Труба? Да, похоже. Что-то вроде уходящего вдаль огромного туннеля, перед которым сам ты кажешься песчинкой. Там, далеко впереди – яркий свет, яркий и мягкий одновременно. И божественная музыка, которая манит, и достаточно только сделать первый шаг – и уже не вернешься, будешь идти и идти навстречу этой музыке и этому яркому свету, пока не придешь – куда? Никто не знает. Тот, кто, стоя у входа, смог собрать все свои силы и не сделать первого шага навстречу музыке, – вернулся к нам и знает не намного больше нашего. Но кто не нашел в себе сил остановиться и переступил через невидимый порог, те уже ничего нам не расскажут. Они оставили за спиной эту границу – границу между Жизнью и Смертью.

В комнате были только Толик и Хома. Странно, вот так прилипнет к человеку кличка, и заменит ему полностью имя – Хома и Хома. Вот Толик – это Толик, а Хома – только Хома и никак иначе.

– Привет, – сказал я. – Что нового?

– Привет, – отозвался Толик. – Все старое.

– Мне из дома не звонили?

– Нет.

На столе лежала нераспечатанная почта – несколько писем. Я взял верхнее и надорвал конверт.

– Да, так вот насчет дыхания, – повернулся к Хоме Толик. – От того, как ты дышишь, зависит твое здоровье, да и вообще – сколько ты проживешь. Вот в этой статье говорится, что дышать надо животом…

– Чем? – протянул Хома. – Может, тебе еще чем-нибудь подышать?

– Ты не так понял, – поморщился Толик. – Дышать ты, конечно, должен носом, но при вдохе у тебя живот должен увеличиваться в размерах. Живот, а не грудь – понимаешь? Вот вдохни и выдохни пару раз.

Хома подчинился.

– Вот у тебя правильное дыхание, – сказал Толик. – Видишь, живот вздувается, как при беременности…

– Тьфу ты! – в сердцах сказал Хома. – У самого у тебя – как при беременности!

– Чудак, я же ничего обидного не сказал.

– Да ну тебя! Пойдем лучше покурим. Тоже, говорят, жизнь удлиняет. За счет снятия стресса.

Когда они вышли из комнаты, я поднял телефонную трубку и набрал номер. Сначала шли только короткие гудки, потом в трубке щелкнуло и женский голос произнес:

– Алло.

– Добрый день, – произнес я гнусавым голосом. – Это вас беспокоят из Центра социологических исследований. Мы проводим опрос населения на предмет отношения людей к цветному телевидению. Как вы считаете: цветное телевидение имеет право на существование, или мы должны вернуться к использованию исключительно черно-белых телевизоров?

Светка рассмеялась:

– Эдик, это ты? Я тебя узнала.

– Конечно, я. Ко мне вернулся мой обычный голос.

– Как у тебя дела, сестричка?

– Все отлично, кроме одной очень неприятной вещи.

– Какой? – насторожился я.

– Мой брат пропал.

– Никуда я не пропал, – я засмеялся. – Не далее как сегодня благополучно ночевал дома.

– Твое появление я фиксирую только по исчезновению продуктов в холодильнике, – вздохнула Светка, – а о том, что у него есть младшая сестра, за которой нужен глаз да глаз, мой брат совсем забыл.

– Не маленькая уже – двадцать лет, – буркнул я.

– Двадцать не двадцать, но пока ты пустил это дело на самотек, мне уже предложили выйти замуж.

– Кто этот нахал? – встревожился я. – Светка, не чуди! Ты помнишь наш с тобой уговор?

– Да я же ему еще ничего не ответила.

– Еще не ответила? – переспросил я. – Значит, еще не послала его куда следует? Слушай, я ему обломаю рога, этому твоему ухажеру. Кто он такой, откуда взялся?

– Ну чего ты так сразу? – обиделась Светка. – Он вполне приличный парень, в сборной по волейболу играет.

– Ах вон оно что! – взвился я. – Косая сажень в плечах, честность во взгляде и грамота за второе место на областных соревнованиях – просто идеальный вариант для любой порядочной девушки!

– Эдик, ну перестань…

– Все! – отрезал я. – Мы с тобой договорились: сначала ты заканчиваешь институт, я тем временем покупаю тебе квартиру, а потом уже выходи замуж, я тебя благословлю, кем бы ни был твой избранник: хоть волейболистом, хоть негром преклонных годов. Ты меня поняла?

