Да, вот еще что важно. Мы нашли применение безработному Пехоте. Одно из самых неприятных занятий на съемках — таскать штатив. Его все ненавидят — здоровый, тяжелый, железный (руки мерзнут), за все цепляется. Обычно эта обязанность выпадает мне как самому длинному (а я в любой группе — самый длинный). И еще всегда говорят, что я самый здоровый (на слабо берут). Но тут!!!

— Вакула, — говорю я, — ты Пехота?

— Ну.

— Ну, вот и таскай.

Так вот, работали мы, значит.

И вот однажды, когда все байки у костра были сняты по два раза, все интервью записаны, я задумался о нашей профпригодности.

Выводы были неутешительны. Почти полтора месяца топчемся на войне, а ничего толком не сделали. А я парень импульсивный, мне мысли всякие лезут: и началось не так, и в Моздоке сидели, и здесь сидим, военные хоть делом занимаются — блокируют, а мы? А планка после Дагестана приличная, с одними байками солдатскими в Москву возвращаться как-то не очень, а великих событий, может, и не будет, может, сдадутся они на фиг и в Гудермесе, и в Аргуне, и в Шали, да и в самом Грозном. Короче, крыша потихоньку съезжает.

Лежал я так в палатке, лежал и придумал — нечего здесь валяться. Надо вдвоем с Димой потихоньку в Гудермес пробраться. Может, нам там даже рады будут. А то ведь никакой определенности — наши не штурмуют, они не сдаются…

Может, «послами доброй воли» станем (вы поняли, как у меня «потекло», да?).

Ну, а если послами не получится, так хоть сюжет сделаем классный, про жизнь в осажденном Гудермесе. И потихоньку назад. Саныч, опять же, описается — такого материала ни у кого не будет. А про то, что он «там наверху вопрос проработал», и не вспомнит. Тем более мы знаем теперь, как они этот вопрос «порешали». Короче, поворачиваюсь к Мухину, показываю глазами — «пойдем, выйдем».

Вышли. Темнело. Я его под руку, сигарету предлагаю, под ноги фонариком свечу — где асфальт пожиже. На «Стой! Три» отвечаю «четыре» (пароль «семь»).

— Дим, у меня тут идея возникла. Только ты серьезно к этому отнесись.

— Че за идея? Такая подводка…

— Погоди, ты можешь отказаться, это — чисто добровольно. Если откажешься — не обижусь.

— Да че за тема-то?

— Тебе не кажется, что мы здесь киснем?

— А че киснем? Нормально балдеем.

— А…

При такой реакции я не знал, стоит ли продолжать. Но решил попробовать.

— А тебе не приходило в голову, что снимать тут больше нечего?

— Ну, приходило. А че поделать-то?

— Че поделать? Думать надо, Муха, думать.

— Да я думал. Перетер тут даже с некоторыми. Тут есть пиплы — на гражданке лабали. Думал, фронтовой концерт организовать, классная съемка получилась бы, — Дима оживился, — представляешь, танки, окопы вокруг и пиплы на сцене в камуфляже… но инструментов нет… Может, этот, Петрович посодействует?

— Да нет, это фигня все, в ту войну и Макаревич приезжал, и «ЧайФ», нет, пиплы в камуфляже на сцене — это круче, конечно, но все равно фигня. Даже если бы инструменты были, — я увлекся, — это знаешь, что получилось бы, агитка такая сраная, типа пусть они там, в ОБСЕ, нас оккупантами не называют — у нас, мол, солдаты рок играют.

Дима немного обиделся.

— Ну, а ты че? Ты сам-то придумал че-нибудь?

— Придумал, Муха, придумал — мы с тобой в Гудермесе концерт устроим. Вдвоем.

Дима провалился по колено в асфальт.

— Ну, концерт, это я фигурально выразился. Это покруче будет. Мы с тобой вдвоем проберемся туда и сделаем сюжет про жизнь в окруженном городе. Понял?

— Круто. Ты ва-аще креативный чувак.

— Погоди, ты все осознать должен. Тут у нас три проблемы. Могут подстрелить. Либо на выходе, либо на входе. Либо уже в самом Гудермесе головы открутить. И сюда забросить. Нет, еще четвертая проблема — могут на обратном пути подстрелить. Но лично я вероятность всех этих вариантов оцениваю как крайне низкую (аналитик Генштаба).

Муха помолчал. Подумал. Вытащил ногу из асфальта. Сказал:

— Не, скорее всего, просто от…ят. Либо на выходе, либо на входе.

