– Это тоже тебе охранник рассказал? – не поверил Михаил, и выглядел он сейчас растерянным.

Он повернулся к Китайгородцеву, ожидая объяснений. Объяснений у Китайгородцева не было. Он пребывал в не меньшей растерянности, чем Михаил. Его вид все сказал Лисицыну.

– То есть и это, про Михаила, ты тоже не подтверждаешь? – изумился Лисицын, глядя на Китайгородцева с неприязнью.

– Я в первый раз об этом слышу, – пробормотал Китайгородцев.

– Пошел вон! – с ненавистью прошипел Лисицын.

Китайгородцев еще больше растерялся.

– Пшел!!! – закричал Лисицын, будучи не в силах сдержать ярость.

Китайгородцев поднялся из-за стола и пошел прочь, по-стариковски приволакивая раненую ногу.

Хамза примчался в тот же день, не предупредив заранее. Он вошел в комнату к Китайгородцеву с таким мрачным выражением лица, будто кто-то умер и именно Хамзе предстояло сообщить эту печальную весть.

Китайгородцев сразу догадался, по какой причине случился этот внезапный визит.

– Здравствуй, Толик, – сказал Хамза. – Мне позвонил Лисицын…

– Догадываюсь.

– Он был в таком бешенстве…

– Могу себе представить.

– Я приехал, чтобы поговорить с тобой. Что тут происходит, Толик?

– Я не знаю, – честно признался Китайгородцев.

– Случилось что? – требовательно спросил Хамза.

– Не знаю, – повторил Китайгородцев. – Хозяева сели обедать. Меня пригласили тоже.

– За стол? – удивился Хамза.

Не принято так было. Не по правилам. Всегда – хозяева отдельно, и у обслуги свой стол.

– Я тоже удивился. Но перечить ведь нельзя, – напомнил Китайгородцев.

Да, нельзя перечить, хозяину виднее.

– Я только позже догадался – зачем позвали, – сказал Китайгородцев. – Это все Лисицын. Стас Георгиевич. Что ему в голову взбрело, я не знаю, но он за столом начал какие-то странности рассказывать, а я должен был подтверждать.

– А почему ты должен был? – посмотрел внимательно Хамза.

– Я не знаю.

– Он мне сказал, что ты сам ему это рассказывал – про то, что видел какого-то человека здесь, рядом с домом…

– Это неправда!

– Что неправда, Толик? – осведомился Хамза. – То, что ты видел? Или то, что говорил об этом Лисицыну?

– Я не видел никого! – твердо сказал Китайгородцев. – И не мог, разумеется, ни о чем таком рассказывать Лисицыну!

Хамза вздохнул.

– Толик, я тебя знаю не первый год, и я тебе верю, – сказал он. – Но как ты думаешь, зачем все это нужно Лисицыну? Чего он добивается?

Китайгородцев только пожал плечами в ответ. Если бы он знал.

– Но это точно – что он все придумал? – уточнил Хамза.

Китайгородцев выразительно посмотрел на шефа.

– Просто я поверить не могу в то, что он на ровном месте закатил истерику, – признался Хамза. – Должно же быть какое-то объяснение.

Его можно было понять. Заказчик рассказывает такое, чему нет подтверждения, но не согласиться с ним – значит, обвинить его во лжи. Кто решится на такое?

– Он какой-то странный, – сказал Китайгородцев.

– Да? – насторожился Хамза.

– Вот этот дом, – повел рукой вокруг Китайгородцев. – Вы ничего не чувствуете, когда находитесь здесь? Он давит. Он очень мрачный. Обычно жилище создают удобное. Уютное. А здесь неуютно. Здесь жутковато даже. Я не представляю, что должно быть в голове у человека, который такое мрачное жилище для себя построил. Если этот человек нормальный, разумеется. – Китайгородцев посмотрел на шефа и повторил: – Если он нормальный.

Хамза был в замешательстве.

– Я был на втором этаже, – сказал Китайгородцев. – Там есть зал, где висят картины. Портретная галерея. Портрет Лисицына там тоже есть. На заказ, видимо, кто-то рисовал. И раз портрет висит на стене, значит, он заказчику понравился. Получилось то, что он хотел. Знаете, как художник изобразил Лисицына? В каких-то средневековых одеяниях, и вид у хозяина очень даже мрачный. Граф Дракула, не иначе.

– Но это ничего в принципе не доказывает, – не очень уверенно сказал Хамза.

– И еще я кое-что увидел, – продолжил Китайгородцев. – Там же, наверху. Комната. За столом сидит человек. Совсем как живой. Но на самом деле он из воска. Это отец Стаса Георгиевича. Генерал Лисицын. Он умер десять лет назад. Вы понимаете?

– Не совсем.

– Этот дом был построен уже после того, как умер генерал. Так что эту мемориальную комнату создавали уже после его смерти.

Хамза не нашелся, что сказать на это.

– Теперь соедините все, что я вам рассказал о придумках Стаса Георгиевича, – посоветовал Китайгородцев. – И попробуйте ответить самому себе: вы все еще считаете, что такой человек никак не мог на ровном месте, как вы говорите, закатить истерику?

Лисицын не остался ночевать в доме, хотя назавтра был выходной. Китайгородцев увидел его возле машины – Стас Георгиевич уже готов был сесть в нее, но тут из-за угла дома появился Китайгородцев, и Лисицын так и остался стоять у распахнутой дверцы. Китайгородцев приблизился. Лисицын смотрел на него хмуро. И охранники его выглядели недружелюбно. Чувствовали настроение хозяина, наверное.

– Сдрейфил? – спросил Лисицын. – Наложил в штаны? Или ты с ними спелся?

Он кивнул на мрачный дом, подразумевая, по-видимому, его обитателей.

– Стас Георгиевич, я прошу прощения, но мне вся эта история действительно непонятна, – признался Китайгородцев.

Лисицын вздохнул и жестом дал понять своим охранникам, что им надо отойти подальше. Когда те удалились и уже не могли слышать разговор, Лисицын негромко спросил у Китайгородцева, заглядывая ему в глаза:

– Ты их боишься, что ли?

– Кого?

– Родственников моих.

– Нет.

– Так в чем же дело? – с нажимом спросил Лисицын.

Давай начистоту, мол, нас тут никто не слышит. Он смотрел в глаза Китайгородцеву. И тому стало неловко. Будто он не оправдал надежд. Но он действительно не мог ничем помочь. А Лисицын смущение собеседника истолковал по-своему. Не все потеряно вроде бы. Этого парня еще можно перетянуть на свою сторону.

– Ты с ними не водись, – посоветовал Лисицын. – Они люди сложные. Оставят тебя в дураках. Вроде бы ты с ними подружишься, вроде бы ты будешь свой, а в конце концов они тебя виноватым сделают. Одному тебе придется отвечать.

– За что? – спросил Китайгородцев.

– За все.

Китайгородцев ничего не понял.

– Вот я тебе сейчас одну вещь скажу, – произнес Лисицын, понизив голос. – Чтобы ты знал, что этим людям доверять нельзя, что они с тобой неискренни. Их там сколько? – показал на дом. – Сколько их живет здесь?

– Двое.

– Хорошо, – сказал Лисицын. – Можешь и дальше так считать. Только ты не обсуждай с ними никогда – двое их там… или больше. Просто сам смотри, на ус мотай. Ты очень скоро заметишь какие-то странности. Не стыкуется тут, в общем. Есть им что скрывать.

Он так выразительно посмотрел на Китайгородцева, что было понятно: раскрыл большую тайну.

– М-да, – протянул Китайгородцев неопределенно.

Лисицын ждал, что Китайгородцев еще скажет, но тот молчал.

– Там еще есть кто-то! – выдохнул в лицо Китайгородцеву Лисицын, приблизившись вплотную. – Они его прячут!

Его глаза были совсем близко. Безумные глаза. Почему-то именно о безумии Китайгородцев подумал в эту минуту.

Луна была такая яркая, что могло показаться, будто за окном горит фонарь. Но никакого фонаря, конечно, не было. Китайгородцев, не зажигая света, подошел к окну. Лужайка лежала перед ним выглаженной скатертью – ни складочки. А сразу за лужайкой – лес. В том лесу кто-то из людей Лисицына устроил позицию для наблюдения. В чем смысл – этого Китайгородцев еще вчера не понимал. А теперь он понимает. Лисицын выслеживает того, кто здесь живет. Не мать свою и не Михаила, родственника нелюбимого. Он подозревает, что здесь еще кто-то есть. И Китайгородцева он не просто так в этот дом привел. Китайгородцев – это засланный казачок. Смотри, на ус мотай – так ему сказал Лисицын. И очень скоро ты заметишь странности. Он хочет, чтобы Китайгородцев этого, кто здесь живет, вычислил.