— Твое мнение, Комаровский? — спрашивает шеф.

Капитан смущенно кашляет в рукав.

— Все это было правильно доложено... Конечно... Но Шабашников... Очень сомнительно: человек никогда не ценил деньги, сам раздавал — и вдруг...

Верный своей дипломатический манере Комаровский не вступает в открытый спор. Стоит ли перечить товарищу из «центра»? Ведь он приехал помочь. Но, я чувствую, капитан остается при своем мнении. Он привык работать по-своему.

— Ну, Чернов у нас верит только уликам, — усмехается Комолов.

— Николай Семенович!

— Ну-ну Паша, логика, даже формальная, штука полезная... Стало быть, первая неувязка. Убийца нанес удар, едва лишь Осеев приоткрыл дверь. Зачем Шабашникову, пользовавшемуся доверием инженера, так спешить? Очевидно, преступник опасался, что Осеев, увидев, кто стоит на пороге, тотчас захлопнет дверь. Либо Осеев вовсе не знал его, либо знал как человека, которого надо бояться. Второе. Преступнику были нужны деньги. Очевидно, он знал, что они хранятся в письменном столе, — кроме стола, ничего в комнате не тронуто. Но деньги лежали в первом же ящике, на виду. Отчего все ящики перевернуты, а бумаги разбросаны? Более того, следы, оставленные на бумагах, говорят, что убийца интересовался всем содержимым стола, уже после того как были найдены деньги. Что он искал? Мы не знаем. По-видимому, не только деньги.

Третье. Если Шабашников преступник или соучастник, опасающийся разоблачения, что мешало ему получше запрятать похищенные деньги?

Четвертое: следы на полу. Преступник позаботился о перчатках, а вот то, что грязные сапоги оставят четкие отпечатки, не учел. Как ты все это объяснишь, Паша?

— Но ведь он был в состоянии опьянения, Николай Семенович. Отсюда все странные промахи.

— А ведь удар нанесен не пьяным человеком, Паша. Рука трезвая и очень даже ловкая. Почерк преступника свидетельствует о ясном уме и расчете.

Я молчу. Крыть, как говорится, нечем. Слишком уж заманчивой была для меня перспектива быстрого и легкого раскрытия преступления... Салага, неофит.

— Не спеши бичевать себя, Паша. — Комолов кладет мне на плечо тяжелую ладонь. — Мы только начинаем предварительное следствие. Впереди много работы... А что, ты думал все будет легко и просто в этом деле?

Холодный ветер врывается в комнату, отдувая занавески. Комолов жадно дышит, его бледное, слегка оплывшее лицо искажено гримасой боли.

— Прилягте, Николай Семенович.

— Аналогичных дел я как будто не припомню, — продолжает майор. — Сделаем так. За Шабашниковым пока посмотрит Комаровский со своими. А ты, Паша... Давай попробуем поверить Шабашникову, раз уж о нем такие добрые отзывы. Но если не он, то кто? Естественно, только человек, который мог украсть нож и подбросить деньги, чтобы навести следствие на ложный след. Попробуй разберись в этом... Так ли уж были нужны преступнику деньги, если он с легкостью отказался от половины суммы? Сомнительно... Разумеется, все это лишь догадки, и разобраться будет нелегко. Но я буду рядом, Паша, а как только почувствую себя лучше, то включусь полностью. Понял?

Звонит телефон. Я сразу узнаю ее голос.

— Мне Павла Чернова. Павел? Это Лена Самарина. Ты еще помнишь? Отец сказал, что ты здесь, такой сверхзанятый, почти секретный! А видеться с женщинами тебе разрешают?

«Женщина, — отмечаю я про себя. — Господи, я помню ее совсем цыпленком!»

— Что там еще? — спрашивает майор.

— По личному делу, Николай Семенович, — отвечаю я, прикрыв ладонью трубку. — Знакомая... по школе еще.

Не вовремя позвонила Ленка. Но Комолов смеется:

— Ну так что ж ты смущаешься, если по личному? Иди, ты свободен.

Все еще сыплет неутомимый дождь, и мы с Ленкой договариваемся встретиться в ресторане. Единственный ресторан Колодина находится как раз под нами, на втором этаже гостиницы.

В ресторане шумно. Компания геологов празднует окончание полевого сезона. Бородатые парни в ковбойках и штурмовках, рыцари тайги. Девчонки в грубых свитерах, счастливые, с сияющими влажными глазами.

Наверно, человек моей профессии выглядит рядом с этими парнями страшным анахронизмом. Нож из уборной, похищенные деньги, старые сапоги, оставляющие следы на полу... Жестокость, алчность, алкогольный психоз... Варварство, заглянувшее в наш век из далекого прошлого.

А кто-то ходит по тайге. Ищет всякий там ванадий. Спутники запускает. Строит батискафы.

— Венька, ты ешь третий бифштекс.

— Я недобрал за сезон сто одиннадцать бифштексов.

— Парни, Сиротка Люпус притащил сюда рюкзак с образцами!

Геологи... Из нашего выпуска трое ребят пошли в геологи. И еще наш класс дал горного инженера, микробиолога, физика... Я знаю, о моем выборе ребята говорят как о чудачестве, пожимая плечами и улыбаясь: «Чернов Пашка, лучший математик, медалист, пошел в милиционеры!» Ну, а кто же должен «идти в милиционеры», хотелось бы знать?

...«Презумпция невиновности, Паша. Это не просто термин, это стиль нашей работы. Если ты не доказал на все сто процентов, что человек совершил преступление, ты не имеешь права считать его виновным». Так говорил Эн Эс. А если не Шабашников, то кто? Значит, мне противостоит очень хитрый и ловкий преступник, справиться с которым будет нелегко.

Через два столика от меня сидит человек со спиной широкой и мощной, как стальной щит скрепера. Спины, если присматриваться, могут быть так же выразительны, как и лица, неповторимы, как форма уха или отпечаток пальца. Этого человека я уже видел.

Он оборачивается. А... Преподаватель из школы ДОСААФ, Ленкин приятель! Он в обществе белокурой дамочки с губами, накрашенными слишком ярко для Колодина.

Геологи едят апельсины, оркестр играет «Бродягу» в бодром танцевальном темпе. Мрачная личность в шароварах старателя, заказавшая «Бродягу», горюет у пустых графинов.

В застекленной двери я вижу Ленку. Светлая, коротко стриженная головка. Еще в школе девчонки, завидуя, говорили ей: «Тебе не придется краситься, ты всегда будешь в моде». У нее волосы льняного цвета.

Я иду к выходу, и мне кажется, что все столики смотрят на меня, даже оркестранты оторвали от губ мундштуки. Застыла кулиса в руке тромбониста. «Вы видите этого лейтенанта в штатском? Со смешным хохолком на затылке?» Я снова превращаюсь в мальчишку. Прошлое вдруг ожило.

— Пашка!

Мы почти одного роста — так она вытянулась. От нее пахнет дождем, свежестью и прохладой улицы; этот запах особенно ощутим в теплом, табачно-кухонном воздухе ресторана.

— Пашка, я рада.

Мальчишки из детства уходят так далеко, что их можно целовать безбоязненно у широкой застекленной двери ресторана. Мальчишки из детства становятся родственниками.

— Дай я посмотрю на тебя, лейтенант милиции.

Какие складочки у рта!..

Мы идем к столику. С Ленкой здороваются. Мы продолжаем разговаривать, но я уже плохо слышу Ленку. Что-то изменилось в ресторанной обстановке. Взволнованный встречей, я никак не могу собраться и определить причину перемены. Наконец удается настроить фокус. Мотоциклиста — вот кого нет! Пока я встречал Ленку в гардеробе, он исчез со своей дамой. В ресторане два выхода — один в вестибюль гостиницы, другой прямо на улицу Он не хотел, чтобы его видела Ленка. Почему? Впрочем, это уж меня не касается.

— Ты меня слушаешь, Паш?

— Да-да.

— ...Я хотела уехать из Колодина. Все уезжали. Поступила в Ленинграде в институт Лесгафта, ты же знаешь, у меня всегда было хорошо с гимнастикой. Добралась до четвертого курса. Отец разболелся, пришлось вернуться. Преподаю в школе. В третьей и в нашей. Смешно, да? Самарина — «училка».

— С тройкой за поведение!

Это когда мы убежали на Катицу, на необитаемый остров, нам закатали в табель по тройке.

— Мне и сейчас достается за поведение.

— Я подумал об этом, когда увидел тебя на мотоцикле. Слишком экстравагантно для Колодина.

— Чихать! Привыкли уже. Я в Ленинграде пристрастилась к мотоциклу. Как только вернулась, разорила родственников и купила «Яву».