Взвизгнули тормоза. Машину занесло, но шофер все же сумел справиться с управлением, и "вольво" остановился почти поперек проезжей части. В результате резкого торможения дикторшу швырнуло вперед, и она больно ударилась плечом и щекой о спинку переднего сиденья. Из груди у нее вырвался крик испуга, а из глаз от боли брызнули слезы. Когда машина замерла на месте, ей показалось, будто опасность миновала: впереди в свете фар она видела совсем близко обшарпанный "жигуленок", неожиданно выехавший со двора. Однако в молчании шофера, не спешившего вылезти и выбранить "чайника", дикторше почудилось что-то странное. Странным было и то, что "жигуленок" продолжал стоять на месте, и дверцы его оставались закрытыми. Шофер, в напряженной позе застывший на сиденье, тихо произнес сквозь зубы:

  - Сзади...

   Прижимая ладонь к щеке, дикторша мгновенно обернулась. Позади стояла

  видавшая виды серая "волга", а из нее уже успели выйти три человека в камуфляжной форме с автоматами "АКСУ" наизготовку. Эти трое стояли на месте и недобро смотрели на стоящий "вольво", когда открылась со стороны пассажира передняя дверца "волги", и оттуда вышел подтянутый бородатый мужчина в таком же камуфляже, с кобурой на поясном ремне. Это жесткое лицо, эти холодные синие глаза после недавних событий запали в память великому множеству людей: еще до того, как человеку, вышедшему сейчас из машины, позволили выступить по телевидению, видеокассеты с   записью его выступлений уже смотрела вся страна. Естественно, что дикторша, которой приходилось читать комментарий (и, надо сказать, довольно язвительный) к его телеобращениям и телеинтервью, узнала его мгновенно и затряслась от ужаса. Ее охватили сожаления: недаром ведь ей казались бездоказательными бросаемые повстанцам обвинения в жестокости, жадности, стремлении к диктатуре, которые ей приходилось озвучивать. Почему бы вовремя не попросить редакцию смягчить формулировки? Она же успокоила себя тем, что по другим каналам повстанцев вообще поносили на все корки. Еще бы - ведь они требовали государственного, то есть думского, контроля над телевидением, в том числе и над его доходами. Немного осведомленная о том, какие деньги совершенно бесконтрольно крутились на телевидении, дикторша понимала, что в лице телебоссов повстанцы нажили себе могущественного врага, и этот враг говорил устами обозревателей и комментаторов. Господи, ведь ее программа на фоне прочих являлась образцом сдержанности, почему же ей приходится платиться за всех? И кто мог ожидать, что расплата наступит так быстро? В мозгу дикторши на секунду вновь возникла палуба круизного теплохода, но она оглянулась на страшных людей, приближавшихся сзади, сжалась в комочек от страха и тихонько заплакала над крушением всей своей жизни и всех своих надежд.

   Шофер не стал включать блокировку дверных замков - под стволами автоматов это было бессмысленно. Человека с бородой он не узнал, и потому у него оставалась слабая надежда на то, что остановили их не террористы, а какие-нибудь военные, которыми со дня захвата Центра была наводнена Москва. Правда, чутье говорило ему о тщетности таких надежд. Один из автоматчиков рывком распахнул дверцу и больно ухватил шофера за руку у плеча. Шофер попытался высвободиться, приговаривая:

  - Да вы что, ребята? Да вы знаете, чья это машина? Вы что, неприятностей хотите на свою голову?

     Неожиданно шофер стряхнул руку автоматчика, захлопнул дверцу и включил зажигание, поскольку двигатель "вольво" от резкого торможения заглох.

  Однако это было последним, что он успел сделать. Перед носом "вольво" неизвестно откуда возник еще один автомобиль, и шофер в отчаянии вновь ударил ногой по педали тормоза. В следующую секунду его с бранью вырвали из-за руля, и он покатился по асфальту под ноги автоматчиков.

  - Лежать,- приказали ему, когда он попытался подняться. - Руки за голову и не дергайся, а то пристрелю!

   Открылась задняя дверца, и дикторша услышала грубый голос:

  - Вылезай, красуля, приехали!

