Третья драма, «Порывы сердца», построена на недоразумении.
Маркиз де ля Родигиера (Рене Наварр) случайно заходит в парижский кинотеатр и видит в зале свою жену, сидящею рядом с молодым человеком, который оказывает ей всяческие знаки внимания. Потеряв голову от ревности, маркиз привязывает зажженный фитиль к уздечке лошади, запряженной в карету его жены. Когда лошадь понесла и маркиз считает, что его цель достигнута, он вдруг узнает, что молодой человек, так нежно обнимавший его жену, — ее брат, которого он никогда не видел. Но маркизу уже не, удается остановить карету, и она летит в пропасть… Однако жена маркиза (Сюзанна Грандэ) спасается, и картина кончается примирением супругов…
Стоит ли продолжать пересказ сценариев Фейада? В них пошлые условности сочетаются то с «высоконравственными», то со «смелыми» идеями, какие отстаивали в ту пору романы Делли или «Пти Эко де ла Мод», а в наши дни отражаются в новеллах, публикуемых, журналами «Конфиданс» и «Эль» [196]. Когда мы находим эти драматические комедии, случайно сохранившиеся в фильмотеках, нас поражает их бездарность, несмотря на высокое качество фотографии и сдержанную игру хорошо подобранной труппы.
В каждом новом фильме мы встречаем тех же актеров, те же шаблонные сюжеты и, главное, все те же декорации. В фирме «Гомон» основное правило — экономия. Из фильма в фильм переходит все тот же набор тяжеловесной обстановки, и мы постоянно видим почти одинаковые гостиные и кабинеты. Декораторы ограничиваются тем, что переносят фанерные листы с готовыми декорациями, перевешивают холсты с наклеенными на них богатыми обоями и переставляют фальшивые панели. Здесь полновластно царит стиль Дюфайель. «Жизнь, как она есть» протекает почти всегда в роскошных квартирах, и участвуют в ней богатые буржуа и нарядные дамы с эгретками в прическах и жемчужными ожерельями на шее.
«Реализм» Фейада близок к Полю Бурже, Жоржу Онэ и Анри Бернштейну… Его новая «Человеческая комедия» должна была состоять из «Сцен провинциальной жизни» («Главный город округа») и «Битв за деньги» («Трест» был, кажется, лучшим фильмом этой серии), однако она не вышла за пределы любовных драм и конфликтов в светском обществе. Удачная конструкция декораций порой сочетается в них с умелым и даже поэтическим использованием пейзажа, но эти формальные достоинства пропадают из-за скверных сценариев [197].
Фейад работал без написанного сценария. Он импровизировал во время съемки и лишь иногда наспех набрасывал несколько строк на каких-нибудь старых конвертах, которые он распихивал по карманам. Он работал очень быстро. В фирме «Гомок» хозяин не Давал своим работникам зевать. В студии стоял набор постоянных декораций: театр, несколько комнат, большой зал, который можно было по желанию переделать в кабаре или ночной кабачок. Кое-какие изменения в меблировке или обоях — и декорации без больших затрат были готовы для следующего фильма.
Прежде чем стать художественным руководителем студии «Гомон», Фейад, южанин из Люкеля (Геро) был журналистом, сотрудником «Ля Круа», а затем секретарем редакции «Ревю мондиаль» — весьма почтенных журналов. Был он одно время и кавалерийским офицером и сохранил с тех пор некоторую резкость в обращении, которую отмечает один из его товарищей по работе, оставивший нам его живой портрет:
«Высокий, статный, голос словно труба, лицо — кровь с молоком — таков художественный руководитель фирмы «Гомон». Он командует своими подчиненными, слоено офицер отрядом солдат, и стекла громадной студии на улице Ля Вийетт часто дрожат от раскатов его зычного голоса, когда он распекает своих скромных сотрудников.
Старая полковая привычка… Фейад сохранил свою военную закваску, особенно в отношении дисциплины, а еще больше — чинопочитания. Этот ужасный человек, только что «с барабанным боем» разносивший несчастного оператора, теперь с величественной осанкой встречает сценариста, пришедшего предложить ему свою стряпню…».
Несмотря на внешнюю грубость Фейада, все сотрудники его обожали, так как он был очень добрым человеком. Он требовал в студии суровой дисциплины, потому что был верным «адъютантом» и помощником Леона Гомона, великого полководца кинопромышленности, человека сурового и точного, неутомимого труженика, о котором тот же автор пишет:
«Он строг со своими подчиненными и требует, чтобы каждый работник давал максимум того, на что он способен. Если какой-нибудь винтик в его машине испортился или бездействует, он безжалостно заменяет его. Некоторые обвиняют его в жестокости. Но как ой может быть мягким с другими? Ведь он так же беспощаден и к себе!
В 6 часов утра он встает в своем маленьком домике на улице Ля Вийетт, примыкающем к кинофабрике. Он сразу покидает сбой сельский уголок, где разводит кроликов… стремительно входит в студию… вбегает по винтовой лестнице в кабинет художественного руководителя Фейада. Тут начинается первое совещание, которое порой длится довольно долго…
Около половины девятого Гомон появляется в громадном стеклянном соборе, именуемом театром. И тут уж держи ухо востро! Ужасный человек, словно сорвался с цепи. Теперь его уж не остановить до полудня. Он будет с головокружительной быстротой носиться по всей фабрике…».
Когда производство расширилось, стало выгодней нанимать актеров на целый год. С 1908 года Фейад прилагал все усилия, чтобы создать хорошую труппу актеров; впоследствии она разделилась на несколько групп, работавших под руководством обученных им режиссеров.
Рене Наварр, будущий исполнитель роли Фантомаса, был актером «Театр Мишель». Прежде чем начать сниматься у Гомона (1910), он несколько раз выступал в ССАЖЛ под руководством Альбера Капеллани и Жоржа Монка.
«Фейад предложил мне заключить контракт на год, — рассказывает Наварр. — В «Театр Мишель» я зарабатывал 350 франков в месяц, а Фейад предложил мне тысячу. Я подписал договор на три года и работал в его труппе до 1914 года. Фейад очень легко импровизировал на съемочной площадке, потому что он к нам привык, а мы понимали его с первого слова и сразу делали то, что он хотел; у нас была настоящая «бригадная работа».
Мы выпускали каждую неделю по фильму. Съемка Длилась не больше двух-трех дней. Сцены снимались, как правило, по одному разу. Нередко случалось, что мы крутили по 80 метров пленки без остановки.
Фейад требовал, чтобы мы отказались от излишней жестикуляции, заимствованной из пантомимы. Меня просили прежде всего «пользоваться своей физией». Фейад почти насильно заставлял меня сниматься, держа руки в карманах, и играть только глазами и лицом… Мы импровизировали под его руководством и, конечно, Разговаривали, сами придумывая диалоги; текст наших ролей часто бывал очень смешным, а иногда и весьма непристойным…
Однажды Гомон получил из полицейского управления суровое внушение. Руководители школ для глухих, считавшие кино прекрасным развлечением для своих питомцев, нередко водили их в кинотеатры. Но во время самых драматических сцен неожиданно раздавались взрывы оглушительного смеха. Глухие, умевшие читать по губам, понимали слова актеров. С тех пор мы стали более сдержанными…» [198].
Труппа, набранная Фейадом, обожала его, как прекрасного товарища. Режиссер добился того, что его постоянные актеры перестали выступать анонимно. С 1912 года их имена начали печатать в афишах.
В труппе Фейада к тому времени состояли: Рене Карл, Андри, Рене Наварр, Бреон, Иветта Андрейер, Люиц Мора, Мансьен, Нелли Рамей, Жорж Мельшиор, Фабиенна Фабреж, маленький Рене Дари, прозванный Бэбэ, Сюзанна Грандэ и другие.
Актриса Рене Карл выступала в ролях благородных матерей или безвинно преследуемых женщин. До работы в кино она играла в «Театр дез ар». Сюзанна Грандэ пришла к Фейаду молоденькой девушкой, но вскоре покинула его и перешла в труппу Леонса Перрэ.
Героинями Фейада были Иветта Андрейер, актриса редкой красоты, умевшая носить изысканные туалеты, затем Фабиенна Фабреж и перед самой войной — Мюзидора.
Люиц Мора, талантливый актер, вскоре заинтересовался режиссурой. Рене Наварр, обладавший прекрасной фигурой и мужественным, энергичным лицом, исполнял самые разнообразные роли — от апаша до маркиза. Бреон, более пожилой и уже лысый, играл полицейских, предателей и благородных отцов. Жорж Мзльшиор, очень молодой, довольно хрупкий, с тонкими чертами лица и вьющимися волосами, был, конечно, «первым любовником».