– Не трогай его, изверг!.. Отпустите меня!.. – по голосу чувствовалось, что мать пытается вырваться из удерживающих ее рук. – Оставь ребенка!..

Между тем Ибрагим шагнул к юному заступнику, взял его за воротник рубашки и легко швырнул назад, за свою спину. Парень упасть не успел – его подхватили шедшие за главарем подручные. Двое тут же ловко, без малейшего труда, завели руки Славика за спину, третий запустил свою руку в его волосы и крепко их сжал.

– Что с этим делать? – спросил кто-то из них у Ибрагима.

– Что хотите, – обронил тот.

Между ним и Маликой больше никого не было и судьба мальчишки его больше не волновала ни в малейшей степени. Он попросту тут же забыл о нем.

…Если бы только Ибрагим знал, чем грозит ему подобная забывчивость!..

– Ты против кого попер, русак траханный? – грубо и громко обматерил парня один из громил, увлекая того в сторону, чтобы не мешать главарю общаться с девушкой.

– А может еще не траханный? – с ухмылкой предположил другой.

– Так за чем дело стало?.. Организуем! – подхватил шутку третий. – Люблю иногда с мальчиками побаловаться…

Они загоготали. Несмотря на заломленные за спину руки и зажатые волосы, Славик, поняв, о чем говорят бандиты, отчаянно забился в их сильных руках.

– Не хочет! Значит, девочка еще!.. – потешались бандиты. – Ничего, разок попробует, в другой раз дергаться не будет!.. Да и наука тоже: не суйся, куда не следует – задница останется целой! Га-га-га!..

– Мусульмане, вы-то что молчите! – неслось из толпы надсадное. – Вы-то что молчите? Они же ваши единоверцы… Деда Таира убили, Малику изнасиловать хотят… А вы молчите?.. Один Славик заступился… А вы молчите?.. Да будьте вы прокляты со своим Аллахом!.. Сыно-ок!..

В другое время проклятие в адрес Аллаха (да простит Он, Ат-Тавваб, Приемлющий покаяние, правоверным то, что их уши услышали подобное богохульство!) ей не сошло бы с рук. Однако теперь бандитам было не до какой-то обезумевшей от горя женщины, тем более русской. Одни уже пошли по домам, грабить. Другие, всего несколько моджахедов, стояли поодаль, наблюдая, в качестве резерва, за общим порядком – вдруг все-таки кто-то попытается организовать сопротивление. Веселая троица потащила дергающегося в крепких руках, уже откровенно плачущего Славика куда-то в сторону.

А Ибрагим опять занялся Маликой.

Толпа вокруг начала быстро рассасываться. Каждый спешил к своему имуществу. Да и не хотелось становиться свидетелем очередного преступления. Крик матери Славика становился все тише – ее уводили, спасая от верной гибели, соседи.

– Так где же твои родные, красавица? – продолжал допытываться Ибрагим.

– У меня только один дядя, – видя, что за нее больше вступиться некому, обреченно ответила Малика.

– И где же он?

– Дома.

Главарь нахмурился.

– А почему он сюда не пришел? Я же приказал всем собраться!..

Надо будет запомнить этот факт! Потом, вечером, при разборе нападения, необходимо разобраться, кто из подручных не выполнил его приказ. И примерно наказать – своих тоже необходимо держать в страхе. Чтобы не расхолаживались и не забывали, кто среди них главный!..

– Он инвалид. Ходить не может…

А, ну что ж, тогда другое дело…

– Ну ладно, веди в дом, показывай!

Под взглядами немногих оставшихся на площади сельчан Малика и Ибрагим направились по одной из улиц. Она шла понуро, еще слабо на что-то надеясь. Он – с осознанием собственной власти над всеми этими людишками.

– Бедная девочка… – жалостливо проговорила русская женщина им вслед.

– Не тронет, – отозвался пожилой чеченец.

Он сказал это твердо и уверенно.

– У него ж ничего святого нет! – не согласилась женщина. – Бандит, он и есть бандит… Что ж его остановит?

Чеченец снова ответил громко – наверное, он сейчас убеждал не только, даже не столько эту соседку, сколько остальных, кто мог его слышать. В самом деле, начни потом разбираться в происшедшем родственники девушки, каждый вспомнит эти его слова и подтвердит, что он верил в благоразумие Ибрагима.

– Что остановит, говоришь?.. А кто у нее дядя? Ее дядя был ранен в девяносто пятом, когда воевал вместе с самим Басаевым!.. Нет, Ибрагим не посмеет ее тронуть!

