Мы лежали, затаившись, долгие несколько десятков секунд, но тихо было вокруг, словно все живое здесь вымерло. Потом я услышал, как в абсолютной тишине Оглоедов осведомился у Сабадаева:

– Ты один был в комнате?

Сабадаев ответил не сразу и за это поплатился. Я услышал, как он охнул. Наверное, схлопотал от Оглоедова оплеуху, потому что поспешил ответить:

– Один!

– Оружие в здании есть? – продолжал допрос Оглоедов.

– Нет!

Тогда Оглоедов обратился ко мне:

– Вы посторожите тут его, Евгений Иванович. А я по зданию быстренько пробегусь, провентилирую обстановку.

И он неожиданно легко для человека столь внушительных размеров влез в распахнутое окно, оставив на мое попечение Сабадаева. Понимая, что Сабадаев сейчас же пустится наутек, я бросился на незадачливого строителя пирамид, чтобы не дать ему подняться, и обрушился на него тяжеленным грузом. Сабадаев взвыл.

– Лежать! – зашипел я.

Для пущей надежности ему еще надо было бы заломить руки за спину, чтобы он не трепыхнулся, но тут я обнаружил, что сабадаевские руки надежно замотаны скотчем.

– Это кто вас так?! – опешил я.

– Мент этот! – проскулил Сабадаев.

Ай да Оглоедов! Говорил же я, что без него нашей милиции с преступностью в стране не справиться. Дар у человека. Просто талант. Хоть в следователи ему идти, хоть в патрульно-постовую службу. Везде бы сгодился. Вот Сабадаева в одно мгновение запеленал так, что никакие наручники не нужны.

Я все еще продолжал восхищаться оглоедовскими талантами, когда сам герой появился собственной персоной, только вид он имел совсем не геройский, а очень даже раздосадованный и удрученный. Оглоедов вывалился из оконного проема, плюхнулся в траву рядом со мной и вздохнул так тяжело, словно его только что выгнали с работы с волчьим билетом.

– Что случилось? – спросил я.

– Я шел по коридору, – сказал упавшим голосом Оглоедов. – Тут вдруг мужик. Увидел меня, побежал. Я за ним. А он заперся в комнате, где женщина эта…

– Мария? – уточнил я.

– Ну, наверное. И детишки там еще. Не знаю – сколько. Может, пять. А может, десять. И мужик этот говорит: они – мои заложники. Приплыли, в общем.

Да что за мужик-то, господи? Я повернулся к Сабадаеву, чтобы спросить, и тут вдруг мне вспомнилось: костерок, к которому я вышел случайно, и двое мужичков возле того костерка. Один из них – Сабадаев. А второй, которого очень быстро сморила выпитая водка, – его, кажется, Гоша зовут. Он мне тогда представился Георгием.

– Георгий? – спросил я у Сабадаева. – Да?

– Да, – неохотно подтвердил Сабадаев.

– Значит, так! – решительно сказал я. – Сейчас идем туда! Вы ему говорите, чтобы он не чудил! Он отпускает заложников и сдается!..

– Не-е-ет, – замотал головой Сабадаев.

Обнаруживший оппозицию Оглоедов уже занес было кулак, но перетрусивший Сабадаев упредил удар, затараторил:

– Вы не так меня поняли! Я не про то! Я не против! Но не поможет! Гоша не послушает! Он пьяный сегодня! А пьяный Гоша – он дурной! Он не понимает ничего! Ну прям полный идиот! И ему втолковать ничего нельзя! Сказал, что это его заложники, – его теперь не переубедишь! Ему если что-то в голову втемяшится – с ним бесполезно разговаривать!

– С ним разговаривать не надо, – сжал кулаки Оглоедов. – Я ему сейчас по тыкве настучу…

– Ни в коем случае! – всполошился Сабадаев. – Не пытайтесь войти туда, где он со своими заложниками! Вы что – не поняли ничего? Он их просто убьет!

– Ну не может же быть, – сказал я с сомнением, вспомнив безобидного пьяненького Гошу, каким я видел его когда-то.

– Поверьте мне – Гоша смирный, пока у него в башке рычажок не соскочит. А как соскочит – тут не знаешь, чего от него можно ожидать.

– А у него – соскочил?

– Да. Если он заложников взял, значит, у него началось.

