- Если мент города не знает, то что это за мент?- глубокомысленно произнес капитан. - Просто курам на смех. Понта может быть сколько угодно, а как дойдет до дела, смотришь, сразу и облажался.

   Вся мебель и все предметы обихода в конторе фирмы "Стикс" обладали тем стандартным зарубежным шиком, который, видимо, преисполнял восхищением простые души азербайджанских бандитов, а в душе человека культурного мог поселить в лучшем случае беспросветную скуку. Черного цвета шкафы, столы и полки, черные кожаные кресла, белые жалюзи, зеленый ворсистый линолеум и белая оргтехника на черном фоне - среди всего этого великолепия азербайджанцы, видимо, казались сами себе представителями передовой цивилизации в окружении тупых туземцев. Мысль об этом заставила Корсакова улыбнуться, но в следующую секунду он согнал улыбку с губ и озабоченно спросил:

  - Не хочет, значит, тетушка с места сниматься?

  - Не хочет,- подтвердил Ищенко. - Это железно.

  - И что же нам с ней делать?

  - А что с ней сделаешь? Охране я хвост накрутил, думаю, службу они не завалят. Ну и в милиции у меня есть надежные люди. Я им свою агентуру передал, кроме того, они кое-какие телефоны прослушивают,- Пистона,   например. Думаю, если бандиты задумают что-нибудь против Веры Николаевны, то я сразу об этом узнаю.

  - Дай-то Бог,- вздохнул Корсаков. - А я уже узнал кое-что интересное. Теперь все боевые операции против нас будет разрабатывать и проводить генерал Кабанов. Слыхал про такого?

  - Слыхал. Но его же выгнали из армии?- удивился Ищенко.

  - Таких, как он, хорошо выгонять из армии в мирное время,- усмехнулся Корсаков. - В военное про них сразу вспоминают. Это настоящий вояка, с таким нелегко справиться, особенно на настоящей войне, где в его распоряжении все средства, которые для войны придуманы. К счастью, тут он в средствах ограничен и потому предсказуем. Вот ты, например, что стал бы делать на его месте?

  - Я бы постарался договориться,- ответил не раздумывая Ищенко. - Мир бы постарался заключить.

  - Сергей, ну что ты говоришь,- фыркнул в свой стакан Корсаков. Он пил минеральную воду, так как считал, что чай и кофе нарушают необходимую снайперу твердость рук. - Разве его стали бы назначать, если бы собирались заключать мир? Это и без него смогли бы сделать.

  - Я бы на его месте устроил бы переворот, всех отстранил бы и все равно заключил бы мир - от себя лично,- не сдавался Ищенко.

  - Не так уж глупо,- задумался Корсаков. - Но вряд ли возможно. Кабанов только что из отставки, старые связи в армии он утратил, а враги остались. Врагов он, говорят, вообще легко наживал. Чему удивляться - он и воевал, и воровал лучше всех.

  - И характер, говорят, у него тяжелый,- заметил Ищенко. - Нет уж, Федорыч, ты лучше скажи, что ты сам думаешь. На то ты у нас и голова.

  - Я думаю, что раз нахрапом нас взять не удалось, а артиллерию применять нельзя, то Кабанов решить бить нас нашим же оружием,- сказал Корсаков. - Он создаст ударные отряды из професионалов, которые захватят внутри Центра базовые районы и оттуда начнут нападать на наши   небольшие отряды, используя партизанские методы. Постепенно он сомкнет эти базовые районы, получит выход к Садовому кольцу, разорвет захваченную нами территорию, и получится, что Центр контролирует уже он, а не мы. Тогда он сможет нас взять просто измором. Но я думаю, что власть предержащие все же решат нас уничтожить. Конечно, это все равно приведет к большим жертвам, но боевые действия будут носить уже локальный, как бы скрытый характер, а такими боевыми действиями наших правителей не напугаешь.

  - И что же делать?- спросил Ищенко, поедая бутерброд.

  - Надо рассудить, как Кабанов может перебросить подкрепления в Центр. Его части могут, конечно, пересечь Кольцо, но дальше им придется брать дом за домом, втягиваться в затяжные бои, а этого он как раз хочет избежать. При переброске по воздуху возможны большие потери. У нас, конечно, не так много комплексов "Игла", как я недавно заявил, но все же они есть, а для того, чтобы завалить в городе вертолет с десантом, много их и не надо. Причем гореть эти вертолеты будут у всех на виду, а поднятию морального духа такие картины не способствуют...

