В этом глубоком диалектическом выводе сказался революционный вождь, увидевший даже в поражении верный путь к победе.

Маркс, доказывая необходимость завоевания рабочим классом политической власти, впервые употребляет выражение «диктатура пролетариата» и раскрывает политический и экономический смысл этого понятия. Говоря об отличии революционного социализма и коммунизма от обанкротившихся во время революции мелкобуржуазных утопических теорий, Маркс писал, что научный социализм есть объявление непрерывной революции, классовая диктатура пролетариата, как необходимая переходная ступень к уничтожению классовых различий вообще.

Маркс и Энгельс выпустили несколько номеров нового журнала. К сотрудничеству в нем они привлекли своих верных сторонников — Вейдемейера, Вильгельма Вольфа и других.

На ничем не примечательной обложке «Новой Рейнской газеты. Политико-экономического обозрения» наряду с Лондоном, где жили Маркс и Энгельс, значились в качестве места издания Гамбург и Нью-Йорк. Немало немцев — участников недавней революции — эмигрировало в Америку. Издатели надеялись, что за океаном журнал найдет большой спрос. Рассчитывая на новый подъем революционного движения, Маркс и Энгельс предполагали вскоре перейти к выпуску еженедельной и даже ежедневной газеты. Как всегда, Карл находил удовлетворение в многообразной работе, которой отдавался со всей страстью. Действие, как и мышление, несло для него всегда в себе то, что зовется на земле счастьем.

В марте в Лондоне наступила весна. Стало светлее и суше. Даже узкая Дин-стрит под блеклыми лучами солнца казалась менее убогой и безрадостной.

Маркс и Энгельс, желая возродить Союз коммунистов, работали над обращением к его членам.

Обычно заседания Центрального комитета Союза коммунистов происходили либо в помещении Просветительного общества немецких рабочих в Лондоне Или в кабачках, малодоступных вниманию агентов тайной полиции, но в этот раз Маркс был не совсем здоров, и решено было собраться у него на квартире.

Энгельс прочел обращение, которое начиналось словами:

— «В течение обоих революционных лет, 1848–1849, Союз коммунистов вдвойне выдержал испытание: во-первых, тем, что его члены повсюду энергично

участвовали в движении, что они и в печати, и на баррикадах, и на полях сражений стояли в первых рядах единственного решительно революционного класса, пролетариата. Союз, далее, выдержал испытание и в том смысле, что его воззрения на движение, как они были изложены в циркулярных письмах конгрессов и Центрального комитета в 1847 г. и в «Коммунистическом Манифесте», оказались единственно правильными и что высказанные в этих документах ожидания вполне оправдались, а понимание современного общественного положения — пропагандировавшееся раньше Союзом только тайно — теперь у всех на устах и публично проповедуется на площадях».

Маркс, стараясь не шуметь, поднялся, вышел из комнаты и вернулся со стаканом сладкого чая, который заботливо подвинул Энгельсу.

— Мы говорили вам, братья, уже в 1848 году, — продолжал читать Энгельс ровным голосом, — что немецкие либеральные буржуа скоро придут к власти и тотчас же обратят свою только что приобретенную власть против рабочих. Вы видели, как это сбылось. В самом деле, именно буржуа после мартовского движения 1848 года немедленно захватили государственную власть и тотчас использовали эту власть для того, чтобы заставить рабочих, своих союзников по борьбе, вернуться в их прежнее, угнетенное положение…

Далекие от мысли произвести переворот во всем обществе в интересах революционных пролетариев, демократические мелкие буржуа стремятся к такому изменению общественных порядков, которое сделало бы для них по возможности более сносным и удобным существующее общество…

Прочитав большой абзац о вреде объединения с мелкобуржуазными демократами, Энгельс повысил голос, окинул всех и особенно Виллиха строгим взглядом и продолжал:

— Наши задачи заключаются в том, чтобы сделать революцию непрерывной до тех пор, пока все более или менее имущие классы не будут устранены от господства, пока пролетариат не завоюет государственной власти.

Энгельс читал все громче, подчеркивая слова и делая внушительные паузы:

— Вместо того, чтобы еще раз опуститься до роли хора, одобрительно рукоплещущего буржуазным демократам, рабочие и прежде всего Союз должны добиваться того, чтобы наряду с официальными демократами создать самостоятельную тайную и открытую организацию рабочей партии и превратить каждую свою общину в центр и ядро рабочих союзов, в которых позиция и интересы пролетариата могли бы обсуждаться независимо от буржуазных влияний…

Но для своей конечной победы они сами больше всего сделают тем, что уяснят себе свои классовые интересы, займут как можно скорее свою самостоятельную партийную позицию…

Когда документ был одобрен, члены Центрального комитета Союза решили послать своим эмиссаром в Германию Генриха Бауэра.

Обращение помогло ему с успехом выполнить трудную и опасную миссию. Три месяца спустя во втором письме к членам Союза Центральный комитет извещал, что созданы руководящие центры в Гамбурге, Шверине, Бреславле, Лейпциге, Нюрнберге и Кёльне.

Бауэру удалось восстановить связь с некоторыми прежними коммунистическими группами и приобрести большое влияние на остатки пока еще уцелевших союзов рабочих, крестьян, батраков, а также гимназических организаций. К Союзу коммунистов примкнули некоторые члены «Рабочего братства». Объезжавший в это время Германию по поручению швейцарской организации немецких эмигрантов некий Карл Шурц, информируя Цюрих, писал, что Союз коммунистов «привлек к себе все пригодные силы».

Энгельс сообщил Марксу, что в Лондон приехал Бартелеми. Он бежал до суда из тюрьмы Бель-Иль-ан-Мер, где находился в камере рядом с Бланки.

Бартелеми? Что же, этот мрачный парень снова бредит террором? Боюсь, если он не образумится, то бессмысленно сложит голову на плахе.

— Как показали июньские дни, он превосходный, испытанный баррикадный боец.

— Скорее заговорщик по профессии. Он легко может стать орудием любой провокации. Тем не менее он, видимо, честен в своих заблуждениях и отчаянно смел. Надо попытаться вернуть ему голову.

У Бартелеми были звучный, проникновенный голос и манеры светского человека, умеющего держать себя с достоинством в любом обществе Односторонняя логика, упорство фанатика не могли не действовать на слушателей. Спорить с ним было почти невозможно.

— Мы должны сделать все, чтобы революция не была снова украдена из наших рук, — говорил он слушателям. — Враг среди нас, в нашей семье. Его надо искать повсюду. Он прикидывается другом. Будем бить друзей насмерть, если они подозрительны. Я клянусь уничтожить вот этими руками диктатора буржуазии, предателя из предателей, одного из тех, кто объявлял себя другом нашим, — Ледрю-Роллена.

Вскоре после приезда в Англию Бартелеми встретился с Марксом и Энгельсом.

— Я знаю наперед все, что вы оба мне скажете, — начал Бартелеми раздраженно. — Но мы никогда, как это ни жаль, не поймем, видимо, друг друга. Напрасный труд уговаривать меня. Мы с вами люди одной идеи, но разных методов ее осуществления

Саркастические линии в уголках губ Маркса, четко обозначившиеся за последние годы, стали резче.

— Вам, Бартелеми, всегда были нужны революционные приключения, экспромты. Вы хотите жить и бороться вне времени и пространства, без понимания исторических и экономических условий. Вы неизбежно обанкротитесь. Нельзя пренебрегать всем тем, что определяет исход борьбы и победу.

— Победу, — сказал Бартелеми, — определяют порох, вовремя взорвавшаяся бомба, пуля, пробившая насмерть преступную голову.

Карл грузно подался вперед и облокотился на стол руками, пристально глядя в черные глаза говорившего.

— Феодализм и нынешний буржуазный строй — это тысячеглавые гидры, — произнес он сурово. — Уничтожьте одну голову, взамен тотчас же вырастут тысячи новых. Нужно быть умалишенным или одержимым, чтобы отрицать законы, движущие обществом. Ваши заговоры, адские машины, пистолеты — это роковое недомыслие.