– Он способен детям какой-нибудь вред причинить?

– Он их убьет, – сказал Сабадаев.

Буднично сказал. Как о чем-то само собой разумеющемся. Таким тоном обычно говорят правду. И тогда я понял, что дети обречены.

Глядя на перепуганного Сабадаева, я понимал: не врет он, когда говорит о грозящей детям опасности. И лучше нам сейчас туда не соваться, не провоцировать этого чертова Гошу на ужасные поступки. Оглоедов, как человек, привыкший всегда полагаться на свою недюжинную физическую силу, еще порывался пойти и проучить хорошенько впавшего в грех терроризма Гошу, но я его удержал.

– Не надо, – сказал я. – Наломаешь дров. Там все-таки дети.

– Так и будем сидеть и ждать? – мрачно осведомился Оглоедов.

– Так и будем, – подтвердил я. – Скоро сюда заявится Мартынов со своими головорезами, и тогда с Гошей будет совсем другой разговор. Давайте-ка укроемся где-нибудь неподалеку, чтобы нас из пансионата не было видно.

Когда мы перемещались под кроны обступающих пансионат деревьев, на открытом участке под уже просветлевшим предутренним небом вдруг стал виден шутовской наряд Оглоедова. Для меня странный вид ряженого милиционера не был неожиданностью, зато Сабадаев удивился безмерно. Он смотрел на обмотанного скотчем Оглоедова так, словно перед ним был не обычный человек, а какой-нибудь инопланетянин, только что вышедший из космического корабля.

– Новая форма для спецопераций, – сообщил я Сабадаеву полным серьезности тоном. – Третий класс защиты. Выдерживает пистолетный выстрел в упор.

Сабадаев сидел на траве, прислонившись спиной к дереву, и смотрел в никуда полным мрачной безысходности взглядом. Я прекрасно понимал, что творилось в его душе. Вольная жизнь осталась для Сабадаева в прошлом. Всего лишь час назад все у него было по-другому. К своему новому положению он пока не привык. Столь резкая смена житейских обстоятельств всегда сопровождается шоком. Вот и у него сейчас шок. Это пройдет, но нужно время.

– Скажите, а правда, что…

Он вздрогнул и посмотрел на меня.

– Правда, что Мария – ваша жена? – спросил я.

– Правда, – просто ответил он.

– Давно?

Он смотрел на меня и молчал.

– Я только хотел спросить… Она была вашей женой еще до того… До того, как вы организовали свою пирамиду? Ту, первую, где был Магистр.

– Да.

А я-то думал, что Мария единственная осталась в живых из всего ближайшего окружения Сабадаева только потому, что смогла надежно спрятаться. На самом деле он ее не тронул, потому что – жена. Мне Демин когда-то рассказывал, что Мария ходила по офисам различных фирм, выпрашивая у бизнесменов деньги на содержание своих приемных детей, и так она этим богатым буратинам намозолила глаза, что кто-то из них в конце концов не выдержал якобы и подсказал Марии место, где денег скоро будет много и ей уже больше никогда и ни у кого не придется клянчить тысячу-другую. Согласно озвученной Деминым специально для меня легенде Мария послушалась совета, стала одним из учредителей финансовой пирамиды, и вышло ей счастье. Все враки и обман! Никто не позволил бы Марии черпать деньги из золотого ручейка, будь она никем, первой встречной с улицы. К большим деньгам чужих не подпускают. Сабадаев организовал свою пирамиду и взял в долю жену. Никаких чудес, одна лишь проза жизни.

– Хотя жена – это слишком уж сказано, – вдруг произнес Сабадаев, и в его голосе мне почудилось раздражение и досада. – У нее одна страсть: приемыши эти.

Ревновал? Похоже.

– А может быть, она с вами не согласна была? – осторожно предположил я.

– Это как?

– Может, ей эта пирамида не нравилась?

– Пирамида не нравилась, а деньги нравились, – зло пробормотал Сабадаев.

И я вдруг что-то за этими его словами уловил. Так бывает, когда благодаря каким-то частностям ты можешь представить себе всю картину происходящего целиком. В этой короткой злой фразе отразились споры и размолвки супругов Сабадаевых. Мария, наверное, высказывала свое недовольство задуманной мужем аферой. А он попрекал ее тем, что аферы она не одобряет, а деньгами пользуется.