  - Под землей попрут, суки, как мы ходим!- стукнул Ищенко кулаком по столу. Корсаков кивнул:

  - Правильно, такое решение напрашивается само собой. Но главное в другом. На кого наши власти сейчас могут рассчитывать? Отчасти на армию, но армия хороша в том случае, если будет решено стереть с лица земли весь центр Москвы. На силы МВД - нет, на спецотряды ФСБ - вряд ли. Остается навербовать отовсюду отборный отряд или несколько отрядов и бросить его в бой. Но что произойдет, если мы этот отборный отряд разобьем? На кого можно будет опереться? То-то и оно. Ситуация окончательно приобретет патовый характер. Поэтому для нас сейчас главное - верно определить направление будущих ударов противника и разбить те части, которые на нас бросят. Насчет направления их ударов: у нас есть прекрасная приманка в виде тех объектов в Центре, которые мы   не заняли. Уверен, что Кабанов двинет свои отряды поначалу на такие объекты, тем более что на них до сих пор сидит какая-то охрана и, значит, с его точки зрения риск минимален. Но он не будет распыляться: он выберет такие пункты, которые легче всего соединить в одну зону, из которых легче всего прорваться к Садовому кольцу и которые больше всего будут мешать нашим сообщениям внутри Центра. Логично?

  - Витек, ты голова,- развел руками Ищенко. - Слышь, а коньячку у тебя не найдется?

  - Нет, капитан, не быть тебе генералом,- поднимаясь, вздохнул Корсаков.

   Долгое время нормальным жизненным состоянием полковника Дубинина была несокрушимая уверенность в себе. Обычных для большинства людей проблем и страхов он не знал: многолетняя подготовка приучила его смотреть свысока на все опасности, которые могут встретиться в гражданской жизни. Сам же он хотя и любил порой окунуться в эту жизнь, однако стоял по отношению к ней как бы особняком: его будущее полностью определяло подготовившее его государство, однако то же государство заботилось обо всех нуждах его самого и его семьи. Считалось, что столь ценный, потребовавший такой подготовки боец, как полковник Дубинин, не должен задумываться о мелких житейских проблемах: это неизбежно снизит его боеспособность и тем самым обесценит усилия, затраченные на формирование советского "универсального солдата". Полковник не боялся и за ту общественную нишу, которую он занимал: в мире постоянно воевали, и практически каждая из этих войн так или иначе задевала интересы Советской империи, а значит, могла потребовать и вмешательства этой империи, представителем которой в разных частях света неоднократно выступал полковник Дубинин. Спокойный за свой социальный статус, не мучимый никакими житейскими проблемами полковник вполне спокойно чувствовал себя и на войне - данной ему подготовки, приобретенного военного опыта и многократно протестированных личных качеств для этого   хватало с лихвой, так что полковник мог передавать свою уверенность и своим подчиненным.

   Период уверенности кончился после путча 1991 года, сменившись сначала долгим периодом неприкаянности, когда новое начальство, сомневавшееся в лояльности полковника, оставило его не у дел; затем, после возвращения на службу, полковник стал свидетелем бесконечных реорганизаций и переформирований элитных спецотрядов, а когда реорганизации вроде бы подошли к концу, их бойцы, в большинстве имевшие звание не ниже майора, обнаружили, что со всей своей уникальной подготовкой зарабатывают меньше ларечных сидельцев и неспособны даже толком прокормить семью. Поэтому полковник махнул рукой на постоянный ропот своих товарищей и подчиненных, немыслимый в прежние времена - не из-за особой идейности бойцов, а из-за того ощущения высокого спокойствия, которое наполняло всю их жизнь. Полковник предоставил всем думать и говорить, как они хотят, и заботился лишь о поддержании боевой и физической подготовки на должном уровне. В этом он не находил противников: во-первых, профессионал без постоянных упражнений в своем деле чувствует себя скверно, а во-вторых, все понимали, что профессионал, потерявший форму, не нужен не только правительству, но и всем прочим потенциальным нанимателям. Однако полковник ничуть не удивился, когда после захвата мятежниками центра Москвы поступивший приказ о выдвижении к Садовому кольцу подвергся в тренировочном лагере не то что обсуждению, а форменному осмеянию и был с гневом отвергнут. Данный факт никак не сказался на судьбе отряда и, видимо, был просто принят к сведению начальством. Процесс подготовки шел своим чередом, но полковник неким чутьем, развившимся у него за долгие годы его своеобразной службы, уже знал: что-то должно случиться, и поэтому вызов к генералу Кабанову его не удивил.