— Ладно, — говорю, — мужики, хорош глазеть, пошли по лагерю прогуляемся.

Никакой реакции.

— Ну и хрен с вами.

Развернулся, пошел в палатку. Они даже не пошевелились.

Ложусь на матрац, беру Толстого, «Кавказского пленника» — Руслану теперь не до него. Пытаюсь читать. Получается не очень.

Думаю: сколько они будут так стоять, молча, неподвижно? Надоест когда-нибудь?

Прошло часа два, наверное. Слышу — шаги. Заходят молча. Садятся на табуретки, Муха падает на матрац.

Тягостное молчание.

Потом Муха, сдавленным голосом:

— Это ва-а-аще.

Вакула, еле слышно:

— Да-а-а, ббблядь.

Руслан смотрит на меня, говорит:

— Пойдем, дело есть.

Я, конечно, не столько заинтригован, сколько встревожен.

Выходим.

Руслан закуривает, руки дрожат, смотрит на меня пронзительным взглядом и говорит:

— Слушай, а что это?

— Что — это?

— Ну, женщины эти, они кто? Откуда?

Вижу — парень на грани, пытаюсь говорить спокойно, но строго:

— Слушай, Руслан, я не знаю, кто они и откуда, я только точно могу сказать — давай без самодеятельности. Все эти рвы неспроста. Тут проблемы могут быть покруче, чем с поварихами.

Руслан опускает глаза, кулаки сжимаются:

— Я больше не могу.

Ну что мне было делать в такой ситуации? Оставалось только время тянуть.

— Руслан, давай так договоримся: ни ты, ни ребята ничего пока сами не предпринимайте. Я попытаюсь разузнать, что к чему, подход к ним найти, может, нащупаю какой-нибудь вариант. А вы пока не дергайтесь, ладно?

Он вскидывает глаза, хватает меня за плечи, резко встряхивает.

— Сылушай, Кыра, я тэбя очен прашу — сдэлай что-ныбудь!

Я просто обалдел.

— Руслан! Ты чего? Что с тобой?

— А? Что?

— Да акцент! Откуда он вдруг взялся?

Руслан растерянно смотрит на меня:

— Да? Не знаю. Не было никогда. А что, я с акцентом заговорил?

Так я окончательно понял, что дело швах.

Весь следующий день посвятил спокойным, внимательным наблюдениям.

Тихо у них было очень. Сидели в домиках своих.

Через окна видно было — пишут что-то. За столами сидят и пишут.

Дамочки иногда во двор выходили, в туалет, по дороге хихикали. Довольно звонко.

Мужчины выбирались покурить. Каждый час, я по часам засекал. Пять минут перекур, и обратно — писать. Еще очки протирали.

В общем, ничего существенного. Кроме одного. Я заметил (или мне показалось), что они друг другу совершенно неинтересны. Точнее, эти женщины совершенно не интересовались этими мужчинами.

Интересовались ли эти мужчины этими женщинами, не могу сказать — это не так важно было.

Вечером поделился наблюдениями с товарищами. Товарищи излучили сдержанную порцию оптимизма.

Я тоже был заинтригован.

А на следующий день я помыл голову. Делалось у нас это так: в чайнике на буржуйке подогревалась вода, потом переливалась в пластиковую бутыль и сбоку от палатки происходило омовение. Товарищ, в данном случае Муха, лил мне на голову, а я, соответственно, ее мыл.

Муха, правда, лил в основном за шиворот, и дискуссия у нас на эту тему была довольно энергичная, но подробности передавать не буду — вы нашу лексику и так хорошо знаете.

Все эти муки пришлось претерпеть из-за того, что бани у нас своей не было, пользовались батальонной, а это только раз в неделю.

Потом побрился с холодной водой (Муха всю горячую безответственно израсходовал).

Потом переоделся в новенький камуфляж, купленный по случаю в палатке Военторга, переобулся в «Гриндеры» (высший шик) и, сопровождаемый горячими напутствиями товарищей, отправился на дело.

Какого-то специального плана у меня не было. Решил действовать по вдохновению. В таких делах, знаете ли, ничего планировать нельзя. Бесполезно. Карта либо ляжет, либо нет.

Выхожу из кемпинга, огибаю по периметру, подхожу к соседской территории и упираюсь в колючую проволоку. Перелезать через всю эту линию Маннергейма смысла нет. Могут не так понять. Надо идти к подъемному мосту, то есть к доскам, переброшенным через ров.

У них там, правда, солдат стоит, в каске, с автоматом, внутрь все равно не пустит, но мне это пока и не нужно. Мне надо информацию сначала подсобрать. Вот с этим бойцом и поговорю. Он-то наверняка знает, что к чему.

Часовой на посту, конечно, не имеет права разговаривать, но я его коррумпирую.

Надо сказать, что в Чечне есть безотказный способ подкупа рядового состава — табак. Это для них такой дефицит, что за пару сигарет можно много вопросов решить, а если уж пачку предложить, он меня и ночью к ним сам проведет. А если блок… Страшно подумать.

Вы заметили, что я уже начал планировать?

Подхожу к мосту, размышляю, с чего разговор начать — с двух сигарет или сразу с трех, и вдруг, о, по досочкам, мне навстречу — «три грации». Говорил же, что бесполезно планировать.

Идут себе, а на меня заинтересованно так смотрят. Конечно, голова чистая, камуфляж с иголочки, «Гриндеры» опять же. Да и общий вид у меня такой, нездешний, экзотический.

Изображаю на лице галантно-изумленное выражение, типа падаю от их красоты. А они и правда ничего, я говорил уже — помада такая импрессионистическая, кудряшки, химия различная, формы совсем не отталкивающие…

— Здравствуйте, — говорю, — милые дамы.

— Здрасссьте.

— А мы, между прочим, соседи.

— Да что вы? — кокетливо так, — А вы кто будете?

Ну, тут я на стратегический простор вырвался. И давай им про телевидение, про наши интересные трудовые будни, про «Поле чудес», про билеты на «Поле чудес», естественно, которыми я их завалю просто. В общем, успех полный.

Посчитал уже свою миссию успешной и задал совершенно уместный вопрос:

— А вы откуда?

— А мы с военной прокуратуры.

Я постыднейшим образом закашлялся. Дамы сочувственно смотрели на меня, кажется, уже собирались кулачками по спине постучать. Я от этой процедуры уклонился, собрал волю в кулак и взял себя в руки.

— Как интересно, — говорю, — нам, несомненно, будет о чем поговорить долгими ханкалинскими вечерами.

Дамы в целом были согласны. А когда я им еще и про кино сказал, которое в нашей палатке имеется, все барьеры рухнули окончательно.

В общем, договорились мы уже на сегодняшний вечер.

Только меня еще один вопрос беспокоил:

— А как ваши мужчины, гхм, то есть сотрудники… не напрягутся?

— Да что вы, — ответили мне, — они у нас…

Они употребили термин, который я не запомнил и точного значения которого не знаю. Понял лишь, что все в порядке, проблем не будет.

Да, кажется, вспомнил. По-моему, сказано было так: «Да что вы, они у нас малахольные».

Для возвращения в кемпинг мне не хватало только белого коня. Просто распирало от гордости. Выражение лица было, наверное, как у Александра Македонского после окончательного покорения Персии.

Меня ждали. Ждали с каким-то просто буйным нетерпением. Они, конечно, видели издали всю мою джигитовку у моста и по нашим с дамами телодвижениям, выражавшим любезность и взаимную заинтересованность, догадывались, что миссия выполнена успешно, но им необходимо было подтверждение. Ясное, четкое подтверждение.

Горящие глаза, сдавленные, с придыханием, голоса:

«Ну?»; «Что?»; «Как?»

Я простер руку и сказал:

— Все будет. Уже сегодня.

А потом меня качали на руках.

А потом я их огорошил:

— А вы знаете, откуда эти дамы?

— Откуда?

— Из военной прокуратуры.

Глаза потухли.

— Как же так! — Руслан чуть не плакал.

— А чего ты грузишься? Чем тебя прокуратура смущает?

— Да как же, ты же говоришь, даже если с поварихами, то проблемы будут, а тут — ПРОКУРАТУРА.

Он поднял вверх указательный палец.

— Ты знаешь, Руслан, я сначала тоже немного осекся, а потом сообразил, что это как раз нормально. Понимаешь, поварихи для военных — предмет конкурентной борьбы, а к прокурорским они даже подступить боятся. Так что к нам никаких претензий не будет, может, даже обрадуются. А нам прокурорских бояться нечего, они же военная прокуратура, а мы гражданские.