— Елена Владимировна, ваше беспокойство я вполне понимаю. Ваш друг, Сергей Лотарев, как вы говорите, попал в беду. Допустим, вы правы, попал не сам, его втянули. Но ведь он от этого и немало выгадал. Сейчас у него квартира, машина, он ни в чем не нуждается. Без связи с этими людьми, с Чирковым и с Новлянской, вряд ли бы он имел все это.

Меднова покачала головой:

— Лотарев мог использовать связи, но при этом оставаться честным человеком. Закона он не преступал.

— Не знаю. — Рахманов посмотрел на собеседницу.

— Просто я хотела попросить вас о помощи. Потому что я не могу. Я боюсь. Сегодня я узнала, Сергею угрожают какие-то уголовники. Ему и этому его другу, Саше Чиркову.

— Что, он сам вам об этом сказал?

— Разве он когда-нибудь скажет?! Строит из себя храбреца, но я ведь вижу: это всерьез. Им действительно угрожает опасность. Ему и его другу.

— Из чего вы это вывели, что им угрожает опасность?

— Ну... — Помолчала. — Сейчас я в квартире одна. Бабушка на даче. Последнюю неделю Сергей жил у меня. Мне он, конечно, ничего не сказал. Но я все поняла и так. Он все время на нервах. Перед тем как выйти, смотрит в окно. Когда едем в машине, следит, нет ли кого-то сзади. Один раз соседка в дверь позвонила, так он меня даже к двери не подпустил.

— Что, Чирков тоже себя так ведет?

— С Чирковым они сейчас не видятся, только переговариваются по телефону. Но Чирков тоже боится. Эту неделю, например, он ночевал в мастерской у Сережиного друга, Володи Глинского. Домой ехать боялся. Так что все всерьез.

Рахманов попытался вспомнить, слышал ли он от кого-нибудь об этом Глинском, у которого есть мастерская. Вроде нет.

— И долго Чирков ночевал у Глинского?

— Не знаю. Вообще-то о том, что Чирков там ночевал, я сегодня подслушала. Случайно. Они разговаривали по телефону,

— Где находится эта мастерская?

— На Сокольнической заставе. Недалеко от Сергея.

— Ясно. Скажите, Лотарев может догадаться, что вы подслушали разговор?

— Догадаться? Да нет. Он был уверен: я ничего не слышу.

Рахманов подумал: наблюдение, установленное за Лотаревым и Чирковым, было снято два дня назад. Никаких попыток с чьей бы то ни было стороны выследить их, а также напасть на того или другого замечено не было. Но, с другой стороны, Крыж или его люди могли сами заметить наблюдение и на время скрыться.

— Что-нибудь еще Лотарев вам говорил об опасности? Или об уголовниках, угрожающих ему и Чиркову?

— Сегодня у нас состоялось объяснение. Я сказала Сергею, что боюсь за него, и попросила объяснить, в чем дело.

— Это было до телефонного разговора? Или после?

— После. Сергей сказал: последнюю неделю за ним и Сашей охотились, как он выразился, «нехорошие дяденьки». Но с сегодняшнего дня опасность им уже не угрожает.

— Почему не угрожает, он не объяснил?

— Нет. Правда, раньше, когда они с Сашей говорили по телефону, Сергей назвал какое-то имя.

— Какое имя? Постарайтесь вспомнить.

— Сейчас. То ли Виктор Павлович, то ли Владимир Павлович.

— Вадим Павлович?

— Вот-вот. Вадим Павлович. Насколько я поняла, Саша сказал: этого Вадима Павловича они могут уже не бояться.

— Почему?

— Не знаю. Я слышала только то, что говорил Сергей. Сергей сказал: «Думаешь, он к нам больше не сунется?» И чуть позже: «Хорошо бы так и было». И все. Они попрощались, он положил трубку. Ну и почти тут же вошла я.

— Это имя, Вадим Павлович, вы слышали когда-нибудь раньше?

— Никогда не слышала.

— А, скажем, имя Иван Федорович Шеленков?

— Тоже не слышала.

Рахманов достал две фотографии Крыжа до и после пластической операции. Положил перед Медновой:

— Когда-нибудь видели этих людей?

Меднова посмотрела фотографии. Покачала головой:

— Нет. Никогда не видела. Это кто?

— Тот самый Вадим Павлович. Настоящее имя — Николай Алексеевич Крыжко. Опасный преступник.

