В отделе «роскоши» седоволосые, всегда улыбающиеся приказчики из породы «верных, послушных слуг», кроме серебряных сервизов и фруктовых ваз, тяжеловесных и унылых, как керосиновая лампа, показывали многочисленные колониальные творения: костяных божков, зверей, жриц индийских храмов, плетенья, циновки и кружева с острова Мартиники, шкуры животных и драгоценные камни из Южной Африки.

Черногорские, лапландские и венгерские крестьянки вышивали для англичанок блузки, мережили белье, вязали платки и детские платья. Австрийские и немецкие кустари также доставляли в Англию свою продукцию. Большие многоэтажные магазины хищно скупали товар разорившихся фирм и ловко опутывали, забирая в рабство, мелкие обувные, одежные, столярные, шляпные мастерские в Уайтчапеле и Сохо и продавали всю их не находящую сбыта продукцию под своей маркой.

Лизе доставляло большое удовольствие рассматривать красивые безделушки и покупать то, что ей нравилось. Как настоящая женщина, она не удержалась от примерки тафтового кринолина модного, переливающегося от зеленого к красному, цвета. Радостно было одаривать друзей и мечтать о том, как обрадует их тщательно продуманный подарок. К вечеру, усталая, оживленная, нагруженная всевозможными пакетами и свертками, Лиза вернулась домой.

В детской она услышала веселый визг и гомон. На ковре животом вниз, поджав ноги, полз, изображая черепаху, Сигизмунд Красоцкий.

Завидев мать, раскрасневшаяся Ася бросилась к ней.

— Дядя Сиг такой смешной. Он хотел, чтобы я была обезьянкой.

Лиза прижалась губами к маленькой головке чуть вспотевшей от беготни девочки. Запах, исходивший от мягких детских волос, напоминал ей своей нежной пряностью ветки цветущего тополя.

— Я купила тебе подарки, дарлинг, Что бы ты хотела?

— Папу, — сказала девочка.

— Кого, кого? — растерялась Лиза.

— Только дядю Сига, Я хочу, чтобы он был не черепахой, а моим папой.

Ася вприпрыжку побежала к Красоцкому и охватила его ручонками. Совершенно смущенный, он продолжал все еще лежать на полу.

— Иди и позови Пэгги, — нашлась Лиза.

Тогда Красоцкий поднялся и подошел к ней.

— Пусть наивные пожелания ребенка вас не смущают, — сказал он, заикаясь от волнения.

— Послушайте, друг мой, вам под пятьдесят, а мне под сорок. Позади большая жизнь и опыт. Нам не пристало говорить языком юности. Если вы любите меня, какая я есть, со всеми моими непоправимыми ошибками… Но что с вами, отчего вы так бледны? Не больны ли вы?

— Нет, Лиза, я, верно, принадлежу к племени Азра, люди которого, как пишет Стендаль, умирают от любви.

В этот особенный для Снгизмунда и Лизы вечер они решили повенчаться в день Нового года, без оглашения и гостей.

Рассылая визитные карточки в традиционные дни рождества, Лиза нашла у себя адрес Женни Маркс, который взяла у Вольфа. Ей вдруг сильно захотелось увидеть эту женщину, в которой все внушало уважение и симпатию. И, поддавшись этому когда-то вспыхнувшему чувству, Лиза без долгих размышлений решила отправиться с визитом на Графтон-террас Мэйтленд-парк.

На столичной окраине, где жила Женни Маркс, наемный фиакр с трудом продвигался вперед. Здесь был хаос созидания и стройки. Кучи щебня, глины, бадьи с раствором, ухабы и рытвины препятствовали всякому передвижению. Был праздник, и рабочих не было видно возле начатых укладкой стен. На большом пустыре среди нескольких неогороженных зданий Лиза отыскала дом № 9.

Задержав кебмена, она поднялась по нескольким ступенькам и на квадратной, каменной площадке принялась о скобу счищать грязь, густо облепившую ее высокие шнурованные ботинки. Заметив висевший на цепочке молоточек, постучала но металлической пластинке. Сначала в боковом узком окне появилась женская голова, повязанная платком, и затем входная дверь отворилась. Елена Демут вопросительно смотрела на гостью. В это время позади нее раздался голос Женни:

— Входите же, пожалуйста. Очень рада видеть вас. Это та русская дама, с которой Люпус познакомил нас еще в Брюсселе. Помнишь, я тебе рассказывала, — пояснила она Ленхен, которая недоверчиво продолжала рассматривать Лизу, сразу почувствовавшую неловкость оттого, что была столь богато одета. Шуба, отделанная соболями, доставшимися ей по наследству, заняла всю вешалку в маленьком холле.

Комнаты в доме, которые Женни показала Лизе, были очень миниатюрны, светлы и уютны. В полуподвале находилась кухня, на первом этаже по одну сторону — большой кабинет Маркса, а по другую — крошечные столовая и гостиная. Крутая лесенка вела наверх, где были узенькие спаленки для взрослых и детей. По сравнению с двумя каморками на Дин-стрит этот домик казался его обитателям пределом возможной роскоши, простора и удобств.

Когда Женни усадила ее в гостиной и Ленхен подала скромно сервированный чай с сандвичами, с прогулки вернулись Женнихен, Лаура и Тусси.

Обе старшие девочки несколько смутились, когда мать представила их незнакомой даме, но Тусси, прелестный трехлетний ребенок с румянцем во всю щеку и озорными глазенками, тотчас же очутилась на коленях у Лизы. Так же сердечно приветствовал ее большой черный кот с зелеными дикими глазами, пришедший вместе со своими юными хозяйками.

— Вас любят дети и животные, а это безошибочно хороший признак, — сказала громко Женни, искоса поглядывая на недовольную Ленхен.

— Вы русская? — зардевшись от смущения, спросила Женнихен. — Значит, вы рабовладелица. Вы привезли, верно, своих невольников с собой? Мне очень жаль этих бедных людей.

— У меня нет рабов, — тоже покраснев, отвечала Лиза, — я уверена, что этот позор кончится на моей родине и все люди будут свободными.

Лаура, неотрывно рассматривавшая гостью, вдруг сказала по-русски, четко выговаривая слова:

— Вы краснавица.

Лиза широко раскрыла глаза, услыхав слегка искаженное лишней буквой «н» лестное русское слово, обращенное к ней тоненькой очаровательной девочкой.

— Красавица не я, а вы, Лаура, — ответила она по-русски.

— Я знаю только это одно слово на вашем языке — краснавица. Бьюти. Дядя Энгельс научил меня. Он хорошо говорит по-русски и переводил как-то мне и Кви-Кви, — она указала на старшую сестру, — стихи Пушкина.

Лиза взяла со стула огромную соболью муфту и вынула нарядную бонбоньерку с конфетами.

— Это мне, я маленькая, — крикнула Тусси, вскочив со стула.

Госпожа Маркс сурово посмотрела на дочь и приказала ей выйти из комнаты, но та в ответ только надула губки:

— У Мавра совсем нет денег, и на рождество никому не купили подарков.

— Гадкая девчонка, — со слезами на глазах произнесла Лаура, — у нас есть все.

— Нам ничего не надо, — добавила старшая из трех девочек.

— Муж на этих днях заканчивает большую многолетнюю работу по политической экономии, а «Нью-Йорк дейли трибюн», где он печатает постоянно свои статьи, платит очень неаккуратно и мало. В новом году все будет по-другому. Господин Лассаль, о котором вы, верно, слыхали, уже договорился с издателем в Германии, и книга на днях будет туда отправлена.

Женни пыталась казаться беспечной, но ей это плохо удавалось. Она вспомнила, что в доме нет денег даже для отправки издателю рукописи, дописываемой Марксом. Лизе становилось все более тяжело, и чувство стыда за свое богатство вдруг проснулось в ней с новой силой. Глядя на усталое бледное лицо Женни, на ее более чем скромное будничное платье, она думала, как бы помочь Марксу и его семье, но понимала, что от чужого, мало знакомого им человека они никогда ничего не примут. Помогать им было привилегией только самых дорогих и близких единомышленников.

— Прошу вас, не забудьте, что во мне вы имеете преданную душу, не могу ли я быть вам полезной? — несмело предложила Лиза, собираясь уходить после короткого визита.

Но Женни ответила ей только вежливым и холодным изъявлением благодарности.

— Я очень признательна, но, право же, нам сейчас ничего не нужно. — Она не сказала больше ни одного слова, но Лиза прочла невысказанную мысль: «От вас, богатой дамы, такой же нам далекой, как все ваши друзья».