   Дикторша в ужасе замерла, но отсидеться ей не дали - под приглушенную брань жесткие пальцы подхватили ее под локоть и под колено и выбросили из машины, как пушинку. Больше всего дикторшу напугал кавказский акцент сунувшегося в салон террориста - это было странно, так как с момента начала чеченской кампании дикторша рисовала чеченских боевиков благородными защитниками родных очагов, а бойцов федеральных войск - злобными недотепами, которые отыгрываются на мирном населении за собственные бестолковость и трусость. Когда красавица оказалась вне машины, то ее подхватила еще пара могучих рук, все замелькало у нее перед глазами, а в следующую секунду она обнаружила, что лежит ушибленной щекой на прохладной эмали капота "вольво", а чужие грубые руки задирают ей сзади юбку. В голове у нее мелькнула дурацкая мысль:"Хорошо, что машину сегодня мыли..." Однако в следующий момент она осознала, что с ней собираются сделать, рванулась и вскрикнула. В ответ жесткие ручищи припечатали ее к капоту с такой силой, что она чуть не задохнулась. Ручищи задрали ей юбку чуть ли не на голову, и в свете фар на общее обозрение предстали красивые стройные ноги и дорогое белье. Вместо того чтобы восхититься этими сокровищами, кавказец почему-то заскрипел зубами от злобы.

  - Какая ухоженная сучка, посмотри, да?- обратился он к второму   террористу, державшему дикторшу, а затем грозно сообщил пленнице: - Сейчас мы тебе прочистим кое-что - будешь знать, как врать по телевизору.

   Дикторша молча плакала, однако насильники почему-то мешкали. И тут в тишине раздался негромкий спокойный голос, который доброжелательно произнес:

  - Отпусти ее, Умар, не валяй дурака.

   Террорист, который шумно сопел и, казалось, окончательно утратил контроль над собой, тут же беспрекословно повиновался. Дикторша медленно выпрямилась и стояла, втянув голову в плечи - повернуться ей было страшно. Единственное, что она заставила себя сделать в своем шоковом состоянии - это одернуть юбку. Если бы она расслышала приглушенный смех кавказца, то, возможно, и поняла бы, что он вовсе не так уж стремился ее изнасиловать, однако слышала она только свой страх.

  - Повернитесь,- произнес тот же спокойный голос. Дикторша повиновалась и оказалась лицом к лицу с главарем террористов, пристально и чуть насмешливо смотревшим ей прямо в глаза. В этом взгляде не читалось ни тени того восхищения, к которому она привыкла, однако она почему-то почувствовала себя спокойнее.

  - С чего вы взяли, будто мы взяли деньги за свой уход?- спросил главарь. - С чего вы взяли, будто нам помогает президент Белоруссии и будто он пригласил нас к себе в республику? Когда мы терроризировали мирное население?

   Главарь помолчал - казалось, он и в самом деле ждет ответа. Однако вместо ответа по лицу дикторши, смывая косметику, обильно покатились слезы, словно у отличницы, неожиданно получившей единицу. Она нервно одергивала костюм и судорожно всхлипывала. Умар наставительно изрек:

  - Нехорошо унижать людей, если они не могут тебе ответить!

  - Точно,- кивнул главарь. - А вы только этим и занимаетесь. Но иногда это небезопасно, потому что ответить на самом деле могут все.

      Главарь помолчал и на секунду отвел взгляд, но затем посмотрел дикторше прямо в глаза и произнес:

  - Такая прелестная женщина... Жаль. То, что вы делаете, недостойно вас.

   Дикторша сама не знала, сколько времени она пребывала в оцепенении. Все это время она о чем-то напряженно размышляла, но потом никак не могла вспомнить, о чем. Пришла в себя она только тогда, когда ее шофер осторожно тронул ее за локоть и вполголоса сказал:

  - Пора ехать, поздно уже.

   Дикторша вздрогнула так сильно, что шофер в испуге отпрянул. Машин с террористами уже и след простыл. О случившемся напоминал только след торможения на асфальте, хорошо видный даже при свете далекого фонаря.