— Надо же, — Меднова вгляделась. — По виду не скажешь.

Заполнив протокол допроса и дождавшись, пока Меднова его подпишет, сказал:

— Елена Владимировна, вашу просьбу о том, чтобы никто не узнал о вашем приходе, обещаю выполнить. Но в таком случае и вы не подводите меня. Не говорите никому о нашем разговоре.

Спустя три минуты после ухода Медновой в кабинет вошел Жильцов. Посмотрев на него, Рахманов сказал:

— У Лотарева есть приятель, некий Володя Глинский — художник, владелец мастерской, расположенной на Сокольнической заставе. Так вот, Меднова сообщила: в этой мастерской какое-то время скрывался Чирков, спасаясь от Крыжа.

— Интересно. Считаете, они этот факт скрыли умышленно?

— Похоже. Во всяком случае, ни в одном из показаний мастерская Глинского не упоминается. О самом Глинском тоже. Поэтому, Виталий, займись этим. Выясни, что за мастерская, что собою представляет Глинский. Причем учти: Меднова об этой мастерской узнала только сегодня. Случайно, подслушав телефонный разговор. Все понял? И еще один вопрос. Как ты думаешь, в Сухуми, во время последнего разговора. Люка не темнил?

— Люка? Вы имеете в виду с Крыжом?

— Ну, не столько с Крыжом, сколько с Шеленковым.

— Понимаю. — Жильцов помолчал. — От Крыжа Люка просто отказался. Шеленкова же Люка признал. Сказал: в машину к нему садился именно этот человек. Узнавал об Азизове, передавал привет от Додона. Ну и ответил на кое-какие вопросы. Вы считаете, Люка здесь мог темнить?

— Ну, тут есть нюанс. Мне важно знать: действительно Люка признал в Шеленкове зычару? Авторитета. Или Люка в этом сомневался? Тебе же наплел для понта?

Жильцов потер подбородок. Хмыкнул:

— Люка не тот человек, чтобы сомневаться в таких вещах. На горло или на гоп-стоп его не возьмешь. Насчет же «понта», с которым он мог мне все это наплести, — не думаю. Мне ведь тоже не так просто лапшу на уши повесить. Нет, Люка не темнил. Человек, узнававший у него об Азизове, был блатняком. Люка бы и бровью не повел, если б был другой вариант.

Рахманов внимательно посмотрел на Жильцова.

— Ясно. Видишь ли, я было подумал: собака лаяла совсем на другую тень. Но, выходят, она действительно лаяла на собственную. Так вот, Виталий, есть у меня идея обыскать эту мастерскую. Как ты считаешь?

— Не знаю. У вас что, виды на нее?

— Виды могут появиться после того, как я съезжу на Сенеж с металлоискателем. Хотя могут и не появиться. С другой стороны, если упустить время, можно все прозевать.

— Давайте обыщем. Мы ведь ничего не теряем.

— Неизвестно. Может, и теряем. Ладно. Пойдем на риск. Будем обыскивать. Причем прямо сейчас. Обоснование для санкции у нас есть: разночтение в показаниях Медновой, Лотарева и Чиркова. Только не все так просто. Обыска никто не должен заметить. Как? Сумеешь?

— Андрей Викторович, постараюсь. Сделаем все тихо. А что там может быть? Хотя бы приблизительно?

— Клянусь, понятия не имею.

— Давайте сделаем просто. У них там намечается ремонт, так вот: напишем записку на имя Глинского: мол, так и так, предстоит ремонт, просим быть на месте. В противном случае будем вынуждены взломать дверь. Сунем эту записку под дверь мастерской. Если, кроме Глинского, мастерской пользуется кто-то еще, записка его насторожит. И он явится. Как?

— Ладно, действуй. А я позвоню прокурору насчет санкции.

Промчавшись по Ленинградскому шоссе и попетляв по уже знакомой Рахманову проселочной дороге, ПКЛ[27] остановилась у ворот «Рыболова Сенежья». Дик грозно залаял, гремя цепью; сидящий на скамейке у причала Маркин встал, помахал рукой.

Спрыгнув на землю, Рахманов и Пильгунов посмотрели на небо. Редкие облака, но в общем день обещал быть ясным.

— Простояло бы так до вечера, — сказал Пильгунов. — Хуже нет попасть под дождь.

— Сейчас познакомлю тебя с местным участковым. Работать будешь с ним.

— Давайте. Что, доставать металлоискатель?