– Ага, как же, станет твой Басаев заступаться за какого-то инвалида! – не согласилась женщина, но уже с некоторым сомнением. – Вон Тамарке Топчаевой он даже денег на лечение ребенка не дал. И когда у нее кафе сожгли, тоже разбираться с поджигателями-ваххабитами не стал… А у той ведь орден, «Честь нации» или какой там… Она ведь с ним, с Басаевым этим вашим, на Буденновск ходила, а он все равно ей не помог[9]. А тут – какой-то инвалид, – повторилась она. – Нет, не станет Басаев вмешиваться – слишком большой он теперь чин!..

– Все равно Ибрагим ее не тронет! – еще тверже заверил чеченец. – Он же мусульманин!..

Остальные молчали. Всем хотелось увериться, что с Маликой и в самом деле ничего не произойдет. Ну а себя в чем-то уверить – дело не такое уж и сложное.

А о Славике вообще ничего не говорили. Старались делать вид, что забыли. Его судьба была предрешена – и об это все знали. Не знали только, что ему предписана судьбой отнюдь не смерть…

Между тем в это время Славика неподалеку в чьем-то саду готовились насиловать. С него содрали штаны, завалили грудью на какую-то колоду… Юноша пытался сопротивляться, дергался, выл, захлебываясь слезами… Но этим только еще больше возбуждал бандитов.

– Не дергайся! – не выдержал наконец самый молодой из них, понимая, что его очередь будет последней. – Все равно не поможет. А то ведь убьем, нам нетрудно, и никто с нас не спросит за это, – он достал из кобуры пистолет и ткнул в лицо жертве. – А так хоть жив останешься…

Увидев перед собой оружие, Славик сдался. Он плакал, но теперь был готов на все.

… – Так где твой дом, красавица? – настаивал Ибрагим, перейдя на чеченский язык.

До сих пор он говорил по-русски.

Помимо того, что практически все чеченцы владеют этим, как не так давно говорили, «языком межнационального общения», русский вынуждены были знать приезжающие со всего света боевики-наемники. Никуда не денешься – должен же быть единый язык, который понимали бы все и в данном случае на эту роль больше всего годился российский. Что бы там по этому поводу ни говорили, но русский по-прежнему занимает пятое место в мире по числу людей, владеющих им.

Ибрагим уже знал, что не сможет устоять перед чарами этой девушки. И тем не менее по-прежнему испытывал некоторую неуверенность. Все же чеченка, а своих насиловать нельзя… И чего она не русская?.. Тогда и вопросов не возникло бы… А так – столько свидетелей видели, как он ее увел…

Но с другой стороны, сам себя уговаривал бандит, кто из них, свидетелей, будет знать, что здесь произойдет? Вернее, будут знать, во всяком случае, догадываться, все – а вот кто осмелится открыто об этом говорить? Не будет же она сама трезвонить об этом и поднимать шум! Все остальные из страха перед ним, Ибрагимом, будут молчать и делать вид, что ни о чем не догадываются. Во всяком случае, официально в суд на него не подадут, в этом нет сомнения. Ну а слух, как говорится, к делу не пришьешь. Шариатские суды забиты сейчас таким количеством разбирательств, что никто не станет педалировать ситуацию, если не появится официального обращения.

Рассуждая подобным образом, Ибрагим откровенно храбрился. Потому что знал: помимо суда шариатского официального, есть еще и суд просто шариатский, народный. Однако привычка к вседозволенности, уверенность в собственной неприкосновенности легко побеждали чувство осторожности. И этому он тоже отдавал отчет.

…Малика вела бандита в дом, надеясь теперь только на дядю. Уж тот наверняка сумеет поставить на место этого увешанного оружием громилу…

Тем более, рассуждала девушка, что аргументов в ее защиту имеется немало. У Малики в марте девяносто шестого в Орехово погибла практически вся родня. Тогда русские попытались взять штурмом этот небольшой поселок в предгорьях, однако отряд моджахедов (настоящих моджахедов, а не бандитов, подобных этим, которые только прикрываются именем Аллаха и джихадом) дал гяурам хороший отпор. Особенно досталось казакам, которые без нормальной разведки пошли в атаку и напоролись на минное поле… Не сумев взять поселок штурмом, русские начали расстреливать Орехово из пушек, из этих современных «катюш» или как они там называются, с вертолетов… Одна из бомб или ракет попала в дом, где жила семья Малики. Засыпанные в подвале, они погибли все – мать, обе сестры и младший братишка. Сама Малика уцелела только потому, что в это время находилась у соседей… Оба старших брата, которые с началом войны были мобилизованы в дудаевскую армию, домой так и не вернулись, где-то сгинули. Ну а отца она лишилась еще раньше – он работал в милиции, простым постовым сержантом, и его невесть кто и за что убил осенью девяносто первого…