— Куда ж она делась?
— Николай Иванович жаловался, пристрелили ее. — Маркин вгляделся. Крикнул: — Эй! Есть кто?
Собака, охраняющая «Рыболов Сенежья», интересовала Рахманова и раньше, но лишь из-за поисков несоответствий в показаниях Лотарева. Теперь же выясняется, собака здесь новая. А старую пристрелили. Интересно, когда и почему?
— Пристрелили?
— Ну да. Летом. — Маркин посмотрел на Рахманова. — Да у нас тут бывают такие вещи. Люди ж разные.
Послышались шаги, из-за домика вышел Голиков. Увидев Рахманова и Маркина, крикнул:
— Дик, лежать! — Кивнул: — Проходите. Ворота открыты.
— Как жизнь, Николай Иванович? — спросил Маркин. — Никто не обижает?
— Кто меня обидит? Я сам кого хочешь обижу. Проходите, проходите, здесь поговорим.
На территории базы Голиков сказал:
— По-моему, Андрей Викторович? Не ошибся?
— Не ошиблись.
— Давайте сядем вон на ту скамейку. Вы ведь наверняка снова что-то хотите узнать?
— Верно, хочу.
— Я, наверное, на бережку посижу, — сказал Маркин. — У причала. Если что, позовете.
Маркин ушел. Усевшись с Голиковым, Рахманов спросил:
— Николай Иванович, ваш заведующий еще не вернулся?
— Заведующий? — Не дождавшись ответа, Голиков поднял камешек. Швырнул. — Пока нет.
— Вы ведь хорошо его знаете?
— Ну, знаю. Год все же вместе. Часом, с ним не случилось ли чего? Он ведь третий месяц из отпуска не выходит.
— А я у вас хотел спросить: почему он не выходит? Не знаете?
— Да нет. Пропал с концами. Я уже беспокоиться начал.
— Вообще-то вы могли сказать мне о пропаже Шеленкова раньше. При нашем первом разговоре.
— Раньше? — Голиков покачал головой. — Вы же в прошлый раз ни словом не заикнулись о Шеленкове. Интересовались каким-то художником. Что ж мне лезть, если меня не спрашивают?
— Ну все же, пропал человек. Я бы побеспокоился.
— Теперь и я беспокоюсь. Тогда же думал, обойдется.
— Расскажите, что это за человек?
— Шеленков-то? — Голиков задумался. — Ну, в общем, человек он неплохой. Правда, молчун. Бывает, за весь день слова не вытащишь. В душу зря не лезет, дело свое знает. И главное — от работы никогда не отлынивает.
— А что входит в его обязанности? Как заведующего?
— Это только так... звучит громко: заведующий. У нас же здесь, на базе, вся работа поровну. Неважно, кто ты: сторож, заведующий. Ну что мы здесь делаем... Принимаем отдыхающих. Следим, чтобы всюду был порядок. Инвентарь бережем, причал, лодки, все остальное. Чистоту поддерживаем. Так что с Иваном Федоровичем мы всегда честно делили все трудности. Без обмана.
— Что, Шеленков прямо тут и живет? На базе?
— Да. В этом самом домике. Справа моя комната, слева — его. Тут у него все: дом, работа, имущество. Вон его окно, видите?
— Вижу. Какие-нибудь родственники у него есть?
— Никого. Круглый бобыль. Он мне рассказывал: жена его лет пять назад умерла.
— Где, не знаете?
— Где-то на Севере. Детей у них не было. Так он говорил.
— Хоть письма-то ему приходят?
— Нет. За весь этот год ни одного.
— Ну а знакомые? Приезжал к нему кто-нибудь?
— Да нет. Я не видел. Здесь уж точно все его знакомые, отдыхающие. С ними Иван Федорович и занимается.
— Здесь... А в Москве?
— В Москве... Вообще-то несколько раз он оставался в Москве. С ночевкой. Утром уедет, вечером следующего дня приедет. Если он у кого-то ночевал, значит, этих людей знал.
— Вам он не говорил, у кого ночевал? Хотя бы намеком?
— Нет. Да и я у него никогда не спрашивал. Все равно бесполезно. Отмолчится.
— Ну а бывало, что он уезжал дня на три? На неделю?
Голиков задумался.
— Вы что-то вспомнили? — добавил Рахманов.
— Тут такое дело... Иван Федорович страдает радикулитом. Ну и этой весной, в мае, у него было обострение. Он и попросил меня по-дружески отпустить его подлечиться дней на десять. Нашел он какого-то чудо-врача в Москве.