– Поняла, – буркнула Светка.

– Ну и молодец! – Я сменил строгий тон на жизнерадостный. – Что там дядя Леша с тетей Таней – приехали?

– Нет еще.

– Что же такое? По времени пора бы им прибыть.

– Может, поезд опаздывает? Ты бы позвонил на вокзал, узнал в справочной.

– Да ладно, все равно они от этого раньше не появятся.

– Эдик, ты хоть сегодня приедешь раньше? Неудобно перед дядей Лешей. Приедут они с дороги, а тебя и к полуночи не будет.

– Не знаю, у меня сегодня много работы.

– Ну что можно делать на работе ночью? Я начинаю опасаться за незапятнанность твоего морального облика.

– Нет-нет, – запротестовал я. – У меня сегодня вечером очень важная работа – я парюсь в сауне.

– И это ты называешь работой?! – возмутилась Светка. – Да с каких пор это стало считаться общественно полезным трудом?

– Это, как правило, отдых, – согласился я. – Но когда в сауне устраиваешь встречу с городским мэром для решения некоторых вопросов – это уже работа.

– Ты знаешь, как это называется?

– Знаю, – подтвердил я. – Нормальные рабочие отношения. Так ты позвони мне, как только дядя Леша приедет. Хорошо?

– Хорошо, – вздохнула Светка.

– Ну все, пока. Привет волейболисту, – и я положил трубку.

Вострецов все-таки успел до приезда поляков: вкатился в комнату словно мячик и, рухнув в кресло, рванул на груди рубаху.

– Ну и жара! – прохрипел он, поводя по сторонам белесыми глазами.

Я достал из холодильника бутылочку пепси-колы и, наполнив стакан, протянул его Вострецову.

– Ну и противная штука, – поморщился Вострецов, осушив стакан. – Слушай, почему бы нам с тобой не организовать выпуск русского кваса в жестяных банках – знаешь, как пиво западногерманское?

– Организуем, – пообещал я. – Сан Саныч, не томи, рассказывай.

– А что рассказывать? Колхозный голова согласился – отдадут они нам в аренду эту ферму и имение на тех условиях, которые мы им предлагаем.

– Ну наконец-то, – облегченно вздохнул я. – Хоть теперь можем с поляками спокойно разговаривать. Как же ты его уломал?

– Шут его знает, – пожал плечами Вострецов. – И за что эти председатели да директора меня так любят?

В комнату вошел Толик.

– Кажется, поляки едут, – объявил он.

В окно было видно, как к обочине подкатил «Фиат» и два шикарно одетых молодых парня вышли из машины.

– Быстро же они приобрели европейский лоск, – сказал Толик. – За версту видно, что иностранцы.

– С чего же ты взял, что быстро? – не согласился Вострецов. – От них французскими одеколонами пахло еще в те времена, когда у нас «Шипр» считался последним криком моды.

Поляки вошли в здание. Мы видели, как таращится им вслед Хома.

– Я проведу их сюда, – сказал Толик и исчез за дверями.

– Как ты думаешь, будет с ними дело или нет?

– Кто знает, – пожал я плечами. – Сие великая тайна есть.

Дверь открылась, и на пороге появились поляки. Я поднялся из-за стола.

– Пан Брошин? – вопросительно произнес тот поляк, что был пониже ростом, глядя на меня.

– Да, это я. – Я пожал им обоим руки. – Только, если можно, без слова «пан».

– Почему же? – удивился поляк. – Вам не нравится?

– Нравится, – признался я. – Но слышится не «пан Брошин», а «пан брошен», а это уже совсем другое дело. Брошен, понимаете? От слова «бросать».

– А-а, понятно, понятно, – с улыбкой закивали поляки.

– Так что зовите меня просто Эдик, а вот это мой коллега, пан Вострецов.

Сан Саныч воспринял свое «панство» спокойнее, чем я.

– Меня зовут Тадеуш, – сказал тот, что пониже. – Имя моего напарника – Казимир.

– Прошу к столу, – предложил я. – Может быть, заварить кофе?

– Нет-нет, – запротестовал Тадеуш. – Мы только что пообедали в ресторане. Давайте сразу приступим к делу.