней. Рифаа не мог больше выносить криков девушки, он выскользнул из рук отца и стал пробираться к двери Яс-мины, крича:

— Пощадите ее! Вы же видите, как она слаба и напугана!

— Баба! — обругал его Зейтуна.

Рифаа, не обращая внимания на уговоры отца, ответил Зейтуне:

— Да простит тебя Аллах! — и продолжал, обращаясь к остальным: — Пощадите ее. Лучше сделайте со мной все что хотите. Неужели мольбы о помощи не трогают ваши сердца?!

— Не слушайте этого идиота! — завопил Зейтуна. — Ханфас, наш муаллим, слово за тобой!

Вдруг Рифаа спросил:

— Вас удовлетворит, если я женюсь на ней?

В ответ раздались гневные или насмешливые возгласы:

— Нам важно, чтобы она была наказана, — заявил Зейтуна.

— Я сам ее накажу! — провозгласил Рифаа.

— Наказание должно исходить ото всех!

Ханфас быстро сообразил, что предложение Рифаа дает ему возможность выпутаться из затруднительного положения. И хотя оно ему не очень-то нравилось, ничего лучше он придумать не мог. Он еще больше нахмурился, скрывая свое бессилие, и сказал:

— Парень пообещал нам жениться на ней, так пусть женится!

Ослепленный яростью, Зейтуна вскричал:

— Трусость взяла верх над честью!

И тут же тяжелый кулак Ханфаса обрушился на его нос. Зейтуна пошатнулся, из носа ручьем полилась кровь. Все понимали, что то же ожидает любого, кто осмелится сказать слово поперек. Ханфас переводил взгляд с одного лица на другое, и в свете фонаря ясно был различим написанный на них страх. Поэтому никто из собравшихся не выразил сочувствия Зейтуне по поводу сломанного носа, а Фархат даже упрекнул его:

— Язык твой — враг твой!

— Если бы не ты, муаллим, — обратился Бархум к Хан-фасу, — мы бы не пришли ни к какому решению.

— Гнев твой страшен, футувва! — заметил Ханнура. Затем собравшиеся стали расходиться, и скоро в коридоре остались лишь Ханфас с Шалдамом и Рифаа с родителями. Шафеи подошел к Ханфасу попрощаться и протянул ему руку, но тот со злобой ударил его по руке тыльной стороной ладони, да так, что Шафеи вскрикнул от боли. К нему кинулись жена и сын, а Ханфас отправился восвояси, проклиная мужчин и женщин, и весь род Габаль, и самого Габаля. Дома Шафеи из-за сильной боли сначала даже не вспомнил, в какой переплет попал его сын. Он опустил руку в теплую воду, а Абда принялась ее массировать.

— Наверное, это Закийя настроила мужа против нас, — предположила она. Шафеи, морщась от боли, проговорил:

— Этот трус забыл, что именно наш глупый сын спас его от дубинки Бейюми.

Все свои надежды родители Рифаа связывали с сыном. Можно себе представить, сколь горьким было их разочарование! Женясь на Ясмине, Рифаа становился ничем. Свадьба еще не назначена, а семейство их уже стало предметом сплетен для всей улицы. Абда тайком лила слезы и чуть не ослепла. Шафеи ходил хмурый, как ненастный день. Но в присутствии Рифаа они скрывали свои чувства и не высказывали недовольства. Возможно, их недовольство смягчалось поведением Ясмины, которая сразу после сватовства прибежала в дом Шафеи, бросилась перед ним и его женой на колени, с плачем выражала им свою признательность и горячо заверяла, что она горько раскаивается в своем прошлом. Теперь, после того как юноша во всеуслышание заявил о своем намерении жениться, отказаться от свадьбы было нельзя. Шафеи и Абда покорились судьбе и смирились перед неизбежным. В их сердцах боролись два желания: справить свадьбу пышно, устроить, согласно обычаю, свадебное шествие, и другое желание — ограничиться празднованием дома, чтобы не подвергаться насмешкам со стороны членов рода Габаль, которые и так уже смеялись над предстоящим браком во всех кофейнях. Не в силах скрыть огорчения, Абда пожаловалась Шафеи:

— Как я мечтала увидеть свадьбу Рифаа, своего единственного сына! А теперь стыжусь ее.

— Ни один из членов рода Габаль не согласится участвовать в ней, — угрюмо сказал Шафеи.

— Лучше уж нам вернуться на Мукаттам, чем жить среди людей, которые нас не любят.

Рифаа сидел у окна, вытянув ноги и грея их на солнце.

— Мы не уйдем отсюда, мама! — сказал он.

— Лучше бы нам не возвращаться сюда! — воскликнул Шафеи. — А ты разве забыл, как грустил в день нашего возвращения?

— Сегодняшний день — не вчерашний, — улыбнулся Рифаа. — Если мы уйдем, то кто же избавит род Габаль от ифритов?

Плюнув, Шафеи воскликнул:

— Да пропади они пропадом со своими ифритами! Затем, помолчав немного, спросил:

— Ты сам приведешь в наш дом эту?.. Рифаа не дал ему договорить:

— Никого я в наш дом не приведу. Я сам уйду жить в другое место.

— Отец имеет в виду совсем не это, — поспешила вмешаться Абда.

— А я имею в виду именно это! Новый мой дом недалеко, и каждое утром мы сможем здороваться за руку из окна.

Несмотря на недовольство Шафеи, день свадьбы было решено отпраздновать, пусть и скромно. Коридор дома и двери двух жилищ были нарядно украшены. Пригласили певца и повара и всех самых близких друзей и знакомых. Но на приглашение откликнулись лишь дядюшка Гаввад, Умм Бахатырха, Хигази с семьей да несколько бедняков, которые рассчитывали на угощение. Рифаа был первым юношей, чья свадьба праздновалась без свадебной процессии. Собравшиеся перешли по коридору в дом невесты. Певец пел без вдохновения, так как было мало гостей. Во время застолья дядюшка Гаввад сказал слово, в котором восхвалял мужество Рифаа и его благородство, и сказал, что он умный и чистый юноша, но вынужден жить на улице, где в почете лишь жулики и дубинки.

В это время мальчишки, собравшиеся у дома, хором запели:

Пение они сопровождали гримасами и прыжками. Рифаа потупил взор, Шафеи побледнел, а дядюшка Хигази, разозленный, крикнул:

— Собаки! Собачьи дети!

Однако дядюшка Гаввад примирительно сказал:

— Да, на нашей улице много грязи, но и хорошее никогда не забывается. Сколько футувв на ней властвовали, а добром она вспоминает лишь Адхама и Габаля. Певец поспешил своим пением заглушить голоса разбуянившихся мальчишек. Свадьба продолжалась, но веселья не было. Наконец гости разошлись. Рифаа остался наедине с Ясминой. Девушка в свадебном наряде была чудом красоты. Хорош был и Рифаа в шелковой галабее, с пестрой повязкой на голове, в ярко— желтых сапогах. Они сидели на диване напротив украшенной розами кровати. В зеркале шкафа отражались стоявшие под кроватью кувшин с водой и таз. По— видимому, девушка ждала действий со стороны Рифаа или по крайней мере подготовки к действиям, но он сидел молча и глядел то на фонарь под потолком, то на цветную циновку на полу. Когда молчание слишком затянулось, Ясмина мягко сказала: