Но даже после этого «Позитрон» все же пришел на испытания в НИИ ВВС. По-прежнему «наверх» шли доклады о том, что станция вот-вот будет готова и решит все проблемы наших летчиков.

Меня же внезапно осенило: ведь моя идея предупреждения летчиков о подходе фашистских истребителей Ме-110 может быть успешно применена и против американских «Сейбров»! Ведь ситуации с Ме-110 и с «Сейбром Ф-86» аналогичны: только Ме-110 атаковали при отсутствии видимости, а «Сейбры» с радиодальномером APG-30 совершают боевые вылеты днем.

Зная параметры прицельной системы «Сейбра», я подсчитал, что дальность предупреждения в 10 километров может быть получена без особого труда и при очень небольших габаритах станции предупреждения. И быстро соорудил давно задуманную станцию предупреждения — величиной всего с папиросную коробку. С этой «малюткой» я явился к заместителю начальника нашего управления полковнику Мидлейну.

В то время практически никто вокруг не знал, чем закончилась история с обвинением Мацкевича в космополитизме, поэтому отношение ко мне было более чем предвзятым. Поэтому полковник не стал разбираться и зарычал:

— А американцев на такую хреновину не возьмешь!

А потом, словно спохватившись, спросил:

— А у них есть такое?

Я ответил, что нет. Но Мидлейн гнул свое:

— Носишься со своими бреднями как с писаной торбой. Не позорься! НИИ-17 — мощный институт, и лучшие его специалисты Гальперин, Шапировский, Рабинович говорят в один голос, что дальности больше шестисот — восьмисот метров достичь невозможно. А ты мне какую-то коробочку принес. Хватит ерундой заниматься!

Конечно, разговор меня расстроил, но больше волновало другое. Я не знал в деталях обстановку в Корее и не представлял себе весь парк самолетов, использовавшихся там американцами. Возможно, кроме американских «Сейбров» там используются и самолеты других, союзных США, стран: «Тайфуны», «Метеоры» и другие. И если они будут атаковать МИГи вместе с «Сейбрами», предупредит ли летчика моя «малютка»? Не подведет ли она наших асов?

Я сделал для себя сводку сообщений радиостанции «Голос Америки» (из которой явствовало, что в воздушных боях в Корее применялись только американские «Сейбры»), собрал 10 станций и с этим снова отправился к полковникам и генералам:

— Пустите меня в Корею! Я на практике докажу, что мои станции помогут нашим летчикам!

В ответ я услышал:

— Мы видим, что ты глупостями занимаешься. Ну а что ты там еще выудил из «Голоса Америки»?

Я дал одному из полковников мои выкладки, сделанные на основании сводок радиостанции о воздушных боях. Мидлейн, молчавший до того, вдруг взорвался:

— Я же просил прекратить эти глупости! Уже поговаривают, что ты просто ненормальный! Иди!

И я ушел. Спустя несколько дней мне сообщили, что я выведен за штат… Почему? Я ходил выяснять причину к начальнику политотдела, начальнику контрразведки, начальнику института. Все отвечали примерно одинаково: «Ничего против тебя не имеем, хороший ты парень». Но ведь фактически меня уволили! А еще через месяц командование стало исподтишка поддерживать слух о моем сумасшествии.

Но были среди начальства честные и мужественные люди. Начальник госпиталя Чкаловского аэродрома под Москвой заявил:

— Не дам я справку о том, что он сумасшедший, потому что уже не один год пишу в медицинской книжке о его годности к полетам в качестве инженера-испытателя. Какой же он сумасшедший?

Тогда представители политотдела и особого отдела отвезли меня в поликлинику Генерального штаба на Арбате к одному из ведущих военных психотерапевтов.

Он выслушал моих сопровождающих, потом попросил их выйти и стал беседовать со мной наедине:

— Молодой человек! То, что вы нормальный, это вы сами знаете. Но только поступаете вы неправильно. Если вы что-то хотите доказать, то ходить по низам бессмысленно. Надо, чтобы кто-то сверху заинтересовался и поддержал вашу идею.

А я слушал и думал про себя: к кому же мне обратиться, к Сталину, что ли?

Словно подслушав мои мысли, врач продолжил:

— К Сталину вас, конечно, не допустят, но если вы хотите спасти самолеты Артема Ивановича Микояна, то к нему и обратитесь. Я его, кстати, лечил. Это непростой человек, но вам к нему обязательно надо попасть. И немедленно! Сегодня же вы должны быть у Микояна и рассказать ему о вашей идее. Иначе ваши недруги расправятся с вами.

После посещения генштабовской поликлиники я и мои провожатые поехали на Чкаловскую. По дороге я все думал о словах врача. Попасть к Микояну было для меня куда большей проблемой, чем сделать 10 станций. Я всего лишь лейтенант и даже не знаю, где находится его конструкторское бюро. И вряд ли он станет тратить на меня свое время…

По прибытии я решил пойти в 1-е Управление нашего института — к летчикам-испытателям. Они после обеда отдыхали в своих комнатах. Когда я стал рассказывать, что сконструировал станцию защиты самолетов, способную спасти наших летчиков в Корее, то внимательно меня слушал лишь высокий майор — Жора Береговой, знаменитый летчик-штурмовик, Герой Советского Союза, впоследствии космонавт. Он недоверчиво переспросил:

— Говоришь, эта маленькая штучка может предупреждать о подходе «Сейбров»?

— Ну да!

— А какая у нее дальность?

— Десять километров.

— Да ты что?! Это ж в несколько раз больше дистанции, необходимой для спасения летчика. Если это действительно так, твою станцию надо немедленно принимать на вооружение!

Я ответил, что меня уже выгоняют из армии: еще совсем немного, и я уже ничего не смогу сделать. Поэтому десяток собранных мною станций и меня с ними надо срочно отправлять в Корею, чтобы там, в боевых условиях, проверить их практическую эффективность. Жора поинтересовался:

— Сколько стоит станция?

— Около ста пятидесяти рублей.

— Всего?! А самолет — восемьсот тысяч! Без всякого риска можно поставить такую штучку на самолет и проверить, как она работает! Ну а если не получится, снял, и дело с концом! Если ты так уверен, немедленно отправляйся в Корею. Сейчас вернется из полета Степан, что-нибудь придумаем.

Спустя несколько минут в унтах и летной куртке вошел Степан Микоян, тоже майор, очень симпатичный и, не под стать своему ремеслу, стеснительный человек. Через некоторое время мы уже ехали в машине в знаменитое КБ Микояна.

В скромном кабинете генерального конструктора истребителей стояли только стол и около него два стула. Выслушав нас, Артем Иванович объявил:

— С завтрашнего дня тебе не надо будет их ни о чем спрашивать! Это они будут спрашивать тебя. Тебе вернут все, что отобрали: звание, должность, пропуск, зарплату. Готовься к тому, что через два-три года на всех наших самолетах будет установлено твое изобретение!

Я поведал Микояну о том, что мне отказано в авторском свидетельстве на изобретение.

— Не беспокойся на этот счет. Когда вернешься из Кореи, получишь авторское свидетельство из моих рук. Сколько тебе нужно времени, чтобы приготовить десять комплектов?

Я доложил, что у меня уже готовы 10 комплектов станции, я собрал их из деталей 108-го Института радиоэлектронной промышленности, и что в любое время готов отправиться в Корею.

Микоян резонно заметил, что необходимо некоторое время, чтобы проработать размещение станций непосредственно на самолетах, облетать станцию, попробовать ее в реальных полетах. Поэтому вылет в Корею был отложен на 2—3 недели.

На следующий день меня вызвали к главкому ВВС маршалу Жигареву. Один за другим быстрым пружинящим шагом в кабинет маршала вошли 10 генералов. Последним вошел я.

Маршал приподнялся, облокотившись руками о стол, и начал без всяких предисловий: