Мысли о мести, очевидно, воодушевляли Жоржа.

— Дорогой Чарли, — начал он, выйдя из-за стола и лукаво улыбаясь, — уверяю вас, картина действительно пропала. — Жорж щелкнул пальцами. — На этот раз все говорят правду. Но еще удивительнее то, что картина была подлинником.

— Не знаю, приятно ли мне это слышать или нет, — возразил я, — но о некоторых картинах Лувра и Национальной галереи этого не скажешь.

— Согласен. — Жорж сел. — Я надеялся, что эта пропажа заставит начальство приглядеться к некоторым из так называемых шедевров.

Мы сошлись на том, что это событие скажется на мировой торговле антиквариатом — произведения искусства Ренессанса станут еще популярнее, и цены подскочат на все, что хоть немного похоже на подлинники.

— Скажите, пожалуйста, Жорж, кто украл картину? — Я был уверен, что ему это известно.

Впервые за многие годы Жорж затруднялся ответить на мой вопрос. Он беспомощно пожал плечами.

— Дорогой Чарли, как раз это мне и неизвестно.

— Похоже на то, что это дело рук кого-то из своих.

— Вовсе нет, персонал Лувра вне всяких подозрений, — он кивнул на телефон. — Сегодня утром я разговаривал с некоторыми из подозрительных агентов — Антвейлером в Мессине и Каленския в Бейруте. По их мнению, либо к похищению причастно нынешнее правительство, либо в нем замешан Кремль!

— Кремль? — недоверчиво отозвался я. Следующие полчаса мы разговаривали шепотом.

Конференция, состоявшаяся в тот же день во дворце Шайо, не вынесла новых решений. Главный инспектор сыскной полиции, Карно, хмурый человек в темно-синем костюме, и агенты сыскного бюро заняли свои места. На их лицах были написаны усталость и досада. Они чувствовали себя не слишком уютно под градом вопросов. Позади них подобно солидному жюри сидели сыщики от лондонского «Ллойда» и «Морган гаранти треста» из Нью-Йорка. В отличие от них две сотни дельцов и агентов в зале вели себя весьма оживленно, строя самые невероятные догадки.

После краткого резюме, сделанного без особого энтузиазма, инспектор Карно представил собравшимся дородного голландца, суперинтенданта Юргенса из отделения Интерпола в Гааге, а затем передал микрофон Огюсту Пекару, помощнику директора Лувра. Тот стал уверять, что служба охраны в музее поставлена настолько образцово, что украсть картину абсолютно невозможно. Мне казалось, Пекар все еще сомневался, что ее украли.

«...Планки с боков картины, прикрепленные к полу, не повреждены; целы и два инфракрасных устройства на лицевой стороне полотна. Картину невозможно снять, не освободив от бронзовой рамы, — рама весит восемьсот фунтов и привинчена к стене наглухо. Электрическая сигнализация не затронута...»

Я смотрел на две фотографии в натуральную величину картины — лицевой и оборотной ее сторон — на щитах, установленных на возвышении. На них была видна задняя сторона дубового подрамника, шесть алюминиевых ребер, контакты контрольной сигнализации и множество выведенных мелом надписей работников лаборатории музея за многие годы. Вскоре выяснилось, что снимки сделаны за два дня до похищения, перед тем, как картина должна была пойти на реставрацию.

После этой новости атмосфера конференции изменилась. Разговоры сразу же стихли.

— Вот вам и объяснение, — сказал я Жоржу де Стаэлю. — Очевидно, «Распятие» было похищено из лаборатории, где охрана организована из рук вон плохо. Значит, картина украдена не из галереи.

Шум вокруг нас возобновился. Двести носов почуяли запах жареного. Итак, картина все-таки была украдена и вывезена из Парижа.

На обратном пути Жорж мрачно смотрел в окно такси.

— И все-таки картина была украдена из галереи! — сказал он задумчиво. — Я сам видел ее за двенадцать часов до исчезновения. — Он крепко сжал мою руку. — Мы найдем «Распятие», Чарли, ради славы Норсби и Галери Норманд. Но, клянусь богом, человек, который украл ее, был каким-то особенным вором.

Так начались поиски пропавшего Леонардо. На следующее утро я вернулся в Лондон — с Жоржем поддерживал связь по телефону. Вначале, как и все другие заинтересованные лица, мы только прислушивались и приглядывались к развитию событий. В переполненных залах галерей и на аукционах ловили каждое неосторожное слово, любую случайную оговорку. Торговля антиквариатом, конечно, оживилась: акции музеев и владельцев третьестепенных холстов Рубенса или Рафаэля поползли вверх. Мы надеялись, что возросшая деловая активность выведет нас на какого-нибудь сообщника вора или похититель попытается выдать подражание Моне Лизе одним из учеников Верроккьо за картину Леонардо и она попадет на один из подозрительных рынков.

Поиски украденной картины сопровождались газетной шумихой, но в среде торговцев царило удивительное спокойствие. По правде говоря, давно пора было чему-то обнаружиться, какой-нибудь маленькой ниточке застрять в тонких ситах галерей и аукционов. Но ничего подобного не произошло. Когда волна активности, вызванная исчезновением Леонардо, спала и дела пошли своим чередом, «Распятие» окончательно перешло в список утраченных шедевров

Лишь Жорж де Стаэль продолжал проявлять интерес к поискам. Иногда по телефонному звонку выезжал в Лондон, чтобы раздобыть весьма скудную информацию об анонимном покупателе картин Тициана, Рембрандта, копии Рубенса или Рафаэля. Жоржа особенно занимали картины, которые реставрировались после повреждений, хотя такими сведениями владельцы картин менее всего были склонны делиться.

Поэтому, когда спустя четыре месяца после похищения Леонардо Жорж предложил мне встретиться в Лондоне, я спросил не только ради шутки:

— Ну как, теперь вам известно, кто украл картину?

Открывая большой портфель, Жорж мрачно улыбался.

— Вас бы очень удивило, если бы я ответил утвердительно? На самом деле я этого не знаю, но у меня есть идея. Думаю, вам будет любопытно ознакомиться с ней.

— Разумеется, — сказал я, кивая в знак согласия. — Так вот чем вы занимались все это время!

Жорж приложил к губам указательный палец. Под личиной легкой шутливости он скрывал свою озабоченность.

— Прежде чем вы высмеете меня, позвольте вам заметить, Чарли, что я рассматриваю свою теорию как совершенно фантастическую и все же, она мне кажется единственно возможной. Чтобы доказать ее, мне необходима ваша помощь.

— Обещаю ее вам. Но в чем заключается теория?

Жорж заколебался, со стороны казалось, что его обуревают сомнения, стоит ли рассказывать о своей идее, затем он вытащил из портфеля кучу листов и принялся раскладывать перед собой на столе. На листах оказались репродукции нескольких картин. Обнаружились среди них и некоторые фотографии с увеличенными деталями картин — на всех был изображен благообразный мужчина в одежде времен средневековья с козлиной бородкой.

Жорж положил передо мной шесть самых больших фотографий.

— Вы, конечно, узнаете?

Я кивнул. За исключением одной, «Положения во гроб» Рубенса из Ленинградского Эрмитажа, за последние пять лет я видел оригиналы всех этих картин. Ими были украденное «Распятие» Леонардо, «Распятия» Веронезе, Гойи и Гольбейна, а также «Голгофа» Пуссена. Картины принадлежали крупным музеям — Лувру в Париже, Сан-Стефано в Венеции, Прадо в Мадриде, а также Государственному музею в Амстердаме и, за исключением картины Пуссена, считались настоящими шедеврами, украшением лучших национальных коллекций.

— Я надеюсь, эти картины в надежных руках. Или им тоже посчастливилось попасть в список таинственного похитителя?

Жорж покачал головой.

— Не думаю, что он заинтересуется ими. Хотя наверняка все они у него на учете.

И опять я уловил перемену в тоне Жоржа.

— Вы больше ничего другого не замечаете?

Я снова сравнил фотографии.

— Здесь изображено снятие с креста. Все картины подлинные — только отдельные детали записаны другим художником. Эти картины были в свое время похищены. — Жорж быстро перебирал фотографии. — Пуссен — из коллекции замка на Луаре в тысяча восемьсот двадцать втором году, Гойя — в тысяча восемьсот шестом году Наполеоном из монастыря Монте Кассино, Веронезе — из Прадо в тысяча восемьсот девяносто первом году. Леонардо, как вы знаете, четыре месяца тому назад. Гольбейна в 1943 году конфисковали для коллекции Германа Геринга.