— Где? В какой-то больнице?
— Не знаю. Знаю только, попасть к этому врачу трудно. А тут представилась возможность. Конечно, я отпустил. Работы мало, еще не сезон. А человек мучается.
— Имя, фамилию этого врача Шеленков не называл?
— Нет. Сказал только, что тот сделал ему какой-то особый массаж. И дал мазь. Он этой мазью потом нахвалиться не мог.
— И какого мая Шеленков уехал? К лекарю?
— Сейчас... — Голиков помолчал. — Уехал он, кажется, седьмого. Перед праздниками. Точно, седьмого. Вернулся же, соответственно, через десять дней. Семнадцатого.
— Не помните, когда именно? Днем, вечером?
— Вечером. Поздно вечером, часов в одиннадцать.
Все совпадает. Седьмого мая Шеленков — Вадим Павлович вылетел в Сухуми. Восьмого встретился с Азизовым в ресторане «Тбилиси». Одиннадцатого или двенадцатого проверил кредитоспособность будущего «клиента», поговорив с Люкой. Наконец, семнадцатого, после решающего разговора с Азизовым, при котором были уточнены детали, вернулся в Москву.
— Николай Иванович, сейчас я вам покажу несколько фотографий. Посмотрите их внимательно. Если кого-то узнаете, скажите.
Рахманов протянул предусмотрительно захваченные фотографии. Здесь были фото Новлянской, Азизова, Аракеляна, Клюева, Шитикова и Чиркова.
Внимательно просмотрев их, Голиков покачал головой:
— Нет. Никого из этих людей я не видел. Хотя... — взял фото Чиркова. — Это лицо вроде где-то мелькало. Но где — не помню. Случайно, он не дачник? Здешний?
— Угадали, дачник. Здешний.
— Тогда встречался. Правда, не помню где.
— А из других никого не видели?
— Никого.
— Жаль. — Рахманов спрятал фото. Кивнул: — Собачка эта у вас давно?
— Дик, что ли? — Обернувшись, Голиков посмотрел на пса, который навострил уши. — Да нет. Месяца два. В августе я его взял. Из питомника.
— А до этого здесь была собака?
— Была. Тоже Дик... Ну, тот, вообще, был не пес, а чудо. Умней человека. Все понимал.
— Какой породы? Тоже овчарка?
— Нет. Помесь лайки и южнорусской овчарки. Такой огромный был псище. Мохнатый. Одним словом, красавец. А нюх какой!.. Своего чувствовал за километр.
— Михаил сказал, что этот ваш Дик был обучен.
— Да. Чужого мог разорвать, своего слушался. Ну а отдыхающих не трогал. Стоит человеку поселиться на базе — все. Дик даже не зарычит.
— Куда же он делся?
— А-а... Лучше не спрашивайте. Какие-то сволочи пристрелили.
— Как же это случилось?
— Вот так и случилось. Уехал я в Москву, на базе никого не осталось. Вернулся через пару дней. Ну и вижу, лежит. Как был на цепи, так и околел. Я посмотрел — у него два пулевых отверстия. Одно на шее, другое прямо над ухом. Так только и могли его убить гады. Иначе б он не дался.
— Все же за что его так? Может, пытались ограбить?
— Да нет. Я проверил, все было на месте. Ничего не тронули. Увидели пса, стрельнули из мелкашки и ушли.
— И давно это случилось?
— В июле. Да, в июле.
— Какого июля, не помните?
— Сейчас... Четырнадцатого у нас получка... Четырнадцатого я и вернулся. А уехал на два дня раньше. Двенадцатого.
Интересно. Опять начинаются попадания в «десятку».
— Значит, Шеленкова уже не было?
— В том-то и дело. Иван Федорович ушел в отпуск восьмого. Если б на базе кто-то был, никто б Дика не тронул.
Шеленков. Почему бы и нет?.. Шеленков, он же Вадим Павлович — и убийство собаки. Здесь может быть какая-то связь. Впрочем, не какая-то, а самая прямая. После того, как операция с трейлером была закончена, главной задачей Шеленкова было скрыться, не оставив никаких следов. Но тогда вполне можно допустить, что Дик с его отличным нюхом мог представлять для Вадима Павловича реальную опасность. Допустим, собака вроде Дика могла, сама того не желая, привести к тайнику, если не привести, то помочь его обнаружить. Да мало ли что еще... Так что уничтожение Дика могло стать для Шеленкова жизненно важной задачей. Рахманов спросил:
