— Хорошо, хотя я не думаю, что это уже что-нибудь изменит, — проговорила Сапфо, рассматривая на ладони осколочек с глазом Фаона, который поблескивал от лака, но этот блеск казался сейчас каким-то болезненным, лихорадочным. — Как бы то ни было, но все-таки ты, Глотис, должна мне пообещать, что выполнишь все, о чем сейчас говоришь. Я все равно узнаю об этом… где бы я ни была.
— Вот увидишь, Сапфо, все так и будет, — торопливо сказала Глотис, мысленно давая себе клятву никогда больше не давать такой воли гневу, который действовал на Сапфо, да и на всех остальных сильнее яда. — Я постараюсь даже на другой вазе повторить тот рисунок, где были вы с Алкеем, и, может быть, у меня даже получится еще лучше. Слышишь, шаги за дверью? Я не удивлюсь, если сейчас в комнату, как в прошлый раз, снова войдет Алкей, принесет новое ложное известие о Фаоне, и я прямо сейчас смогу сделать с ваших фигур набросок.
— Но… Алкей уехал, — сквозь слезы проговорила Сапфо.
— Неважно, тогда я постараюсь начать его портрет по памяти, — принялась увещевать Глотис подругу, словно малого ребенка, не подозревая, что сейчас невольно подражает интонациям самой Сапфо, а также Дидамии, которая всех вокруг считала в какой-то степени своими беззащитными малютками.
А тем временем в комнату вместо Алкея заглянул Леонид, который имел несколько удрученный вид.
— Скажи, Сапфо, можно ли здесь у вас найти приличного врача? — спросил он, поклонившись женщинам и с удивлением глядя на беспорядок в комнате — такое ощущение, что в его отсутствие дом подвергся пиратскому нападению разбойников. — Кто-нибудь здесь помогает вам в случае внезапной болезни, или за лекарем придется ехать в Митилену?
— А что случилось? — встревожилась Сапфо.
— Кажется, наш Фаон захворал. Мы договорились вечером снова сходить на охоту и заодно захватить с собой Гермия, но когда я зашел за ним домой, то увидел, что Фаон лежит в сильном жару, или даже бреду, ни о чем не хочет слышать и ни с кем не разговаривает. Разумеется, я все равно силой втиснул в него кое-как немного горького хинина — я всегда первым делом даю это лекарство своим матросам, если у них начинается внезапная лихорадка, но больше я не знаю, чем ему помочь.
— Ох, керы, керы, — побледнела как мел Сапфо. — Вот оно! То, о чем я говорила!
— Говорят, он купался сегодня в ручье, — пояснил Леонид. — Наверное, простудился. Мало ему разве моря, где вода так прогрелась за лето, что в ней одно удовольствие нырять?
— Да, в ручье сделалась совсем холодная вода! — подтвердила Глотис. — Утром я ходила к ручью за водой и еле-еле потом отогрела заледеневшие руки. Я еще сразу подумала о том, что совсем скоро зима и пора собираться в город. Похоже, в этом году я вернусь домой совсем налегке.
— Я знаю, что Фаону сможет помочь только Сандра! Никто, кроме нее, не разбирается лучше в различных телесных и… душевных недугах! — встрепенулась Сапфо. — Ах, я попробую ее уговорить, чтобы она срочно отправилась к Фаону. А ты, Леонид, — я прошу тебя! — пока не оставляй его одного. Ох, как бы нам избежать неминуемой беды? Нет, только не Фаон. В чем он-то виноват?
— Напрасно ты так сильно встревожилась, Сапфо, — спокойно проговорил Леонид. — Молодой, крепкий организм нашего Фаона с легкостью победит любую болезнь. Я, помню, как-то сам в таком же возрасте заболел в Египте редкой тропической лихорадкой, но меня вылечили каким-то специальным снадобьем, сделанным из истолченных зубов крокодила. Вот если бы занемог старый Эпифокл, я думаю, то хлопот у всех нас было бы гораздо больше…
Но Сапфо при всем желании не могла подавить в себе нарастающее чувство тревоги и смутной опасности, словно над ее головой действительно летали никому не видимые, кроме нее, керы, или жестокие эриннии, собравшиеся в большую, хищную стаю.
И хотя теперь Сапфо собрала все свое самообладание, чтобы появиться перед Сандрой спокойной и невозмутимой, однако первый же вопрос, который задала подруга, означал, что из маскировки ровным счетом ничего не получилось.
— Что с тобой, Псаффа? — быстро спросила Сандра, едва взглянув на подругу. — Что случилось? На тебе же лица нет!
— Со мной? Нет, ничего, — сказала Сапфо, нервно то разжимая, то незаметно снова сжимая в кулаке осколочек от вазы, словно это был ее тайный талисман. — Я только пришла сказать, что заболел Фаон, и попросить, чтобы ты помогла ему. Он весь горит от жара, и, говорят, его бьет непонятная лихорадка.
— Фаон? — переспросила Сандра весело. — Это тот смешной мальчик, сын Тимады, который живет в домике где-то на отшибе?
Бодрый вид Сандры говорил о том, что она успешно преодолела свой очередной «обрыв» и снова готова радоваться жизни.
— Да, Сандра, он как раз собрался уезжать в Афины, к деду, который наконец-то согласился его принять, и тут такая внезапная беда…
— Разве это беда, Псаффа? — улыбнулась Сандра, которая выглядела сегодня даже румяной. — Какая же это беда? Сейчас я приготовлю мальчику питье из трав, он крепко заснет и скоро выздоровеет. Но если всемогущие боги все же назначили Фаону отправляться в страну мертвых, то ты же знаешь, Псаффа, что никакие врачи не в силах переменить этого решения, и все будет так, как они захотели.
— О, нет! Только не это!
— Но почему ты сама такая бледная, Псаффа? Ты словно сегодня не в себе. Неужели из-за Фаона?
— Но… я действительно боюсь.
— Боишься? Чего?
— Когда-то маленькая Тимада говорила, что над всем их родом словно висит проклятие. Ее мать умерла совсем молодой от неизвестной никому болезни, тетка сошла с ума, старший брат погиб во время состязания колесниц, перевернувшись на всем скаку. Ты сама знаешь, Сандра, о судьбе самой Тимады, и я могу добавить, что на войне один за другим погибли сыновья ее мачехи, которые вошли в проклятую семью. И поэтому теперь вдруг Фаон… Ах, Сандра, только не это! Я не могу допустить, чтобы мальчик погиб из-за меня! Нет, я этого точно не переживу!
— Но при чем тут ты, Псаффа?
— Фаон всем нам как родной, — замялась Сапфо. — И мне, и Филистине, и Алкею, и всем остальным, Сандра. Он как всеобщий, любимый ребенок! И потом, мне кажется, Сандра, что у него не простая лихорадка. Он сгорает от обиды на всех людей и на весь белый свет, и жестоко страдает от неразделенной любви к… какой-то незнакомой девушке. Ох, Сандра, ты ведь как-то сама говорила, что если простуда накладывается на сильное душевное переживание, то даже насморк может быть смертельным.
— Да, это так, — кивнула головой Сандра. — Душевное ранение бывает еще сильнее физического. Однажды я видела мужчину, которому рассекли грудь мечом, но он выжил, но зато его жена, узнав о несчастье, схватилась за грудь и тут же умерла на месте. Но душевную боль легко снять лишь у тех, кого любишь, Псаффа. Увы, единственный человек, которому я всегда могу помочь, — это ты, потому что я словно вижу тебя насквозь, и на время даже умею словно становиться тобой, и испытывать от этого великое счастье. А другие? Нет, не знаю!
— Ах, Сандра, помоги Фаону, — снова жалобно, как-то совсем по-детски попросила Сапфо. — Несчастный юноша ведь узнал еще так мало радостей в жизни…
— Не волнуйся, у него все впереди, — улыбнулась Сандра. — У твоего Фаона еще будет пятьдесят невест.
— Пятьдесят? Ты шутишь?
— Нет, сейчас словно кто-то шепнул мне на ушко эти слова.
— Так много?
— Как сказать, Псаффа! Может быть, ему в самый раз, или даже покажется маловато? — звонко рассмеялась Сандра.
И Сапфо подумала, что теперь они снова повсюду будут ходить с Сандрой вместе — гулять, разговаривать, смеяться.
— Значит, ты поможешь Фаону? — с надеждой спросила Сапфо подругу, которая сейчас показалась ей всемогущей. — И с ним не случится ничего дурного? Что же ты тогда медлишь, Сандра? Почему не идешь к нему?
— Ты, наверное, Псаффа, думаешь, что я — великий вавилонский маг, который умеет лечить одним своим взглядом, — ответила Сандра. — А я лишь немного владею мантикой — искусством гадания, и, как известно, такой дар встречается даже у маленьких детей. Мне надо собрать с собой травы и все, что может понадобиться для лечения. Но ты пока не уходи, посиди здесь со мной, Псаффа, пока я собираюсь. И расскажи по порядку, не торопясь, что у вас произошло интересного за время моего отсутствия?