— А нас это пугает?

— Не-а. Это ты классно придумал. Мне по барабану, где балдеть — хоть здесь, хоть в Гудермесе.

— Так ты согласен?

— Не вопрос!

Ну, рокер. Ну что тут скажешь?

— Кир, а мы когда пойдем?

— Сейчас.

— Сейчас?

— А чего тянуть?

— А ребятам чего скажем?

— Ну… погулять пошли.

— С камерой?

— А что такого — оператор всегда с камерой.

Зашли в палатку. Чечня с Пехотой резались в подкидного. Жевали прихваченное в полевой столовке сало. Муха взял камеру. Я, чтобы отвлечь внимание:

— Руслан, что это значит?

— А что, мы же не на деньги?

— Нет, хохол понятно, ему положено, а ты как можешь???!!!

Руслан непонимающе глядел на меня.

— САЛО???!!!

Руслан проглотил кусок, взял еще один.

— Командир, ты чего? Я его каждый день в столовке ем.

— А… извини… не замечал. Ладно, мы пойдем погуляем.

Вакула вытер губы рукавом, меланхолично:

— Не нагулялись еще? В сапогах не заходите. Я уже за…ся куски асфальта выбрасывать.

Выходим. Свечу фонариком. «Стой! Три.» — «Четыре». Идем дальше. Молча. Долго. Еще несколько раз сказал «четыре». Лагерь остался позади.

— Кир, а мы куда идем-то?

— Как куда, в Гудермес.

— А он же там, — Муха махнул рукой в сторону.

— Муха, — я сел на своего любимого стратегического конька, — «там» не пройдем. Перед лагерем охранение сильное. И бдительное. Тут, понимаешь, два кольца блокирования. И чем дальше, тем тоньше. А в некоторых местах вообще дыры. Ну невозможно целый город блокировать так, чтоб муха не пролетела.

— Эт точно, — сказал Муха.

— Гы, вот и я о том. К тому же все внимание охранения обращено, как бы тебе объяснить, внутрь окружности, а мы пойдем извне. Понял?

— Ну… понял.

— Сейчас мы движемся как бы по кругу, но между двумя линиями. А они находятся довольно далеко друг от друга, поэтому нас не видно и не слышно.

— А… это мы по хорде идем?

У него тоже было «два», подумал я. Но вслух сказал:

— Ну да… по хорде. Пройдем еще немного и в той точке, где бдительность федеральных войск снизится до критического уровня, а плотность внешнего кольца станет минимальной, так вот, в этой точке мы резко повернем к центру окружности.

— А-а-а…

— Только пойдем очень тихо и осторожно.

Через некоторое время так и сделали. Пошли без фонарика. Темнота полная. Тихо не получается — асфальт чавкает немилосердно. Ноги устали — унитазы. Еле тащимся. Сколько прошло времени — понятия не имею. Не начало бы светать.

Вдруг сзади шлепок.

— Ой, бля!

— Да тихо ты! Ты чего?

— Ну, чего-чего? Искупался.

— Камеру окунул? — Я очень испугался. Куда без камеры? Вообще все зря. Причем совсем зря — навсегда. После купания в асфальте ее можно выбрасывать.

— Да нет, удержал на весу.

— Молодец, профи. Давай осторожнее. И потише.

— А мы что, эту, как ее, линию не пересекли еще?

— Да тихо ты! Хрен ее знает.

Чавкаем дальше. Вдруг асфальт кончился. Под ногами стало твердо. Странно. Я нагнулся. Прикрыв рукой, чиркнул зажигалкой. Асфальт! Настоящий! Надо же. На дорогу, что ли, вышли? Делаю несколько шагов. Чмок. Опять жидко.

— Осторожней, — говорю, — дальше опять жид…

И тут получаю удар в живот.

— Еб…

Удар по шее. Падаю мордой в асфальт. В жидкий. Получаю по печени. Краем сознания понимаю, что с Мухой происходит то же самое. Еще успел подумать: хорошо, что приняли его на дороге, а то камеру утопил бы.

— Лежать!!! — это нам.

— Руки за голову!!!

Луч фонаря.

Сзади ойкает Муха.

Меня переворачивают на спину. Все, думаю, сейчас подумают, что я негр-наемник. Точно грохнут. Это — если наши. А если не наши? Но как следует подумать мне так и не дали.

Рывком поднимают на ноги. Луч — в морду. Удар в живот.

— Кто такие???!!!

Ну, вы понимаете, ответить сразу я не мог. Выплюнул асфальт, подышал. Говорю: